— Вы этого не замечали, — глубокомысленно кивнула миссис Эрлих. — А знаете, вы напрасно думаете, что ребенок просто подойдет к вам и выскажет все, что у него на душе, если он подавлен. Родители должны сами подмечать признаки неблагополучия.

«Да как ты смеешь?! — мысленно возмутилась Кили. — Кто тебе дал право судить о наших отношениях? Ты же нас совсем не знаешь!» Но вслух она этого не сказала, вовремя остановила себя.

— Я знала, что он подавлен. Должна сказать, у меня было бы больше поводов для беспокойства, если бы мой сын не чувствовал себя подавленным. Его отец… умер. А теперь и его отчим. Он познал больше горя и утрат за свою недолгую жизнь, чем многие взрослые.

— В том-то все и дело, — заметила миссис Эрлих, выходя в коридор. — Взрослые в большинстве своем проявили бы больше чуткости к такому ребенку именно по этой причине.

Кили потребовалась вся сила воли, чтобы закрыть за ней дверь без стука.

Миссис Эрлих прошла по коридору, заглядывая в другие спальни, явно подмечая дорогую обивку кресел, ковры ручной работы на натертых до блеска паркетных полах. Она вошла в хозяйскую спальню и на глазах у Кили пощупала наволочку из тонкого египетского хлопка. Затем заглянула в шкатулку с драгоценностями и подцепила указательным пальцем бирюзовое ожерелье.

— А вы любите роскошь, как я погляжу.

Кили смотрела на эту женщину, не веря своим глазам. «С каких это пор жить в достатке стало считаться преступлением?» — недоумевала она.

— Мой муж хорошо зарабатывал, — проговорила она сквозь зубы.

Миссис Эрлих многозначительно кивнула.

— Я так и поняла.

Она вошла в ванную, открыла шкафчик с аптечкой, пересмотрела все пузырьки и наконец извлекла оранжевый флакончик с транквилизатором, который врач прописал Кили после смерти Марка. Поджав губы, она долго изучала его со всех сторон. Кили, стоявшая в дверях, скрестила руки на груди. Пусть попробует попрекнуть ее тем, что она принимает лекарство, прописанное врачом! Миссис Эрлих помедлила, но в конце концов поставила флакон на место и закрыла дверцу.

— А чем, собственно, вы заняты целыми днями, миссис Уивер? Чем вы заполняете время? Гольф, теннис? Обеды в клубе?

— Я забочусь о своем доме и своих детях! — возмущенно ответила Кили. — И я собираюсь вернуться к преподавательской работе, когда Эбби немного подрастет. Но пока я предпочитаю оставаться дома и заботиться о ней, не прибегая к услугам посторонних. Ребенок нуждается в постоянном внимании. По правде говоря, мне хотелось бы спуститься вниз прямо сейчас и проверить, как она там.

— Разумеется, — согласилась миссис Эрлих и сделала знак рукой, давая понять, что Кили опять должна пройти вперед.

«Не злись на нее, — приказала себе Кили, стиснув кулаки так, что ногти до боли впились в ладони. — Она всего лишь делает свою работу».

Кили прошла в гостиную и достала нетерпеливо подпрыгивающую Эбби из манежа. Она шутливо потерлась носом о нежную детскую кожицу и повернулась к посетительнице, вошедшей в комнату следом за ней.

— Это Эбби, сестра Дилана.

Миссис Эрлих тотчас же устремила взгляд на широкий пластырь на подбородке у Эбби.

— А это что такое?

Кили почувствовала, что краснеет.

— Это… ничего страшного. Она только учится ходить, ни за что не держась. Она упала и ударилась подбородком. — Кили нервно вскинула девочку, усаживая ее поудобнее у себя на руках. — Я хочу сказать, невозможно научиться ходить, ни разу не упав. Хотя верно говорят: матери чувствуют себя виноватыми из-за любой детской ссадины или шишки на лбу.

— Это особенно верно по отношению к женщине в вашем положении, — заметила миссис Эрлих.

— В моем положении? — резко переспросила Кили. — Что вы имеете в виду?

Миссис Эрлих кивком указала на Эбби.

— Можно мне посмотреть?

— На что посмотреть?

— На повреждение. Я бы просила вас снять эту повязку, чтобы я смогла оценить серьезность травмы.

— Это не травма… — запротестовала Кили.

