"В одиночке при ходьбе плечо…" Я почувствовала эти стихи "своими" задолго до того, как попала — и даже начала подозревать, что попаду, — в тюрьму. Как-то они меня сразили наповал.

Под Близнецами — да, притом в мае. Как сказал Иосиф: "Мы в мае родились — нам с тобой обоим маяться". Банальность, но реальная.

Родство — может быть, это слишком сильно. Частичная общность судьбы — да.

Согласны ли вы с Солженицыным и с другими, даже никогда не сидевшими, что тюрьма и ссылка только пошли Бродскому на пользу и жаль, что он не отсидел весь срок?

Вы знаете, я не заметила у Солженицына такой фразы — давайте проверим. Он говорит так: "Животворное действие земли, всего произрастающего, лошадей и деревенского труда. Когда-то и я, ошеломленным городским студентом угодив в лошадиный обоз, испытал сходное — и уже втягивал как радость. Думаю, поживи Бродский в ссылке подольше — та составляющая в его развитии могла бы существенно продлиться". Все-таки тут нет этого "жаль, что не отсидел весь срок". Что же говорят те "другие", я не знаю. Я думаю так: ссылка (но не арест, не тюрьма, не суд, хоть тоже аукнувшиеся прекрасными стихами) действительно пошла ему как-то "на пользу" — но тем более на пользу, что, слава Богу, не затянулась. И конечно, "В деревне Бог живет не по углам…" — это побольше, чем "животворное действие земли" и проч.

Вы писали, что для вас Бродский стал первым поэтом после поэмы "Исаак и Авраам". Что именно вы цените выше всего в этой поэме? Тему, ее интерпретацию Бродским? Или ее поэтическое воплощение?

Ну если выражаться в этих терминах, то скорее "поэтическое воплощение". Вообще, хотя я восхитилась стихами Иосифа еще в 1960-м, как большой поэт он начинается для меня где-то с 1962-го. И растет, растет, не останавливаясь.

Вы говорите "растет и растет". А вот я только что прочитала одну диссертацию, присланную мне из Саратова, о времени и пространстве в поэтике Бродского "с религиозным христианским осмыслением", где автор приходит к выводу, что "вообще, второй период жизни и творчества Бродского не отмечен "духовным возрастанием""[87]. Для вас такой вывод приемлем?

Ну конечно, неприемлем. Дух, известное дело, веет, где хочет, но у поэта — в первую очередь в стихах. У Бродского возрастание продолжается в поэтике и, вот здесь подчеркну то, что особенно сильно чувствуется в восьми десятые-девяностые годы, в этике стихов. Конечно, этике не декларативной. В моем, вполне обычной православной верующей, восприятии, у него все больше появляется даже аскетическое отношение к жизни, стихам и прочему (хотя, если подумать всерьез, оно мерцало у него еще и в шестидесятые).

Как вы относитесь к рождественским стихам Бродского? Не все из них о Рождестве, некоторые по поводу Рождества и написаны "в монотонной холодности амфибрахия", что дает основание некоторым исследователям Бродского считать, что ни одно из них "не несет христианской радости вечной жизни" и что Бродский в них показывает "полное непонимание сущности христианства". Для вас Бродский — христианский поэт?

Я затрудняюсь кого бы то ни было называть "христианским поэтом". Это ярлык, этикетка, роль, как у Кублановского или Седаковой. Но насчет "не несет христианской радости вечной жизни" — какие глупости! У меня многие рождественские стихи Бродского ассоциируются с началом польской коляды: "Бог родится, мощь крушится…" Другое дело, что у него нет того западного ограничения Рождества чистым праздником, Святками, где забывается обо всем, что будет дальше. И хотя он не написал ни одного стихотворения о Пасхе, а много — о Рождестве, по тональности он ближе как раз к православной традиции, где все-таки самый великий праздник — не Рождество, а Пасха с предшествующими ей Страстями и Распятием. Он в Рождестве всегда помнил о Распятии.

