Позвольте пожелать Вам всего хорошего и пребыть искренно Вас уважающим.
А. Чехов.
Ялта.
Грюнбергу Ю. О., 28 сентября 1899*
2896. Ю. О. ГРЮНБЕРГУ
28 сентября 1899 г. Ялта.
28 сентября.
Многоуважаемый Юлий Осипович, сегодня я послал Адольфу Федоровичу деловое письмо*; будьте добры, ознакомьтесь с его содержанием и посодействуйте. В добавление еще раз позвольте пожаловаться на изумительную медленность, с какою посылается мне корректура, на совершенное игнорирование моих писем и проч. и проч. Мне была прислана корректура II тома в начале лета; я прочел и возвратил. Затем дней пять назад я опять получил корректуру II тома, но уже в другом составе; среди старых юмористических рассказов попался новейший («Белолобый»), я и его прочел и отослал, не желая заводить переписку из-за одного рассказа, а сегодня мне прислали то, что может войти только в самые последние томы. «Пьес», о которых так много писалось в письмах и говорилось, не присылали до сих пор. Простите, что я наскучаю Вам, но что же делать, я не знаю, как мне быть, как обойтись без того, чтобы не беспокоить. Если типография завалена работой, то можно было бы отложить печатание моих произведений на неопределенное время, я ничего не имел бы против этого. Вообще я готов на какие угодно условия, лишь бы только в сношениях моих с типографией установился хотя какой-нибудь порядок*.
Скоро пришлю для «Нивы» рассказ*. Пусть возрадуется сердце Вальтера, которому очень хочется, чтобы я печатался в «Ниве».
Адольф Федорович при мне сделал распоряжение, чтобы мне были высланы сочинения Терпигорева*. Сочинений сих я не получил.
В Крыму очень хорошая погода.
Желаю Вам всего хорошего и крепко жму руку.
Преданный
А. Чехов.
Ялта.
Если список рассказов для II тома затерян, то пошлите в типографию прилагаемый листок. Для III, IV и V тома пойдут томики изд<ания> Суворина «Пестрые рассказы», «В сумерках», «Рассказы» и «Хмурые люди», плюс еще несколько рассказов, не вошедших в эти томики.
Книппер О. Л., 29 сентября 1899*
2897. О. Л. КНИППЕР
29 сентября 1899 г. Ялта.
29 сент.
Ваше благоразумное письмо с поцелуем в правый висок и другое письмо с фотографиями я получил. Благодарю Вас, милая актриса, ужасно благодарю. Сегодня у вас начало спектаклей*, и вот в благодарность за письма, за память я шлю Вам поздравление с началом сезона, шлю миллион пожеланий. Я хотел было послать телеграмму директорам и поздравить всех, но так как мне не пишут, так как обо мне, очевидно, забыли и даже не прислали мне отчета* (который, судя по газетам, вышел в свет недавно) и так как в «Чайке» играет всё та же Роксанова, то я почел за лучшее делать вид, что я обижен, — и вот поздравляю Вас только одну.
У нас был дождь, теперь ясная, прохладная погода. Ночью был пожар, я вставал, смотрел с террасы на огонь и чувствовал себя страшно одиноким.
Живем мы теперь в доме, обедаем в столовой; есть пианино.
Денег нет, совсем нет, и я занимаюсь только тем, что прячусь от своих кредиторов. И так будет до середины декабря, когда пришлет Маркс.
Хотел бы написать Вам еще что-нибудь благоразумное, но никак ничего не придумаю. У меня ведь сезон не начинался, у меня нет ничего нового и интересного, всё то же, что и было. И ничего не жду, кроме дурной погоды, которая уже на носу.
В Александринке идут «Иванов» и «Дядя Ваня»*.
Ну, будьте здоровы, милая актриса, великолепная женщина, да хранит Вас бог. Целую Вам обе руки и кланяюсь в ножки. Не забывайте.
Ваш А. Чехов.
На конверте:
Москва. Ольге Леонардовне Книппер.
Угол Б. Никитской и Мерзляковского пер., д. Мещериновой.
Лазаревскому Б. А., 29 сентября 1899*
2898. Б. А. ЛАЗАРЕВСКОМУ
29 сентября 1899 г. Ялта.
29 сент.
Многоуважаемый Борис Александрович, у меня стучат плотники, очень шумно, писать негде, и я поневоле должен быть краток. Маркевича я не помню*. Он был когда-то учителем в Таганрогской гимназии, но я уже не застал его там. Помнится, у него учился мой брат. Книжки Вашей в магазине Синани*, где торгуют книгами (Вы были в нем), — нет.
С удовольствием поехал бы в Севастополь, но едва ли пустят дела. И постройка еще не кончена, и пора, давно уже пора приниматься за работу. Когда буду в Севастополе, то, конечно, побываю у Вас непременно и напомню Вам о Вашем обещании показать мне эскадру.
Что еще? Фотографию вышлю завтра*. А за сим простите, отложу продолжение этого письма до того благополучного времени, когда уйдут плотники и маляры.
Большое спасибо за письмо, будьте здоровы и счастливы. Пришлите Вашу фотографию.
Жму руку.
А. Чехов.
Книппер О. Л., 30 сентября 1899*
2899. О. Л. КНИППЕР
30 сентября 1899 г. Ялта.
30 сент.
По Вашему приказанию, тороплюсь ответить* на Ваше письмо, где Вы спрашиваете насчет последпей сцены Астрова с Еленой. Вы пишете, что Астров в этой сцене обращается к Елене, как самый горячий влюбленный, «хватается за свое чувство, как утопающий за соломинку». Но это неверно, совсем неверно! Елена нравится Астрову, она захватывает его своей красотой, но в последнем акте он уже знает, что ничего не выйдет, что Елена исчезает для него навсегда — и он говорит с ней в этой сцене таким же тоном, как о жаре в Африке, и целует ее просто так, от нечего делать. Если Астров поведет эту сцену буйно, то пропадет всё настроение IV акта — тихого и вялого.
Я послал с князем* Александру Леонидовичу японский массаж. Пусть А<лександр> Л<еонидович> покажет сию штуку своему шведу*.
В Ялте вдруг стало холодно, подуло из Москвы. Ах, как мне хочется в Москву, милая актриса! Впрочем, у Вас кружится голова, Вы отравлены, Вы в чаду — Вам теперь не до меня. Вы теперь можете написать мне: «Шумим, братец, шумим!»*
Я пишу Вам, а сам поглядываю в громадное окно: там широчайший вид, такой вид, что просто описать нельзя. Фотографии своей не пришлю, пока не получу Вашей, о змея! Я вовсе не называл Вас «змеенышем», как Вы пишете*. Вы змея, а не змееныш, громадная змея. Разве это не лестно?