— Миссис Уивер, вы возили ее на осмотр к врачу? — сурово спросила представительница социальной службы.

— Нет. В этом не было необходимости.

— В этом не было необходимости или вы испугались, что врач сочтет это свидетельством жестокого обращения?

Глаза Кили широко раскрылись.

— Жестокого обращения?! Да это неслыханно! — возмутилась она. — Мне такое даже в голову не приходило!

— Я хотела бы осмотреть этого ребенка, — твердо заявила миссис Эрлих.

— Ни в коем случае! — Кили окончательно вышла из себя. — Вы не прикоснетесь к моему ребенку!

— Что ж, я могу получить ордер, предписывающий вам показать ее врачу, — ответила миссис Эрлих. — Но для вас было бы разумнее стать посговорчивее, если вы хотите вернуть своего сына.

Эти слова потрясли Кили.

— О чем вы говорите? — прошептала она. — Что значит «вернуть»?

Миссис Эрлих посмотрела не нее с глубоким презрением.

— Если будет установлено, что Дилан проживает в неблагополучной обстановке, мы можем договориться, чтобы после выписки из больницы его отправили в другое место.

— Да вы с ума сошли! Каким образом этот дом может считаться неблагополучным? Чем? И куда вы собираетесь его отправить?

— В приемную семью, миссис Уивер. Я понимаю, люди вашего общественного положения не привыкли к подобным проверкам. По правде говоря, обычно я посещаю куда более… скромные дома, — поморщилась миссис Эрлих. — Но если вы тут живете в роскоши, это еще не значит, что вашему сыну повезло в жизни больше, чем какому-нибудь мальчику, выросшему в трущобах.

— Послушайте! — возмутилась Кили. — Это наш дом, и я не собираюсь извиняться за то, что он комфортабелен. Мы ничего плохого не делали.

— Советую вам быть посдержаннее, миссис Уивер, — сказала миссис Эрлих. — Подобные вспышки в вашем деле никак не помогут. Моя рекомендация в этом вопросе очень много значит.

Кили не могла не признать справедливости этого замечания. Она попыталась сдержать дрожь в голосе.

— Вы не можете утверждать… У вас нет никаких оснований отнимать у нас Дилана! В этом доме… в моей жизни… нет ничего такого… что могло бы это оправдать. Ничего! Ищите где хотите, что хотите. Но Дилан с самого рождения был окружен любовью и заботой. Просто ему пришлось пережить уже несколько трагедий за свою короткую жизнь.

— Вот как вы это видите? По-вашему, он просто мальчик, попавший в тяжелые обстоятельства?

— Это были не просто обстоятельства.

— А сказать вам, что я вижу, миссис Уивер? Я вижу женщину, которая попустительски относится к любым экстремальным проявлениям в поведении своего сына. Судя по всему, вы готовы смотреть сквозь пальцы на любые отклонения, объясняя их обычным подростковым бунтарством. И я уже спрашиваю себя: не страдает ли и ваша дочь от такого же материнского пренебрежения? Вот это и называется «неблагополучной обстановкой». Именно в таких случаях детей размещают в приемных семьях.

Кили уставилась на нее.

— Это угроза?

— Пожалуй, мне пора, — вздохнула миссис Эрлих.

— Подождите! — воскликнула Кили, заступая ей дорогу. — Как вы можете судить меня подобным образом? Вы же меня совсем не знаете!

Миссис Эрлих ее отчаяние ничуть не тронуло. Она брезгливо повернулась к ней спиной и прошла к застекленным дверям, ведущим во внутренний двор. На ее лице появилось озадаченное выражение.

— Вы, кажется, говорили, что ваш муж утонул в бассейне, миссис Уивер? — спросила она.

— Да, — с горечью подтвердила Кили, мысленно добавив: «Как будто ты сама не знала».

— И вы продолжаете оставлять ворота бассейна открытыми? Вы прямо-таки набиваетесь на неприятности.

— Я не оставляю воротца открытыми, — яростно возразила Кили, подходя к дверям. — Они заперты. С какой стати я стала бы…

Она бросила взгляд во двор — и слова застряли у нее в горле.

— По-моему, они открыты, — сказала миссис Эрлих.

Держа на руках Эбби, Кили выскочила во двор и подбежала к бассейну. За спиной она слышала цоканье каблуков социального работника, но ей уже было не до этого. Щеколда с пружинным замком была открыта. Воротца стояли распахнутыми настежь.