— Ну, я… я долго ждала этого человека, но он так и не пришел. Тогда я поехала домой. Какой-то водитель ехал за мной. И он… В общем, мы чуть не попали в аварию. Моя машина сорвалась с насыпи. Пришлось вызывать буксир.

Дилан сел в постели.

— Как это произошло?

Кили закусила нижнюю губу, раздумывая, как много она может ему рассказать.

— Что случилось, мам? — не отставал Дилан.

— Я не хочу тебя расстраивать, Дилан. Ты только что вернулся домой и ты…

— Расскажи мне.

— Тот другой автомобиль… столкнул меня с дороги. — Дилан ничего не сказал. В темноте Кили не видела его лица. — Понятия не имею, чем я его спровоцировала. Но, должно быть, я что-то сделала, потому что… Я спокойно ехала по дороге, ни о чем не подозревая, а в следующую минуту он толкнул меня сзади своей машиной. Дорога была скользкая, и, не успела я что-либо понять…

— Он мог тебя убить, — подытожил Дилан.

— О нет, не говори так, родной мой. Все было не так уж страшно.

— Но это могло случиться!

— Нет, не могло, — решительно возразила Кили.

С минуту Дилан молчал, потом холодно проговорил:

— Ну а если бы ты все-таки умерла?

— Не говори глупости! — возмутилась она. — Я не собираюсь умирать.

— Почему это глупости? Папа же умер.

Кили отметила, что он не упомянул о Марке.

— Я не то хотела сказать, — начала оправдываться она. — Конечно, это не глупости, и я понимаю, что ты тревожишься. После всего, что тебе пришлось пережить, это совершенно естественно. Но, Дилан, ты же знаешь, что папа… сам ушел из жизни.

Дилан машинально потянулся к бинту на шее, а Кили вспомнила слова доктора Стоувера о том, что после смерти Ричарда в душе у Дилана накопилась так и не выплеснувшаяся наружу боль. «Сейчас не время», — тотчас же подумала она, но вынуждена была признать, что просто пытается избежать тяжелого разговора. Разве когда-нибудь настанет подходящее время?

Она подошла к его кровати и села на край.

— Мы с тобой почти не говорили о смерти папы, — начала она.

— Нет, говорили, — тут же заупрямился он.

— Ты был тогда совсем еще маленький. Ты его нашел… это было ужасно, я понимаю. Мне следовало уже тогда найти кого-то, с кем ты мог бы поговорить. Кого-то, кто мог бы помочь тебе профессионально. Я сама пыталась тебе помочь, но, как видно, у меня ничего не вышло.

— Я не хочу об этом говорить, — сквозь зубы процедил Дилан. — Зачем ты опять в этом копаешься?

— Я просто хочу быть уверена, что ты понимаешь, Дилан. Смерть папы… не имеет к тебе никакого отношения. Он тебя очень любил. Он не хотел покидать ни тебя, ни меня. Ты же знаешь, это все из-за мигреней. Он так тяжко страдал…

Ответом ей было гробовое молчание.

— Ты, наверное, всех деталей уже не помнишь, но вся его жизнь стала сплошной пыткой. К каким только докторам он ни обращался, каких лекарств ни перепробовал! Ничего не помогало. Приступы стали следовать один за другим почти без перерыва. Он ни в чем не находил облегчения. Он просто не мог этого выдержать. Не знаю, сумела ли я тогда толком тебе объяснить…

— Ничего ты мне не могла объяснить! — полузадушенным шепотом проговорил Дилан. — Ты ничего не знаешь!

Это обвинение поразило ее.

— Дилан!

— Извини, — пробормотал он. — Забудь.

— Нет уж, этого я не смогу забыть при всем желании. Почему ты это сказал?

Дилан снова долго молчал. Кили ждала.

— Мне не следовало так говорить… — наконец пробормотал он.

— Но ты сказал!

— Давай больше не будем об этом. Я просто не хочу.

— Прости, но мы слишком долго не говорили об этом, и ничего хорошего не вышло. А теперь, если тебе есть, что сказать мне, говори прямо. Если ты винишь меня, говори, не стесняйся. Я не буду на тебя сердиться. Честное слово.

Опять он замолчал надолго, а когда заговорил, его слова стали для нее полной неожиданностью.

— Я кое-что от тебя скрыл, — признался Дилан. — Это насчет папы.

Волосы шевельнулись у нее на затылке.

— Правда? — спросила она, стараясь говорить спокойно.

— Ты мне никогда не простишь!

