— Распорядись, чтобы отставили подъем скалолазов. Теперь сами спустятся, не дети.

— Но с ними женщина! — укоризненно напомнил Уразов.

— Она отличная спортсменка. А ребята с ледника и сами недурные скалолазы. Ведь так, Александр Николаевич?

— Да, да, — буркнул Чердынцев.

Он смотрел, как женщина, повиснув на тонком тросе, который отсюда не виден, проплыла в воздухе, опустилась на выступ скалы, а затем протянула руки и поддержала так же проплывшего мужчину, а тот принял третьего спутника. На выступе они задержались — видимо, освобождали трос, зацепленный наверху, — потом женщина медленно опустилась вниз, на другой выступ, и эти плавные движения, это цветное пятно на сером камне были так выразительны, что никто не тронулся с места, никто не сказал ни слова, все смотрели на красную точку, то прижимающуюся к серым камням, то отрывающуюся от них, чтобы снова медленно плыть по воздуху.

Крутизна кончилась, все трое собрались вместе, уже видимые настолько, что Чердынцев узнал по очертанию фигур и движениям своих лучших альпинистов — Каракозова и Галанина. Они шли вниз в одной связке, выпустив вперед Тамару, и камни перестали катиться из-под их ног, начинался твердый каменистый склон.

Уразов помотал головой, сказал:

— Ну, смельчаки!

И вокруг стали улыбаться, шутить, только Чердынцев не слышал ни слова, лишь чувствовал, как постепенно рассеивалось ощущение беды. Меж тем все заторопились к блиндажу, навстречу спускающимся.

У блиндажа они и встретились; скалолазы остановились, сматывая свои нейлоновые тросы, Тамара сбивала пыль с костюма, потом достала из кармана зеркальце, погляделась, как сделала бы это в театре перед входом в зрительный зал. Чердынцев и не заметил, как опередил других, оказался рядом с ней. Она подняла усталые глаза на него, сказала:

— Как я боялась!

Он не успел ответить. Уразов схватил ее легкую ладонь в порыве удивления, воскликнул:

— Но зачем, зачем такой опасный путь? Мы бы выслали вертолет!

— Вертолетов не было! — И только после этого, уже спокойно, мужу: — Здравствуй, Павел!

Малышев, которого Чердынцев только что видел испуганным, бледным, вдруг стал жестким, сухим. Не ответив на ее приветствие, он приказал:

— Товарищи, в укрытие!

Но тот взгляд, которым он встретил Каракозова и Галанина, Чердынцев видел. Недобрый, подозрительный.

В блиндаже Малышев стал снова гостеприимным хозяином. Освободил места у смотровой щели для «гостей», к которым причислил и Чердынцева, и они оказались рядом: капитан, Тамара, Чердынцев, Каракозов и Галанин. Чердынцев спросил шепотом:

— Что это за цирк?

— Тамара Константиновна хотела уйти одна, — так же тихо ответил Каракозов.

— А вы не могли удержать ее?

— Вы бы сами попробовали! — огрызнулся шепотом Галанин.

И Чердынцев подумал: тоже не смог бы!

Малышев разговаривал по телефону. Он снова был командиром. Чердынцев испытал даже некую зависть: сам он не был способен к таким вот резким переходам. Человек только что перенес испытание на выдержку и уже забыл о нем, весь снова в том деле, которое сейчас является главным. По его коротким радио- и телефонным сигналам пришли в движение сотни людей, гудят уходящие в укрытия машины, под присмотром махальных отступают жители кишлака, а в это время Карцев докладывает:

— К взрыву готов!

Взрыв сделал свое дело, и снова пришла машинная и людская страда.

Гул машин не умолкал всю ночь, всю ночь трудились саперы, колхозники, добровольцы. Прожекторы были повернуты вдоль канала, и черные тени берегов опять напоминали темноту космоса, а там, куда достигал свет, он тревожил и подгонял людей. Малышев требовал, чтобы дно канала было зачищено как следует, боялся, что вода, обрушившись в ямы, закрутит водовороты, ровное движение задержится, возникнут перепады, стремнины, подмывы берегов.

