И ждала.

И ждала.

Через несколько минут лифт наконец появился. Но тут из-за угла показались родственники и попросили их подождать. Нехотя я задержала двери. Все вместе мы поехали обратно в вестибюль, а мама не сводила с меня глаз. Она выпила слишком много вина и, бьюсь об заклад, с трудом сдерживалась, чтобы не заговорить со мной. Я смотрела в сторону, делая вид, что не замечаю ее.

На подходе к залу свадебных церемоний я с облегчением заметила Колина и ускорила шаг. Завидев меня, Ева высунулась из сумки, и я увидела, что праздничного наряда на ней нет. А потом кое-что еще… вот это да… челка!

Я подбежала к Колину, выхватила Еву из сумки и в ужасе взглянула: собачка была коротко пострижена, даже пышные усы и шерсть на голове. За моей спиной раздался общий вздох — подошли остальные.

— Что ты с ней сделал? — заорала я, в ярости глядя на Колина.

— Сделал подходящую прическу, — спокойно ответил он. И улыбнулся во весь рот, как будто сделал что-то хорошее.

— А кто тебе дал право?

Колин наконец понял, что я недовольна, и улыбка его погасла.

— Ну, э-э… сегодня жарко… а она сидит в сумке, одетая, как…

— Ребенок, — выпалила из-за моей спины Пэтси.

Резко обернувшись, я наградила ее злобным взглядом.

— Прости, конечно, но это правда, — защищалась она. — Одинокие женщины твоего возраста потому и заводят собачек, что боятся тиканья биологических часов.

— Я взяла ее не поэтому.

— Да ладно, — закатила глаза Пэтси. — Даже если не говорить об одежде, взгляни на сумку — с таким же успехом ты могла посадить собаку в коляску.

Дейзи и Эдвард засмеялись. Рут тоже захохотала. Единственный человек, кто взбесился, как и я, — это мама, но она не смотрела на Еву. Она смотрела на меня. И по-прежнему молчала. Мысленно пожелав Пэтси гореть в аду, я обернулась к Колину.

— Прости, Дел, — сказал он. — Мне показалось, что ей жарко, вот я и повел ее к парикмахеру.

— И куда именно? В «Состриги все»?

— Нет, тут есть местечко, дальше по улице, — ответил он, не замечая сарказма. — А что, тебе не нравится? А мне кажется, она выглядит очень мило.

— Она не выглядит мило, — покачала я головой. — Она выглядит как…

— Лесбиянка! — внезапно пронзительно вскрикнула мама.

Лесбиянка? Чудесно, просто чудесно. Медленно, очень медленно повернулась к маме. Она была все так же печальна, но, кажется, ей полегчало после того, как удалось высказаться вслух.

— Мам, она не лесбиянка, — медленно произнесла я.

— Ну, тогда я не понимаю — почему она до сих пор одинока?

— Может, ей просто хочется быть одинокой — ты об этом не задумывалась?

— Никто не хочет быть одиноким, во всяком случае, так долго.

— Тогда, вероятно, она не может разобраться в себе, а твое занудство и тревоги только все усложняют.

— Я тревожусь и занудствую потому, что беспокоюсь о ней, — чуть мягче проговорила мама. — Не могу видеть ее одинокой.

— Она не одинока, — повторила я.

— Нет, одинока.

Несколько секунд я выдержала мамин взгляд, а потом отвела глаза. Тут я заметила, что Дейзи, Эдвард, Рут и Пэтси смотрят на нас в замешательстве. Забрав у Колина сумку с Евой, я направилась к выходу. Дейзи озадаченно пробормотала:

— Это все говорилось о собаке?

Я шла по улице, держа в руках собачку, похожую на чихуа-хуа, — вот что я вообще-то собиралась сказать. Колин трусил рядом, извиняясь в сто первый раз. Впрочем, я больше не сердилась за дурацкую стрижку. Ева — милашка, как бы ее ни причесали. Меня расстроило другое. Я поняла бесцельность и ненужность собственного существования. Что я сделала со своей жизнью? А что делает Колин, зачем он идет за мной?

В «Саксе» девушка-ассистент вручила мне платье, проводила в примерочную и сообщила, что вернется через минутку. Платье — модель Веры Вонг, без бретелек — простое и элегантное. Я разделась, но тут пришло голосовое сообщение на мой телефон.

