Кили невольно вспомнила предупреждение доктора Донахью и подумала о мальчике с рассеченной бровью из школьного кафетерия. Он попал в больницу, и ему накладывали швы. «Это совсем другое дело», — сказала она себе.

— Неправда, Дилан не такой!

— То же самое твердит каждая мать, с которой мне приходится встречаться. Как раз перед тем, как ее сына увозят в тюрьму.

— Дилан тут ни при чем, — гневно возразила Кили. — Все дело в вас. Вы нам мстите, потому что Марк… — она не договорила.

Морин скрестила руки на груди и прищурилась. Она и не думала оправдываться. Напротив, она сохраняла полное хладнокровие и уверенность в себе.

— Потому что Марк — что? — спросила она.

Кили бросила на нее яростный взгляд.

— Потому что Марк разорвал вашу помолвку и женился на мне!

— В самом деле? — спокойно переспросила Морин. — Думаете, я к вам ревную? — Она протянула руку и взяла со стола фотографию рыжеволосых детей. — Я не отрицаю, что у меня есть личные мотивы для столь упорного преследования малолетних преступников. Мой брат-близнец Шон, — она повернула фото так, чтобы Кили могла его видеть, — был убит много лет назад одним из так называемых «трудных подростков». Таким же, как ваш сын.

Кили была потрясена тем, что Морин сделала ей столь личное признание. И в то же время ее глубоко возмутила попытка окружного прокурора связать все это с Диланом.

— Это ужасно, — признала Кили. — Но вы не имеете права сравнивать моего сына с убийцей. Вы не можете…

— Его тоже выгораживали, — перебила ее Морин, повысив голос. — И весьма успешно. Закон так и не добрался до него. Было решено, что это озорство. Озорство! Мой брат был убит в результате озорства. Никто не заплатил за это. Но теперь такого не случится. Ваш сын не уйдет от правосудия.

— Я ничем не могу помочь вашему горю, — помолчав, сказала Кили. — Но я вас предупреждаю: не вмешивайте в это моего сына.

Морин изумленно произнесла:

— Вы меня предупреждаете?

— Я расскажу Лукасу Уиверу о нашем разговоре.

— Советую вам не слишком сильно полагаться на Лукаса, — невозмутимо продолжала Морин. — Он любил Марка как родного сына. Как только Лукас поймет, что тут на самом деле происходит, вы можете лишиться его поддержки. А теперь, миссис Уивер, прошу вас меня извинить. У меня много работы. — Она прошла к двери, открыла ее и окликнула секретаршу: — Джози, распечатки готовы?

Джози передала начальнице ворох бумаг, но задержалась в дверях, с любопытством глядя на Кили. Не говоря больше ни слова, Морин вернулась за стол, сняла телефонную трубку и принялась набирать номер, словно Кили не было в комнате. Кили поднялась с кресла и, стараясь держаться очень прямо, вышла из кабинета.

Вернувшись домой, Кили полагала, что ее встретит нетерпеливо поджидающий Дилан и Эбби, цепляющаяся за его ногу. Но в доме было тихо, никто не вышел ей навстречу.

— Дилан! — позвала она.

Ответа не было.

Она прошла по коридору в детскую, предположив, что девочка спит в своей кроватке, но комната была пуста. «Может быть, он взял ее на прогулку?» — подумала Кили, но тут же отбросила эту мысль. Дилан не любил сидеть с сестренкой и всячески увиливал от выполнения даже необходимых обязанностей, не говоря уж о том, чтобы добровольно брать на себя лишние хлопоты. «Не паникуй, — велела себе Кили. — Посмотри наверху». Она взбежала по ступенькам на второй этаж и, подходя к двери, с облегчением узнала глухой, ритмично вибрирующий звук басов в наушниках Дилана.

Кили распахнула дверь, не постучавшись. Дилан сидел в кресле, закинув ноги на стол, и раскачивался в такт музыке. Когда дверь громко хлопнула, он подскочил на месте и стащил с головы наушники.

— Эй, ты никогда не слыхала, что полагается стучать?

Кили пропустила его ворчание мимо ушей.

— Где твоя сестра?

Дилан нахмурился и вновь водрузил наушники на голову.

— У соседей, — ответил он.

— У соседей?! — воскликнула Кили и сорвала с него наушники. — Что она делает у соседей? Что тут произошло?

