Мы поболтали еще немного, а потом Роджер пригласил меня потанцевать, и я согласилась. Честно говоря, я думала, у него обе ноги — левые, но Роджер удивил меня. Может, на работе он и бродил по коридорам как неуклюжий увалень, но на танцполе он оказался легким как перышко. И ловким — он вращал меня, как балерину. Закружив волчком, направил в сторону зрителей и в последний миг привлек обратно к себе. Он был как Тони Манеро в «Лихорадке субботнего вечера», а я — как… я была, как… та девушка в кино… не важно, как ее звали. Черт возьми, как это было классно!

Через некоторое время, после одного из вращений я оказалась в объятиях Роджера. Прижавшись к нему спиной, я продолжала танцевать. Не помню, какая песня звучала. Помню лишь ритм: ба дада ба да да. Ба ба! Ба дада ба да да! Ба ба! Когда музыка закончилась, я повернулась и взглянула Роджеру в глаза. Он казался таким милым… и одиноким.

Следующее, что я помню, — это как мы на улице садились в такси. Мы собирались в другой бар, но когда после одного из резких поворотов я очутилась на коленях Роджера, планы изменились. Дальше все в тумане. Помню, как меня несут на руках вверх по лестнице, кажется… а потом… потом… потом это случилось. Да, именно так. Коротенькая забава на матрасе. Дважды, кажется.

О Господи!

Поверить не могу, что я это сделала. Не могу поверить, что сделала это. Какая же я дура — о, какая я дура! Я не просто переспала вчера с Роджером, мужчиной, который редко стирает брюки, — все гораздо хуже. Я не просто переспала вчера с Роджером, мужчиной, который носит музыкальный галстук с портретом оленя Рудольфа и хвастается шляпой пилигрима, — нет, гораздо хуже. Переспав с Роджером прошлой ночью, я сама загнала себя в ловушку!

Роджер был № 20.

То есть Он, тот самый.

Он. Он. Он.

Как я могла потратить свою последнюю попытку — которую должна была сберечь для будущего мужа — на него? На Роджера? О чем я, черт побери, думала?

Пытаясь стереть из памяти воспоминания о минувшей ночи, я принялась умываться. Мне было так стыдно, что я даже не смотрела в зеркало. Это был окончательный крах.

Но пока я одевалась, неожиданная мысль пришла в голову. А что, если мне суждено выйти замуж за Роджера? Что, если прошлая ночь была знаком от Господа, желающего поведать, что Роджер вовсе не жирная свинья, как я всегда о нем думала, а милый парень, которому просто нужно соблюдать диету и ограничить потребление углеводов? Может, для прошедшей ночи были серьезные причины. В конце концов, мы же слушали «Дестиниз Чайлд». Возможно, эта ночь и есть моя судьба.

Тихонько приоткрыв дверь, я смотрела на лежащего в постели Роджера. Он тяжело дышал, и, пока все его тело приподнималось и опускалось в такт дыханию, я прикидывала, смогла ли бы научиться любить его. Я размышляла и внимательно наблюдала за ним. Как он лежит. Как поворачивается. Как чешет поясницу. Как он чешет у себя в заднице[12]. А потом я увидела, как он подносит эту руку к лицу и… нюхает пальцы?

Ффу-у-у!

Нет, в самом деле… ффу-у-у!

Когда Роджер принюхивался к тому… к чему принюхивался, уголки губ его дрогнули в полуулыбке — похоже, ему понравилось! Какая мерзость! Я поспешно захлопнула дверь.

Кого я пытаюсь обмануть? Роджер — это совсем не Он, не Единственный! И прошлая ночь не была никаким знаком! Поверить не могу, что потратила на него свою последнюю попытку! Что же я натворила?

Внезапно я поняла — вот в чем дело. Все произошло из-за шоколада, или, точнее, из-за его отсутствия. Все потому, что я вышвырнула в окно конфеты, и, когда Роджер подкатился со своим предложением, мозгу недоставало эндорфина! Эндорфин был моей защитой, а тут я оказалась беззащитна!

Почему, о почему, о почему именно я?

Я подумала о том, что натворила. У меня был секс с двадцатью мужчинами — двадцатью! — и отныне никогда больше вообще не будет секса. Никогда, вовеки.