— Привет, Дел, это мама…

Отлично. Только этого не хватало.

— Прости мне эту вспышку в отеле, — сказала она. — Наверное, я просто пытаюсь найти объяснение, потому что не могу понять, отчего ты ни с кем не встречаешься, и мне неприятно видеть тебя одинокой. Дорогая, я беспокоюсь о тебе, ты, по-моему, относишься к любви, как твой дедушка. Но это не бывает как в кино. Никаких взрывов чувств. Ты ждешь, что появится идеальный мужчина, но идеальных мужчин не существует. Ты слишком поглощена вещами, которые заслоняют от тебя жизнь, вещами, которые сбивают тебя с ног. Но что легко пришло, легко и ушло. Я не уговариваю тебя угомониться, но ты действительно должна остепениться. И в жизни, и в любви. Перестань все так усложнять. Прекрати бороться со всем подряд, Делайла, — от несовершенных мужчин до моих объятий. Если ты позволишь себе расслабиться и уступить, обнаружишь, что дышать станет гораздо легче.

Прослушав мамино сообщение, я задумалась над ее словами. Может быть, я действительно чересчур усложняю жизнь. Возможно, моя проблема в том, что требую от мира идеального мужчину. Двадцать мужиков — похоже, я была не слишком разборчива, укладываясь с ними в постель, но достаточно привередлива, чтобы отвергнуть их, одного за другим. Да, конечно, я не со всеми старалась сохранить длительные отношения, но со многими. Впрочем, я никогда не прилагала особых усилий для этого.

Проклятие! Теперь я еще больше запуталась.

Я надела новое платье и взглянула на себя в зеркало. А мне нравится — платье великолепно. Дейзи оказалась права, абсолютно все — цвет, стиль, все — идеально. Сзади оно выглядело как корсет — наглухо застегнуто и затянуто. Я попыталась дотянуться до шнуровки, но не могла, поэтому высунула голову из примерочной в поисках помощницы.

— Она отошла на минутку, — подсказал Колин. Он сидел в кресле напротив, с Евой на коленях. — Помочь чем-нибудь?

— Мне нужно застегнуть молнию, — призналась я.

— Я могу, — предложил он.

Мгновение поколебавшись, я бросила взгляд на Еву. Он вновь надел на нее платье и тиару, явно пытаясь исправить впечатление от прически. О Господи! Он такой милый, а я такая стерва. Мне стало неловко, что я наорала на него в отеле.

— Ладно. — Я впустила его в примерочную.

Опустив Еву на стул, Колин подошел к небольшому пьедесталу, на котором я стояла перед зеркалом. Остановившись сзади, он медленно застегнул молнию и принялся за петельки — одну за другой. Я чувствовала себя совершенно беззащитной и занервничала. Он закрепил последний шнурок, а потом его ладони, нежно скользнув по спине, замерли на моих обнаженных плечах.

— Почему ты избегаешь меня? — Наши взгляды в зеркале встретились. Жар заливал лицо.

— Я тебя не избегаю.

Колин недоверчиво приподнял бровь:

— Нет, избегаешь.

— Да нет же, вовсе нет.

Придерживая за плечи, Колин развернул меня так, что мы оказались лицом к лицу. На своем пьедестале я стала почти одного роста с ним.

— Избегаешь, — медленно повторил он. — Ты меня избегаешь, и я хочу знать почему.

Он был так близко, и я, вместо того чтобы что-то сказать в ответ, стала разглядывать его лицо. В придачу к огромным карим глазам и лукавому выражению лица у него еще густые, почти кустистые, брови и легкая щетина. Он так идеально небрежен. И абсолютно не самодоволен.

— Ну же, — не отставал он. — Расскажи мне.

Я опустила глаза, пытаясь сохранить самообладание, но от одного его вида колени подкашиваются.

— Не знаю, — внезапно я перестала защищаться. — Наверное, от смущения.

— Почему? Потому что трое из твоих бывших оказались голубыми?

— Нет, — помотала я головой. — Все гораздо серьезнее.

Колин вздохнул:

— Дел, отчего бы тебе не рассказать, в чем дело? Возможно, я сумел бы помочь.

Я лишь молча смотрела на него.

— А хочешь, я расскажу какую-нибудь свою тайну? — предложил он. — Чтобы тебе было легче начать?

— Даже не знаю, — улыбнулась я. — Это должна быть большая настоящая тайна.