Чердынцев работал на завале в головной части канала. Несколько раз он видел Тамару. Ее щегольской альпинистский костюм был вымазан в глине, башмаки заляпаны мокрой грязью, но лицо казалось довольным и веселым, как будто ей нипочем любая работа. Галанин и Каракозов все время были рядом с нею, и Малышев поглядывал в их сторону почти с ненавистью. Но у него оказалось столько обязанностей, что он видел их только мельком, его все время отзывали то на один участок, то на другой, телефон, поставленный на головном участке, звонил почти беспрерывно, и ординарец бросался отыскивать капитана.

Наверху завала минеры долбили последние шурфы. Они поднялись на завал сразу после взрыва и спустили оттуда веревочную лестницу, по которой сейчас карабкались подрывники с грузом взрывчатки, один за другим, не очень-то следя за правилами безопасности.

— Поднимемся, Александр Николаевич? — предложил возникший из темноты Малышев. — Вы как-никак крестный отец проекта!

У Чердынцева давно уже ныла спина от усталости. Приходилось поднимать вручную тяжелые камни: головной участок канала был не такой глубокий, экскаваторы поставили туда, где остались перепады в русле. Он с удовольствием оторвался от работы и вылез на освещенное прожекторами поле. Здесь его догнала Тамара.

— Можно я с вами? — спросила она.

— Ты же устала! — попытался остановить ее Малышев.

— А кто же тебя прославит? — насмешливо сказала она. — Мне рассказывали, что ты и Александр Николаевич — главные деятели сегодня. А так как остальные журналисты боятся и подойти к тебе, то прославлять придется мне.

— Разве здесь есть журналисты?

— Без них такие события не обходятся. Как только увидите человека в шляпе и с блокнотом в руках, знайте — перед вами журналист.

— Вы же без шляпы и блокнота?

— О, я из другой породы…

— Помню, помню, — Чердынцев усмехнулся. — Вы прежде всего хотите сделать своими руками то, что делают ваши герои. Ну что же, разрешим Тамаре Константиновне подняться на головной участок? Она, кажется, заслужила.

Даже в мертвенном свете прожекторов эта женщина оставалась красивой. Все вокруг гасло, резко очерченные лица казались безжизненными, но ее молодость ничто не могло ни убить, ни спрятать. Чердынцев невольно подумал: она и в темноте будет видна.

Взбирались молча: Тамара, вероятно, сбила дыхание, а Чердынцеву просто не хотелось разговаривать. Малышев, поднимавшийся впереди, все оглядывался на освещенное поле, в котором черной змеей лежал канал, — должно быть, искал точку, с которой можно оценить всю работу. Но такая точка открылась только на гребне завала.

По одну сторону лежало озеро, уже светящееся от рассветной зари, а по другую — канал. Они и не заметили, как начало светать, и прожекторы выключались один за другим. И только тогда в рассветном расплывчатом сумраке стала видна вся их работа.

Двухкилометровый канал двенадцать — пятнадцать метров глубиной рассекал плоскогорье наискось, упираясь в старое русло реки. Он казался не столько плодом труда рук человеческих, сколько следствием катаклизма, как возник и сам этот завал, и это огромное озеро, подпертое им и еле удерживаемое, — такой стеклянной тяжестью навалилось оно на узкую преграду. И все это совершено за восемь дней!

Только сейчас Чердынцев понял, какой это был подвиг! Да, кажется, и сам капитан, и Волошина были поражены открывшейся им картиной.

Но Малышев уже зашагал к шурфам, возле которых высились груды мокрого разрушенного сланца и глины. В шурфах гудела под ногами вода.

На гребень вскарабкался Карцев. Он был по-прежнему стремителен и легок в движениях. Хотя, может быть, его поднимало и влекло предвкушение победы? Он наклонился над шурфом, крикнул вниз:

— Скоро, ребята? Пора открыть дорогу воде!

Из шурфа по стремянке выбрался мокрый сержант с усталым, но счастливым лицом.

— Закладываем последние заряды, — отрапортовал он. — Можно через четверть часа взрывать.

Карцев взглянул на часы.

— Значит, в четыре пятнадцать! — уточнил он. — Провод от мины протяните в блиндаж. Отсюда все убрать: инструмент, лестницы, тросы. Спускаетесь прямо в блиндаж, даете зеленую ракету. Я вывожу людей и машины из канала. Объявляю готовность номер один красной ракетой. Отсчет шестьдесят секунд — и взрыв. У вас есть дополнения, товарищ капитан?