— Ну, и каков вердикт? Странно или нет?

— Совсем нет, — широко улыбнулась я. — А ты как?

— Все отлично, — подмигнул он. — Но знаешь, что нам нужно сделать? Чтобы убедиться, что все в порядке, мы должны подольше посмотреть друг на друга без всяких разговоров, так сказать, компенсировать время, когда мы разговаривали, не видя друг друга.

В ответ я опять засмеялась:

— На это потребуется много времени.

— Ничего, у меня весь вечер свободен. А у тебя?

— У меня не только вечер, у меня свободен весь завтрашний день, и послезавтрашний, и следующий тоже. У меня ни работы, ни личной жизни — ничего нет. Только собака.

— Тогда пойдем. — Колин вновь взял меня за плечи и развернул к зеркалу. Мы разглядывали мое алое платье.

— Чувствую себя Эстер Принн[64], — пошутила я. — Не хватает только большой буквы «А» на груди. Или хотя бы буквы «Ш», то есть шлюха.

— Не надо, — ласково сказал Колин. Он провел ладонями по моим рукам, от чего я покрылась мурашками, обнял за талию. — Тебе не хватает тиары на голове, как у принцессы.

Тут он вспомнил, что у Евы есть как раз такая, снял с ее головы и водрузил на мою, вызвав у меня новый взрыв смеха.

— Это особенное платье, дорогая, — заявил он, любуясь моим отражением в зеркале. — Это особенное платье.

В «Уолдорф» мы вернулись пешком, а до дома Колин довез нас на своей «веспе». По моей просьбе он ехал не быстрее пятнадцати миль в час, потому что бедняжка Ева в своей сумке оказалась зажата между нами, и мне это казалось небезопасным. К тому времени как мы добрались до дома, оба совершенно очумели от поездки. На улице было необычайно влажно, слишком сыро для мая. Воздух сгущался, как перед дождем.

Переодевшись в джинсы и футболку, я пошла к Колину. Ни у него, ни у меня не было кондиционера, а у него в квартире чуть прохладнее. Весь остаток дня мы проваляли дурака. Рисовали карикатуры друг на друга, смотрели на Колина в «Законе и порядке» (у него был только один эпизод, но он правда здорово сыграл) и устроили соревнование в «гляделки» для компенсации телефонных разговоров. (Он все время выигрывал, потому что меня разбирал смех.) Колин позвонил Джимми узнать, не смогут ли они помочь сделать так, чтобы пять моих штрафных квитанций исчезли (могут — йо-хо!), а потом мы наблюдали, как Ева исследует жилище Колина. Она забавно обходила комнату по периметру, собирая пыль. Прямо маленькая «Румба»[65]. Серьезно, выбросьте швабры, отдайте пылесос бедным и увольте горничную. Для поддержания чистоты в доме вам нужна только йорки.

Спускался вечер, воздух становился все плотнее, и, хотя в квартире Колина было душновато, приятно слышать шумы Нью-Йорка — автомобили, люди — вместо гудения кондиционера. На ужин мы заказали корейскую еду, а потом валялись в темноте на диване — каждый на своем конце — пили вино и рассказывали разные истории. Я рассказала Колину про наркологическую лечебницу, близнецов, кукол, а он мне — про Дублин, театр и свою семью.

— Нет, нет, нет, — перебила я. — Я хочу, чтоб ты рассказал мне о призраках женщин из прошлого. Хочу грязных историй.

— Не-е-ет, — хихикнул Колин. — Ни в коем случае.

— Ладно, тогда как насчет призраков женщин настоящего?

— В настоящем у меня нет женщин.

— Ой, брось, — засомневалась я. — От самого «Сакса» твой телефон звонит без перерыва.

Едва я произнесла эти слова, как на его телефоне загорелся огонек, сигнализируя об очередном звонке. Мы одновременно со смехом бросились к трубке — я успела раньше. Просматривая звонки за последнее время, я огласила имена:

— Бритни, Лейси, Марк, Эмми, Крисси, Элисон. — Я отложила телефон в сторону. — Пять женщин за несколько часов!

— Эти женщины мне не любовницы, — оправдывался Колин.

— А они об этом знают?

— Разумеется! Я не ангел, но и не свинья. Я не сплю с кучей женщин одновременно и всегда отношусь к ним с уважением.