Я попыталась представить, каково это — быть женщиной, давшей обет воздержания. Вообразила себя одной из тех заново родившихся теток, которые выступают в ток-шоу и колесят по стране, читая подросткам лекции об ужасах случайных сексуальных контактов. Может, и я это смогу; может, и сумею.

Да ладно, кого я обманываю? Не смогу ни за что!

Я не сумею с этим справиться — во всяком случае, не в одиночку и не в теперешнем состоянии. Голова раскалывалась. В ушах звенело. Мне нужно поговорить с кем-нибудь. Прямо сейчас, немедленно.

Невероятно, но я здесь. Я не собиралась приходить, все произошло само собой. Когда я ехала домой, таксист начал есть что-то пряное, и от запаха меня затошнило[13]. В тот момент мы были где-то в районе Маленькой Италии, довольно близко к моему дому, поэтому я расплатилась и выскочила из машины. Сначала я намеревалась сразу идти домой, но, оглядевшись, обнаружила, что стою прямо перед католической церковью. Какие странные бывают совпадения, да? Несомненно, это был знак свыше, так что я вошла внутрь.

Не знаю, чего я искала — возможно, решения своих проблем или божественного вмешательства, которое сможет превратить мою двадцатую попытку в девятнадцатую. Не знаю. Знаю лишь, что хуже, чем есть, не будет, а мне необходимо с кем-нибудь поговорить. Исповедь — не совсем то, что я имела в виду, но это единственный способ встретиться с влиятельным человеком.

— Благословите, отец, ибо я согрешила, — начала я. — Прошло… — Двадцать девять минус восемнадцать получится… — Девять лет со дня моей последней исповеди. — Нет, постойте, неправильно. — То есть одиннадцать. — Я никогда не была ловка в математике.

— В чем ваш грех? — вопросил священник. Хотя говорил он мягко и голос был приятным, я все же занервничала. Благодарение небесам, между нами была ширма, потому что лицом к лицу я не смогла бы вымолвить ни слова.

— Понимаете, отец… — Я не видела иного способа рассказать, кроме как выплеснуть все разом, поэтому закрыла глаза, сделала глубокий вдох и выпалила: — Я переспала с двадцатью мужчинами.

Ну вот, я сделала это. И уже почувствовала облегчение. Я подождала ответа.

И еще подождала.

И еще немного.

Священник, однако, хранил молчание. Чем дольше мы молчали, тем больше я беспокоилась, но потом меня осенило… наверное, он неправильно понял.

— Не за один раз, — пояснила я. — Двадцать разных мужчин за двадцать раз.

Да, так лучше. Это поможет ему заговорить.

Не помогло.

Время шло, священник не произносил ни слова, тишина становилась все более зловещей, когда я сообразила… наверное, он знает, что это не вся правда.

— И с одной девушкой, — добавила я. — Но она не считается. Это было еще в колледже, и только выше пояса… ну, вы знаете, как это бывает.

Знаете, как это бывает? Что за чушь я порю? Разумеется, ему неизвестно, как это бывает, — он же священник! Господи, какая я дура! У-упс! Прости, что поминаю Твое имя всуе.

Поскольку святой отец все еще молчал, в моем организме словно образовался порочный круг: я нервничала, от этого потела, поэтому от меня отвратительно пахло, что заставляло меня нервничать еще больше, и, следовательно, еще больше потеть. Я ощущала себя персонажем рекламного ролика из серии «и еще, и еще, и еще». Внезапно в голове зазвучала песня Мадонны, и я с радостью принялась мысленно подпевать, это помогало отвлечься: «Папа, не читай мне нотаций, я в большой беде. Папа, не читай мне нотаций, у меня бессонница. Как у девственницы (хэй!), которую потрогали в первый раз. Как у дев-ствен-ни-и-цы…»

Ну, и над кем я смеюсь?

Интересно, он еще там?

— Алло? — тихонько окликнула я.

Священник откашлялся.

— Я здесь, — проговорил он. — Просто задумался. Позвольте узнать, вы сожалеете, что переспали с этими мужчинами?

Я поразмыслила минутку.

— Ну, некоторые из них, конечно, были кошмарны. Но что касается остальных — нет, я не обо всех сожалею.