Вы очень внимательны к интонации своих и чужих стихов. Как бы вы описали доминирующую интонацию стихов Бродского? Как стороннего наблюдателя или как участника всего происходящего?

Как слушателя или даже "слышителя" — того, что вовне стихов, и того, что внутри их, вовне его самого и внутри. То есть участник и наблюдатель — не те термины, в которых я это воспринимаю. Это, впрочем, наверное, свойство моего восприятия, не объективного, направленного (в стихах и в отношении к стихам) на слух.

Вам не кажется, что многие формулировки Бродского в стихах и в прозе звучат как назидательные? Может ли Бродский "научить нас жить", как вас научила жить Ахматова?

"Назидательность" у Бродского — на мой взгляд, свойство не этики стихов, а поэтики. У него ведь вообще часты формулировки, подобные естественнонаучным формулам, особенно в семидесятые-восьмидесятые годы. "Назидательность" входит сюда же. Конечно, в человеческом поведении Иосифа были многие вещи, которые мне импонировали, были близки, но "учителем жизни" он для меня не был. Может ли — теперь, то есть только стихами — "научить жить нас", то есть кого-то? Почему бы и нет? Но это не специфика его стихов.

Вы глубоко уважали Ахматову и имели счастье знать ее лично. Говорили ли вы с Анной Андреевной о Бродском?

Ну наверняка говорила, но ничего конкретного не помню. Помню лишь, как она его любила, как за него волновалась, когда его арестовали и вплоть до самого освобождения.

Помню их вместе — еще до его ареста, но всегда в большой компании. Она очень нежно к нему относилась.

Есть у вас и одно существенное расхождение с Иосифом. Вы любили и разлюбили Цветаеву, а он считал Марину Ивановну "самым грандиозным явлением, которое вообще знала русская поэзия". За что, по-вашему, он так высоко ее ценил?

Знаете, я так этого и не поняла. За "величие замысла"? Но мне всегда кажется, что и Ахматова повторяла эти слова с легкой иронией. "Грандиозное явление" — наверно, грандиозное. Согласна. Но вот вам "учитель жизни" наоборот. Да и "учитель стихов", по-моему, тоже наоборот. Мне кажется, что Иосиф, преклоняясь перед ней, слава Богу, ничему от нее не научился.

С другой стороны, Бродский говорил, что все, что он делает и пишет, "это в конечном счете и есть рассказ об Ахматовой". Как вам видится слияние этих огромных рек в море по имени "Иосиф Бродский"?

Ну вот, я думаю, что предыдущим ответом отчасти ответила на этот вопрос. Но продолжу. Мне кажется, что эти две "реки" вовсе не сливаются в море по имени "Иосиф Бродский". Не только Цветаевой я не слышу в поэтике Бродского, но, честно говоря, и Ахматовой, хотя "жить" она его, вероятно, во многом научила. Я вообще не знаю, откуда он идет.

Может быть, это английская поэзия? Тут я ничего не могу сказать, но подозреваю, что если копнуть поглубже, ответ будет тот же самый: и не оттуда. То есть все усвоено (и Мандельштам, и Хлебников, и кто угодно), но ничто прямо не проявляется. В конце концов, когда Бродский в качестве "учителей" называл своих чуть старших ровесников, он был прав, только он по щедрости называл их слишком в большом числе, зато имя Станислава Красовицкого (которому он в молодости был явно многим обязан) единственный раз мне удалось из него выжать.

Бродский помогал вам в переводе "Поэтического трактата" Милоша. В чем конкретно заключалась его помощь?

Мы внимательно читали перевод с рядом лежащим оригиналом, и он мне указал множество мест, которые я поправила сразу же, у него на глазах, или потом. Иногда предлагал свои поправки: например, "Интернацьонал" вместо "Интернационал", как у меня было сначала, — имея в виду, как поется: "С Интернацьоналом восстанет род людской". Других его поправок не помню, но были и еще. Успокоил меня относительно изредка попадавшихся шестистопных строк среди пятистопных, сказал, что это нормально. Весь перевод целиком прочитали, несколько часов.