— То есть у тебя нет подружки? — все еще не верила я.

— Не-а, — помотал головой Колин. — У меня есть друг — девушка, но она только друг, и это все.

— Почему же все? — недоумевала я.

— Не получилось, — пожал плечами Колин.

— Чего не получилось? Что ты ищешь?

Он поразмыслил.

— У меня нет списка необходимых качеств или чего-то в этом роде. Просто пока не встретил человека, ради которого хотелось бы держать в руках «бумбокс».

«Бумбокс»…

— Как Ллойд Доблер? «Скажи что-нибудь…»[66]?

Колин обрадованно кивнул:

— Ну да.

— Великий фильм…

— Лучший.

В «Скажи что-нибудь…» Джон Кьюсак играет Ллойда Доблера, пройдоху, который безумно влюбляется в девушку по имени Диана. Когда же Диана бросает его, он решает ее вернуть и для этого идет к ее дому и стоит под окнами, держа в руках «бумбокс». А из динамиков грохочет песня Питера Гэбриэла «В твоих глазах». Он страдает, но уверен, что они должны быть вместе, поэтому добивается ее.

— Знаешь, эти оправдания типа: «Дело не в тебе, дело во мне»? — спросил Колин.

Молча я кивнула. И я это говорила, и мне говорили.

— Я много раз это произносил, — продолжал он. — Когда расставался с девушкой, но это было неправдой. Я не считал, что причина разрыва во мне или в ней. Ни я, ни они не были виноваты — просто никогда в жизни я не мог сказать «мы». Не было «нас». Трудно объяснить, как это происходит между людьми, это не выразить словами. Просто чувство. Понимаю, это просто кино, но я хочу испытать такое же чувство, как Ллойд. Он не просто хотел Диану, он не мог жить без нее, поэтому сделал все, что было в его силах, чтобы вернуть любимую.

— Мой дедушка называет это «бум», — тихо произнесла я. — Он говорит, что это не похоже на влюбленность или страсть, это гораздо глубже. Как будто что-то сильно ударяет тебя, и ты понимаешь, что этот человек — твой.

— Точно, — согласился Колин.

Я припомнила мамины слова и невольно подумала, что, наверное, такое отношение к чувствам ненормально.

— Колин, ты никогда не считал себя идеалистом? — спросила я. — Не думал, что стремишься к тому, чего на самом деле не существует? Не то чтобы я была пессимисткой, но, хотя хочется верить, что «бум» или «мы» бывают в реальности, порой я готова смириться.

Может быть, мама права. Может, я ищу нереального.

— Разумеется, это существует, — горячо возразил Колин. — Но, как я уже говорил, некоторым из нас требуется немного больше времени, чтобы это найти.

Некоторое время мы оба молчали, я вспомнила Ллойда Доблера, и тут мне пришла одна мысль. Я отправилась на поиски двадцати парней, но ни один из них не пытался разыскать меня. Конечно, можно сколько угодно смеяться над ними, как над Уэйдом или близнецами, но факт в том, что с того момента, как мы расстались, ни один из них не звонил и не писал мне — не говоря уж о «бумбоксе». Никому не было дела до меня.

— О чем ты думаешь? — поинтересовался Колин.

— Ни о чем, — с улыбкой взглянула я на него. — Кто бы мог подумать, что такой дамский угодник, как ты, может быть таким романтиком.

Колин швырнул в меня подушкой.

Мы по-прежнему сидели в полумраке, Колин закурил сигарету, чего, по его словам, обычно не делает. Вообще-то я считаю курение вульгарной привычкой, но в том, как это делает Колин, есть нечто ужасно сексуальное. Может, дело в, том, как тлеющий кончик сигареты освещает лицо, когда он затягивается, или в том, как струится в воздухе дым, озаряемый светом уличных фонарей. Не знаю. Просто типичный для Нью-Йорка сексуальный миг, порой вы видите это в кино или в журнале, а если повезет, то переживаете и в жизни. Жара, дым, шум, вино, собака, полупустые картонки из-под еды на столе, хулахуп в углу и дух решительности, делающий этот город таким удивительным. Мне нравится Колин. Не понимаю, с чего я так нервничала перед встречей с ним. Для такого симпатичного парня он на удивление скромен. Мне с ним легко.