Кили покачала головой. Удары сердца оглушительно отдавались у нее в ушах.

— Ты меня плохо знаешь, — сказала она.

— Это случилось… когда папа умер.

— Что случилось?

Дилан беспокойно заерзал, словно вязаный плед вдруг стал раздражать его кожу. Кили заставила себя ждать молча, не торопя его. Он хотел поделиться с ней чем-то важным, и она должна была его выслушать, хотя ей было страшно.

— Ты меня убьешь, — сказал он.

— Вот уж это вряд ли, — улыбнулась Кили. — Я же только что вернула тебя домой. — Увы, ее попытка пошутить позорно провалилась: даже ей самой была слышна дрожь в собственном голосе. — Но теперь ты у меня не сорвешься с крючка. Слишком многое поставлено на карту.

Дилан помедлил.

— Он оставил записку.

— Записку? — Кили изумленно взглянула на него.

— Ну… предсмертное письмо. На компьютере. Я его стер.

Слезы навернулись на глаза Кили. Она вспомнила день самоубийства Ричарда так ярко, словно это было вчера.

— Дилан… — Она ошеломленно смотрела на него.

— Я так и знал, что ты разозлишься.

«Не смей! — скомандовала она себе. — Не смей его бранить за то, что он сказал тебе правду. Ему надо было избавиться от этой ноши». Но она не выдержала и выпалила вслух:

— Зачем ты это сделал?

— Потому что я плохой, неужели не ясно? — тут же огрызнулся Дилан. — Я очень, очень, очень плохой мальчик!

— Дилан, не говори так. Ты не плохой. Ты никогда не был плохим. И не смей больше повторять, я этого слышать не хочу, — резко сказала Кили. — Я рада, что ты мне рассказал. Просто я не понимаю. Зачем ты это сделал? Что там было написано?

Дилан закрыл глаза и помотал головой.

— Не помню. Не помню. — Потом он вздохнул. — Да нет, помню.

Кили ждала, не сводя с него глаз.

— Ты как раз про это говорила… Я испугался…

— Испугался? — переспросила Кили. — Испугался чего?

— Я не хотел, чтоб ты знала. Я думал, ты на него разозлишься, — еле слышно проговорил Дилан.

— Разозлюсь на него? Ты это серьезно? Он же застрелился!

— Вот видишь? Я так и знал! Не надо было тебе рассказывать.

Кили беспомощно всплеснула руками.

— Прости, — сказала она. — Прости меня.

— Я не знал, что делать. Мне же было девять лет! — воскликнул он.

— Я понимаю, — кивнула Кили. — Прости меня, Дилан. Так что говорилось в письме?

— Я не все помню, — подавленно признался Дилан.

— Скажи мне, что ты помнишь. Я должна знать. Он писал про головные боли?

— Не было там ничего про головные боли! В том-то все и дело!

Кили смотрела на него во все глаза.

— Тогда о чем там говорилось? Прошу тебя, милый. Я не сержусь. Просто скажи мне…

— Он кого-то убил, — выпалил Дилан.

— О господи, Дилан!

— Я не вру, мам. Письмо было на экране монитора, когда я вошел. Я только раз его прочитал, но это место я никогда не забуду. Он и какой-то его друг сделали это вместе. И он всю жизнь чувствовал себя виноватым. Он больше не мог с этим жить. Вот что там было сказано.

— Я просто не представляю… — Кили покачала головой.

Дилан наклонился к ней. Теперь она видела его глаза — широко раскрытые и испуганные.

— Я не знаю, мам! Мне было девять лет. Я вошел в комнату и увидел его на полу. И прочел то, что он написал. Это было на экране. Я даже не все слова тогда знал. Я же был в четвертом классе. Многого я просто не понял. Но он написал, что убил кого-то, это я точно помню. Вместе с каким-то другом. И он больше не мог с этим жить. Я не знал… Я не хотел, чтобы ты это видела, и стер. Прости, мама.

Кили прижала пальцы к глазам.

— О мой бог, — простонала она.

— Знаю, я не должен был ничего трогать. Я боялся тебе сказать.

Она взглянула на сына сквозь слезы. Ей нетрудно было представить его девятилетним ребенком с острыми, костлявыми коленками. К тому времени он еще не перестал верить в Санта-Клауса. И ему пришлось пережить столкновение с реальностью, которого не выдержал бы даже взрослый, не говоря уж о ребенке! А главное, несмотря на весь ужас пережитого, он подумал о том, как бы оградить ее, свою мать.