— Ничего, — сердито ответил он. — Мисс Коннелли сама захотела ее взять.

— Значит, ты просто отдал ее соседям? Я тебе поручила заботиться о ней, а ты… Что происходит, Дилан?

— Она плакала. Она упала.

У Кили тяжело забилось сердце.

— Эбби упала? Где? С ней все в порядке?

— Да все с ней в порядке! — раздраженно буркнул Дилан. — Эта старая… леди, наша соседка, услыхала, как она плачет, и ворвалась сюда, точно ведьма на помеле. Только из-за того, что она нашла его…

— Его? — переспросила Кили.

— Марка, — снизошел Дилан. — И теперь она считает, что может врываться сюда, когда ей вздумается.

— Черт побери, Дилан, я… — Кили замолчала, не находя слов. — Не смей выходить из этой комнаты. Я позже с тобой разберусь.

Она сбежала по ступеням, выскочила за дверь и вихрем пронеслась через лужайку к соседнему дому — обветшалому особняку в голландском стиле. Она забарабанила кулаками по входной двери, и собаки в доме откликнулись яростным лаем. Через несколько секунд до нее донесся звук отодвигаемых засовов, а затем Эвелин распахнула дверь.

— Эвелин, — растерянно пролепетала Кили, — Дилан сказал, что Эбби тут у вас.

Эвелин мелодраматически вздохнула и посторонилась, пропуская Кили.

— Входите.

Собаки продолжали неумолчно лаять. Кили попятилась.

— Они не кусаются, — сказала Эвелин. — Входите.

Кили никогда раньше не приходилось бывать в доме Коннелли. Все шторы на окнах были опущены, в просторных комнатах с низкими потолками царил полумрак. В затхлом воздухе пахло псиной. Мрачная гостиная была заставлена кушетками, кофейными столиками и креслами.

— Она здесь, — сказала Эвелин, — на кухне.

Кили пошла за ней через весь дом, собаки, высунув языки и царапая когтями по голому деревянному полу, бежали следом. Они миновали тесную библиотеку, где старый доктор Коннелли похрапывал, сидя на диване при включенном телевизоре, наконец добрались до кухни. Стены и потолок здесь были обшиты деревянными панелями, а мебель окрашена в зеленоватый цвет авокадо. Эбби сидела на протертом до дыр линолеуме рядом с собачьими мисками, зажав в кулачке кусочки собачьего корма. Широкий пластырь красовался у нее на подбородке. Кили бросилась к дочери, подхватила ее на руки, высвободила собачьи тефтельки из ее пальчиков и бросила обратно в миску, что вызвало у собак новый приступ лая.

— Зевс, Доби, молчать! — скомандовала Эвелин. Она налила стакан воды из-под крана и залпом выпила. — Я была во дворе, сгребала листья, — пояснила она. — Кто-то же должен это делать. Хотя на мне и так весь дом и уход за отцом, надо же и за участком присматривать. Нельзя же его просто забросить…

— Я понимаю, — перебила ее Кили. — Что произошло?

— Я видела, как вы утром уходили. И вот, когда я сгребала листья поблизости от вашего участка, до меня донесся страшный крик. Ну… после того, что случилось в прошлый раз, я решила сразу пойти проверить. Малышка просто кричала благим матом!

Кили вообразила тихую улицу, оглашаемую душераздирающими криками Эбби. Ее захлестнули стыд и бессильная досада, словно это по ее собственной вине все в ее жизни полетело кувырком.

— О боже… — простонала она.

— Очевидно, она упала и расшибла подбородок о кофейный столик. — Эвелин сполоснула свой стакан и поставила его на сушилку. — Там все было залито кровью. Когда я вошла, она сидела на полу одна и заливалась плачем, бедняжка. Вся в крови, и ковер был весь в крови…

— А где был Дилан? — спросила Кили.

Эвелин Коннелли пожала плечами.

— Мне даже показалось, что вы оставили ее в доме одну. Я думала, мальчик в школе…

Это было уж слишком — даже для Кили, охваченной чувством вины.

— Это безумие! Я ни за что на свете не оставила бы ее одну!

Эвелин вытерла руки кухонным полотенцем и вытянула их перед собой, рассматривая унизанные крупными бриллиантами пальцы.