КОЛЫБЕЛЬНАЯ Спят в диване валенки, И галоши спят. Ты усни, мой маленький Бледнолицый брат. Сном объяты площади, Летний сад молчит, И на медной лошади Медный всадник спит. «Не прикидываясь, а прикидывая…» Не прикидываясь, а прикидывая. Не прикидывая ничего, Покидаю вас и покидываю, Дорогие мои, всего! Все прощание — в одиночку, Напоследок — не верещать. Завещаю вам только дочку — Больше нечего завещать. «Жили-были волки…» Жили-были волки У зеленой елки, Прятались под ветками Со своими детками. Елку срубили, Волков не спросили, Потому что волки Проживут без елки. «Отпоют нас деревья, кусты…» Отпоют нас деревья, кусты, Люди, те, что во сне не заметим, Отпоют окружные мосты, Или Киевский, или ветер. Да, и степь отпоет, отпоет, И товарищи, кто поумнее, А еще на реке пароход, Если голос, конечно, имеет. Басом, тенором — все мне одно, Хорошо, пароходом отпетым, Опускаться на светлое дно В мешковину по форме одетым. Я затем мешковину надел, Чтобы после, на расстоянье, Тихо всплыть по вечерней воде И услышать свое отпеванье. ВОСПОМИНАНИЕ О ЛЕНИНГРАДЕ 65-ГО ГОДА Все трезво. На Охте. И скатерть бела. Но локти, но локти Летят со стола. Все трезво. На Стрелке. И скатерть бела. Тарелки, тарелки Летят со стола. Все трезво. На Мойке. Там мост и канал: Но тут уж покойник Меня доконал. Ах, Черная речка, Конец февраля, И песня, конечно, Про некий рояль. Еще была песня Про тот пароход, Который от Пресни, От Саши, плывет. Я не приукрашу Ничуть те года. Еще бы Наташу И Пашу — туда. «Ничего не получалось…»
Ничего не получалось — Я про это точно знал, Что всегда доступна частность И неведом идеал. Я его однажды видел — Не во сне, а наяву — Появился в лучшем виде, Повалился на траву. Мы во Внуково лежали, Отменялся самолет. Ничего уже не жаль мне, Жалко вот — Жаль мне только, жалко только — И тогда, да и теперь — Ничего не знаю толком О тебе и о себе. «Чего ты снишься каждый день…» Чего ты снишься каждый день, Зачем ты душу мне тревожишь, Мой самый близкий из людей, Обнять которого не можешь. Зачем приходишь по ночам, Распахнутый, с веселой челкой, — Чтоб просыпался и кричал, Как будто виноват я в чем-то. А без тебя повалит снег, А мне все Киев будет сниться… Ты приходи, хотя б во сне, Через границы, заграницы. 29 октября 1974 года ПЕСЕНКА[20] Я иду по городу — Мысль во мне свистит: Отпущу я бороду, Перестану пить, Отыщу невесту, Можно — и вдову, Можно — и неместную, — Клавой назову. А меня Сережей Пусть она зовет, Но с такою рожей Кто меня возьмет? Разве что милиция И — пешком — под суд. За такие лица Просто так берут. Да, дошел до ручки, Да, теперь хана. День после получки, Денег — ни хрена. Что сегодня? Пятница? Или же четверг? Пьяница, ты пьяница, Пропащий человек. Борода не вылечит, Мама не спасет, Потому что мама Под землей живет. Может, мне податься, Скажем, во Вьетнам? Да война там кончена И порядок там. Ну, а если в Чили? С хунтой воевать? Ведь меня учили В армии стрелять. Ночью на заборе «Правду» я читал: Сговор там, не сговор? Не понял ни черта. Ясно, убивают, А я в стороне. Хорошо, наверно, Только на Луне. 4 октября 1973 года вернуться Драматург А. М. Володин в «Одноместном трамвае» пишет: «У каждого есть свое страдание. Геннадий Шпаликов, писатель светлого молодого дара, в течение двух-трех лет постарел непонятно, страшно. Встретились в коридоре киностудии. Он кричал — кричал! — „Не хочу быть рабом! Не могу, не могу быть рабом!.. (Далее нецензурно.)“. Он спивался. И вскоре повесился». |
