Когда Масленников и Сибирцев вошли в приемную командующего, им навстречу поднялся адъютант. В приемной, кроме него, никого не было. Из соседней комнаты через приоткрытую дверь слышался ровный и спокойный голос генерала, разговаривавшего с кем-то по телефону. Офицеры разделись, попросили адъютанта доложить об их приходе. Через некоторое время командующий пригласил их к себе. Масленников еще раз с укоризной посмотрел на Сибирцева, покачал головой и прошел вперед.

Генерал, пожилой человек, с живыми и острыми глазами, почти прикрытыми огромными седыми бровями, сходившимися на переносице, улыбнулся Масленникову и молча указал на кресла перед своим столом. Сибирцев неприметно разглядывал командующего, вспоминая все, что рассказывали о его характере старожилы штаба. В день своего представления он был так смущен, что не осмелился внимательно рассмотреть его, да и мало еще знал о нем. Только недавно услышал он, что месяц назад у генерала погиб на фронте сын, младший лейтенант, командир взвода; что генерал известен своими дерзкими операциями; что во время прорыва фронта противника его армию всегда ставят на самый трудный участок, и есть у него военное счастье, которое помогает побеждать в самых трудных условиях… Впрочем, так говорят в армии о всех любимых генералах, и трудно сказать, чьих заслуг больше в этом военном счастье, тех ли, кто командует, или тех, кто эти команды исполняет…

Говорили еще, что генерал не любит распущенности, что бывали случаи, когда он отчислял из штаба офицеров за то, что они были неряшливы, «разносил» боевых командиров за недостаточную опрятность, недаром подполковник был так озабочен внешним видом Сибирцева. Однако генерал как будто не обратил внимания на то, что майор не побрит, сразу подошел к висевшей на стене большой карте, отдернул с нее занавеску.

— Ну-с, подполковник, это и есть тот молодец, за которого и вы и начальник штаба ручаетесь? — спросил он окинув взглядом Сибирцева. — Что ж, проверим! Подойдите, майор, сюда!

Сибирцев невольно вздрогнул, раздумывая: а что мог сказать о нем подполковник?

Взволнованный, он стоял чуть позади командующего, разглядывая крупномасштабную карту того участка фронта, на который была нацелена армия.

— Ну-с, молодой человек, давно вы воюете? — спросил командующий.

— С первого дня войны, товарищ генерал, — ответ Сибирцев и облегченно вздохнул, радуясь тому, что первый вопрос оказался таким простым.

— Вы под Псковом не были?

— Нет, товарищ генерал.

— Жаль. Ну, а под Демянском?

— Никак нет, товарищ генерал!

«Хоть бы понять, к чему он клонит? Псков, Демянск — что там было? Долговременная оборона, трудный плацдарм, неудачные попытки прорыва», — он молниеносно припомнил весь материал лекций, пытаясь уловить что-то особенно значительное, но ответа не находил.

— Так, так… Ну, а под Минском были?

— Тоже нет, товарищ генерал… — И вдруг одна мысль мелькнула у него, и он, не замедлив, с некоторым отчаянием выпалил: — Зато я был на Припяти, товарищ генерал, там тоже большие болота…

— Н-ну? — генерал с некоторым удивлением посмотрел на майора, потом обернулся к Масленникову и покачал головой: — Остер, остер, спору нет, если только не ты его наточил, подполковник!

— Что вы, товарищ генерал, я же не знал, о чем пойдет речь, — засмеялся Масленников.

— Так, значит, вы в болотах уже поползали, молодой человек?

— Поползал, товарищ генерал!

— Вот и хорошо. Значит, вы можете, глядя на эту карту, объяснить нам, в чем вы видите или предвидите разницу между войною на нашей территории и войною на предстоящем плацдарме? Не торопитесь, подумайте, — тоном учителя, который не желает зла ученику, сказал генерал и даже отвернулся от карты, чтобы не смущать экзаменуемого.

