Они прошли сквозь двойной стеклянный тамбур в коридор, по обе стороны которого тянулись двери. «По крайней мере, бассейн — это общественное место, — успокаивала себя Кили. — Там будет безопаснее». Но в коридоре они не встретили никого, кроме смуглой, черноволосой горничной, бросившей мимоходом:

— Buenos noches[7].

Из коридора они попали в пустой холл с незажженным газовым камином, по обеим сторонам которого стояли два дивана в темно-бордовой замшевой обивке. Они поднялись по двум ступенькам, затем Дилан распахнул дверь, ведущую в бассейн. В лицо им сразу ударила волна нагретого воздуха. По периметру бассейна были расставлены белые пластиковые стулья и шезлонги. Немолодая женщина в белой купальной шапочке методично мерила кролем бассейн из конца в конец. В дальнем конце отдыхала в шезлонгах молодая пара в купальных костюмах. Они недовольно подняли головы, когда вошла Кили с Эбби на руках, — вероятно, испугались, что ребенок раскричится и будет им мешать.

Лукас указал своей палкой на пару шезлонгов, и Кили подошла к ним. Рядом с этими длинными раскладными стульями была устроена маленькая игровая площадка с конструкцией из крупных и ярких пластмассовых кубиков, мгновенно привлекших внимание малышки. Кили и Лукас сели рядом, откинувшись на пологие спинки шезлонгов. Лукас аккуратно прислонил сбоку свою трость. Дилан сбросил кожаную куртку и футболку прямо на пол и подошел к краю бассейна.

В теплом влажном воздухе было душно, Кили чувствовала себя неловко в уличной одежде. В хлопчатобумажном свитере и длинных черных брюках ей сразу стало жарко, она вспотела и бросила взгляд на Лукаса. Он так и не снял плаща, но на его лице не было заметно ни следа испарины. «Он стар, — подумала Кили. — Вероятно, ему всегда холодно».

— Хорошо побыть в тепле, — сказал Лукас, словно прочитав ее мысли.

Кили не ответила. Она устремила взгляд на своего сына, подходившего к краю бассейна. В зеленоватых огнях подсветки, пробивавшихся со дна сквозь толщу воды, его щуплое костлявое тело выглядело бледным и беззащитным. Хотя плечи уже начали раздаваться, особенно по сравнению с тонкой талией и узкими бедрами, это все еще было тело ребенка. Его взрослил только лиловатый шрам на шее.

— Что-то есть невыразимо трогательное в мальчиках этого возраста, — заметил Лукас. — Они так уязвимы. Еще не мужчина, но уже и не ребенок.

— Да, — согласилась Кили.

— Я помню, каким был Прентис в возрасте Дилана. Он всегда был неуклюжим толстяком. Даже в раннем детстве. А тут еще пошли прыщи… Просто ужасно! Вечно он стеснялся и робел. Его невозможно было приободрить никакими силами. Он так страдал! А родители в подобных случаях чувствуют себя совершенно беспомощными. Говоришь себе: «Если бы только был на свете способ избавить его от этих страданий…»

Кили повернулась и посмотрела на точеное, гордое лицо Лукаса, встретила его печальный взгляд.

— Это ведь тоже своего рода пытка, — заметила она.

— О, безусловно, — согласился Лукас. — А знаешь, в чем заключается самая горькая ирония? Мне он всегда казался красавцем…

— Я знаю, — тихо сказала Кили.

Дилан, казалось, их не замечал. Он попробовал воду ногой и, видимо, удовлетворившись результатом, обошел бассейн и нырнул с глубокого конца. Его длинное худощавое тело взрезало воду словно ножом, он проплыл под поверхностью и вынырнул, отплевываясь.

При обычных обстоятельствах Кили непременно окликнула бы его, спросила бы, как вода. Но сейчас слова застряли у нее в горле. Дилан даже не посмотрел в ее сторону. Он опять нырнул и поплыл обратно.

— Он отличный пловец, — заметил Лукас.

— Да, — коротко кивнула Кили.

— В отличие от своего отчима.

У Кили волосы шевельнулись на затылке. Она промолчала, только обеими руками ухватилась за ручки шезлонга.

— Марк… Знаешь, он был недостоин тебя, — вздохнул Лукас. — Он не заслуживал того, чтобы быть им отцом. Если бы только ты приняла все как было после смерти Марка… если бы оставила эту историю в покое…

Несмотря на духоту, Кили вдруг пробрал озноб. Ей хотелось остановить его, но она понимала, что это невозможно.

