Вызывал полковник Даренков. Он говорил из Темирхана: прилетел по приказанию командующего на его личном вертолете. Уточнив, где именно застряли машины Малышева, полковник приказал: действовать взрывчаткой, передать командование батальоном лейтенанту Карцеву и немедленно выехать в Темирхан. Там капитана Малышева ждут для обсуждения мер по ликвидации катастрофы.

Малышев вместе с Карцевым оглядели еще раз неприступную скалу. Саперы уже долбили ее, и неподатливый камень, с которым не могли справиться дорожные рабочие, начинал крошиться. Рухнул на дорогу первый крупный камень, и Малышев, решив, что тревожить скалу взрывом не следует — она и так висит на волоске из бороды аллаха, — посоветовал и дальше действовать ломами.

А сам заторопил шофера.

В восемнадцать двадцать Малышев остановил машину на площади кишлака у райкома партии.

Все мускулы ныли от непрерывной тряски, суставы будто ссохлись, того и гляди, затрещат на ходу. Из открытого окна райкома, высунувшись, приветственно помахал капитану полковник. Малышев привычно подтянулся и быстро зашагал.

Он лишь мельком оглядел кишлачную площадь. Она тоже была полна народу, все смотрели испуганно, разговаривали тихо, как и в том горном кишлаке, где батальон останавливался на привал.

Только под горой, в каменистом ложе бывшей реки, бездумно шумели ребята, вылавливая застрявшую в лужах и озерцах рыбу. Малышев вдохнул этот пахнущий тревогой воздух и зашагал по лестнице через две ступеньки.

В райкоме во всех комнатах толкались люди. И тут тоже все напоминало штабное помещение во время крупных маневров, когда собираются офицеры разных родов войск. И хотя военных было всего двое: полковник да капитан Малышев, штатские держались по-военному, и было понятно, что все они действительно повоевали на своем веку. И сейчас вступали в тяжелый бой, еще не зная, что он принесет — победу или поражение.

Невысокий, смуглолицый и от природы и от загара узбек представился Малышеву:

— Секретарь райкома Адылов. — И стал называть других присутствующих: — Секретарь Центрального Комитета партии Уразов — председатель правительственной комиссии. Заместитель министра промышленного строительства Рахимов. Помощник министра по гидротехнике Ованесов. Председатель местного колхоза Атабаев. Представителя военного округа вы знаете… — И принялся сам задавать вопросы: — Когда подойдут ваши люди и машины? Могут ли пробраться по дороге бульдозеры и экскаваторы? Нужно ли поставить на опасных участках группы дорожных рабочих?

Малышев коротко ответил, что его бойцы дорогу расширят, но для пропуска экскаваторов на некоторых поворотах придется еще провести подрывные работы, назвал опасные узости и по просьбе Адылова передал карту дороги со своими пометками председателю колхоза Атабаеву. Тот немедленно ушел собирать добровольцев-дорожников.

Адылов сказал:

— Слово председателю правительственной комиссии.

Уразов, широкоплечий, подтянутый, с узким сухим лицом, внимательно оглядев капитана, заговорил, словно только его и дожидался:

— Представитель военного округа полковник Даренков сообщил, что вас, капитан, рекомендует сам командующий округом как опытного и знающего офицера. Мы надеемся, что вы поможете нам справиться с бедой. Сейчас мы проведем первую разведку, как и положено перед началом сражения. А сражение, видимо, будет тяжелым…

Он нахмурился, глаза сузились, будто вглядывались во что-то далекое. Пауза оказалась неожиданно долгой, и Малышев почувствовал, что он и сам придерживает дыхание от тяжкого ощущения тревоги.

Но вот Уразов встал из-за стола, бросил отрывисто:

— Пошли, товарищи!

Все задвигались, заторопились из комнаты. Полковник Даренков задержал капитана.