Потом он опустился в кресло за спиной Сибирцева. Майор услышал, как щелкнула зажигалка, почувствовал запах табака, но не осмелился оглянуться, хотя и надеялся, что подполковник может каким-нибудь знаком помочь ему. Ей-богу, ему приходилось сейчас куда труднее, чем в школе во время экзаменов. Здесь — он понимал это — проверяются его знания законов войны, чтобы дать ему возможность затем применить их на деле, а там каждая задача имела только теоретическое значение. И он невольно подумал о том, что, будь на его месте любой другой офицер, хоть тот же Серебров с его черной тетрадью, в которой было больше военных примеров, чем в любом академическом справочнике, или капитан Власов, все время возившийся со своими артиллерийскими упражнениями, они немедленно решили бы эту задачу. Сибирцев понимал, что решение лежит перед ним, оно на карте. Генерал проверяет его знания именно потому, что есть в будущем сражении какое-то отличие от тех боев, в которых Сибирцев участвовал раньше. И он внимательно читал эту наизусть выученную карту, которую знал, наверное, даже лучше, чем генерал — недаром столько времени Масленников внушал ему, что от этих знаний будет зависеть победа всей армии, а не какого-нибудь одного батальона. Так что же особенного будет в этом сражении?

— Ну как, надумали, молодой человек? — спросил генерал Сибирцева.

Многократное обращение «молодой человек» теперь резануло Сибирцева по сердцу. Он понял, что от его ответа зависит, признает ли генерал его стоящим офицером, или так и останется Сибирцев для него «молодым человеком». Он повернулся, прищелкнув каблуками, и увидел, что генерал смотрит на него довольно доброжелательно. Сибирцев еще раз с отчаянием посмотрел на карту и хотел уже ответить, что ничего не придумал, как вдруг глаза его приковались к той точке на карте, которой он посвящал почти все свое время. Дойчбург! Да, но что дальше? Нордфлюсс! Так, а что же дальше?

— Одну минуту, товарищ генерал…

— Пожалуйста, пожалуйста.

Сибирцев видел, как Масленников утвердительно кивнул головой, словно ручаясь за своего ученика.

«Хорошо, Дойчбург мы прощупали, но чего ждет от меня генерал? — волнуясь, думал Сибирцев. — К чему он спрашивал меня, воевал ли я в болотах?» Потом вдруг вытянулся, уже не глядя на карту, потому что все неожиданно стало ясным. Теперь он читал не эту карту, что висела перед ним. Он видел болота Припяти, танки и пушки, застрявшие в болотах, видел измученных солдат, тащивших их на руках, видел отстающие роты и полки, перед которыми была поставлена задача выйти на рубеж атаки к такому-то часу, а они не добирались и через сутки после назначенного срока. Все это он видел воочию, видел и понимал, что ничего этого не будет здесь, потому что вчера еще пехотинцы были в Латвии, а сегодня они в полном порядке, без отсталых, отдохнувшие и сытые, оказались здесь; позавчера еще танки Яблочкова бились у Шауляя, а сегодня, они уже готовы к бою за триста километров… Да, да, именно об это и думал генерал…

— Разрешите доложить, товарищ генерал? — обратился Сибирцев, и сам удивился, как отчетливо и сух прозвучал его голос.

— Доложите, доложите, — с подчеркнутой внимательностью сказал генерал, встал с кресла и снова оказался рядом с Сибирцевым перед картой.

— Я полагаю, товарищ генерал, что основное различие между боями на нашей территории и на территории врага окажется в том, что здесь противник будет воевать при помощи мобильных резервов, расположенных далеко за линией обороны и подготовленных для переброски в угрожаемые участки при помощи сети дорог, которыми так богата эта местность, в отличие, скажем, от Белоруссии… Это позволит ему даже при тех сравнительно малых резервах, которые остались в его распоряжении, ожесточенно сопротивляться. Но мне кажется, что опыт прошлых боев уже выработал такую тактику, которая может свести на нет это кажущееся преимущество противника. Стоит только нарушить связь между фронтом и тылом, захватить дороги, хотя бы малыми силами, и его резервы будут скованы, — это все, что я имею сказать, товарищ генерал.

— Каково, подполковник, нет, ты скажи, каково! Молодец, настоящий молодец! Гляди у меня, не томи его в канцелярии, из него еще выйдет Суворов! Головой ручаюсь, что выйдет!