— Я никогда, ни за что не позволил бы причинить вред Дилану, — продолжал Лукас. — Ни за что на свете! Если бы только ты доверилась мне! Но ты продолжала копать, продолжала давить… — прошептал он.

Кили казалось, что ее парализовало, что ее руки и ноги намертво припаяны к планкам шезлонга.

— Лукас, — умоляюще произнесла она, — прошу вас, давайте прекратим этот разговор.

Лукас тихонько усмехнулся и покачал головой.

— Забавно. Вот теперь ты хочешь прекратить разговор. Теперь, когда уже слишком поздно. Что тебе уже известно?

— Ничего! — в отчаянии воскликнула Кили. — Я ничего не знаю!

— Знаешь, знаешь, — сказал он с горечью. — Я видел, как к тебе сегодня приезжал Фил Страттон. Как ты думаешь, почему я последовал за тобой? Он тебе все сказал, не так ли? Ты же хотела любой ценой узнать правду! Другие варианты тебя не устраивали. Неужели ты не понимаешь, что иногда лучше бывает не знать?

Сердце у Кили упало. Ей показалось, что волны смыкаются у нее над головой.

Пожилая женщина вылезла из бассейна, сорвала с головы резиновую купальную шапочку и провела пальцами по коротким седым волосам. Завернувшись в полотенце, она собрала свои вещи и прошла мимо Лукаса и Кили к выходу. Кили хотелось окликнуть ее, позвать на помощь, но она понимала, сколь нелепым показался бы такой призыв любому стороннему наблюдателю: женщина в шезлонге мирно беседует с седовласым джентльменом, а рядом на полу играет ребенок.

— Что известно полиции? — спросил Лукас. — Что сказал тебе Фил Страттон?

Кили помолчала, понимая, как тщательно нужно подбирать слова.

— Он сказал… что… Кажется, смерть Морин Чейз все-таки не была самоубийством. Кто-то убил ее.

— И кто он, этот «кто-то»?

— Лукас, я не знаю! — воскликнула Кили, и внезапно у нее мелькнула спасительная мысль: — Видимо, они считают, что это могла быть я. Он задавал мне кучу вопросов… как будто я подозреваемая. Вот почему я решила, что нам лучше уехать…

Лукас повернулся и внимательно посмотрел на нее, но Кили не сводила глаз с Дилана, плавающего в бассейне.

— Ты совершенно не умеешь лгать, — заметил Лукас. — Считай это комплиментом.

Кили покраснела, но так и не взглянула на него.

— Я узнал, что они провели токсикологический анализ тела. У меня есть свои источники, как ты понимаешь. Полагаю, они уже идентифицировали токсин в организме Морин.

— Я не хочу это обсуждать, — пробормотала Кили. Ее трикотажный свитер взмок от пота. Она чувствовала, как на лбу выступает испарина, и знала, что это заметно.

— Фил Страттон сказал тебе, что это инсулин, ведь так? Ты сразу догадалась? Сразу, как только он сказал?

Поколебавшись немного, Кили вдруг схватилась руками за подлокотники, оттолкнулась и встала. Кожаные подошвы ее сапожек заскользили на мокром бетоне, она еле удержалась на ногах, но все-таки выпрямилась и подошла к краю бассейна.

— Дилан! — позвала она. — Хватит, вылезай!

Дилан покачал мокрой головой, и брызги разлетелись во все стороны.

— Мам, я только начал! Вода теплая. Не хочешь искупаться?

— Дилан! — прокричала Кили, но он уже нырнул. Зато у себя за спиной она услыхала, как Лукас поднимается с шезлонга и подходит к ней.

Опираясь на палку, он тихо заговорил прямо у нее над ухом:

— Я думал, ты хочешь знать. — В его голосе звучала непереносимая горечь. — Ты и Морин. О, она-то хотела узнать во что бы то ни стало! Любовница твоего мужа. Ей непременно нужно было дознаться, что с ним произошло. Что ж, ее можно понять. Она его любила. Ну, скорее это можно назвать одержимостью. Но я хочу отдать ей должное: в конце концов она своего добилась. Она докопалась…

Кили повернулась и уставилась на него. Она больше не могла сдерживаться.