— Ну, Малышев, ни пуха вам, ни пера! Командующий предложил именно вашу кандидатуру на совещании в ЦК. Не подведите!

Малышев неловко спросил:

— Но почему именно я?

— На столе у командующего я видел ваш рапорт о возведении противоселевых преград взрывами на выброс. Об этом он и сказал на совещании в ЦК.

Малышев смутился: не ожидал, что сложный проект поданный на республиканский конкурс по созданию противоселевого защитного пояса вокруг города, окажется поводом для его служебной характеристики и выдвижения. Но тут он глянул в окно, за которым, словно привалившаяся к земле туча, лежал осушивший реку завал, и у него сразу стало холодно на сердце. А что, если?..

Додумать он не успел. Полковник надел фуражку и тронул капитана за плечо.

Они догнали членов комиссии на берегу.

Уразова и Адылова окружили старики. Они говорили медленно, размеренно, часто упоминали аллаха, поглядывали на офицеров и на горожан, таких непривычных здесь. До сих пор считалось, что любой пробирающийся сюда путник всего лишь «слеза на реснице аллаха», но в то же время они смотрели на них с надеждой, думали: кто знает, может быть, новые времена принесли сюда новую веру? Ведь это же свои люди: Уразова они знали мало, но Адылов-то их корня, из старого рода Адыла Байсеитова, весь век пасшего чужих овец. А если уж Адылов так спокоен, значит, надеется, что эти приезжие сумеют «отворить путь воде».

Молодежь держалась в сторонке, только ребята из райкома комсомола рискнули приблизиться к старшим да подошли две учительницы, кишлачный врач, несколько человек из районных учреждений. Адылов познакомил офицеров с ними, коротко сказал:

— Все, что есть в кишлаке и у жителей кишлака, — ваше. Их руки, ум, сердце тоже ваши. Обращайтесь за помощью без стеснения.

— Школьники старших классов готовы приступить к работе! — сказала одна из учительниц, молоденькая девушка, одарив Малышева таким взглядом, словно он был Хизром — посланцем аллаха. Впрочем, скорее всего, она выражала общие надежды жителей кишлака.

Она протянула маленькую крепкую руку и, глядя прямо в глаза Малышеву, сказала:

— Фатима Атабаева, дочь председателя колхоза.

Вторая только смущенно назвалась:

— Розия Аннамурадова.

Члены комиссии спускались с обрывистого берега в русло исчезнувшей реки. Их сопровождали старики. Молодежь отстала, разбившись на группки: девушки отдельно, парни отдельно. Только учительницы пошли вместе с офицерами.

Валуны, обозначавшие русло реки, были еще сырые, темные, и тут пока сохранялась прохлада, но каменистые склоны ущелья мерцали от зноя, хотя солнце уже склонялось к закату.

Мрачная туча завала шевелилась, как живая, с нее все еще сыпались камни, ползла сланцевая глина, что-то глухо гудело в ней, как будто потревоженные камни пытались притереться один к другому.

Возле этого шевелящегося и словно неровно дышащего чудовища было холодно, как у раскрытой могилы. Малышев видел, как старики, приблизившись к внезапно выросшей стене, закрывшей почти весь мир, молча сдергивали папахи и только потом боязливо поднимали глаза.

Да и молодым было нелегко оглядеть эту чудовищную стену, внезапно преградившую и реку, и дорогу, и выход к восточному перевалу. А ведь у большинства местных жителей там, за новым хребтом, были родственники, знакомые. Сейчас же по ту сторону плескалось новорожденное море.

Все молча двигались вдоль завала, вышли на противоположный берег бывшей реки, а ныне просто каменистое плато, сложенное из той же сланцевой глины, покрытое обломками скал, валунами от тех времен, когда и здесь текла молодая река, пробившая это ущелье.

Шли медленно, остерегаясь соскальзывающих с завала камней, вглядываясь, не проскользнула ли где-нибудь струйка воды. Сейчас всем хотелось, чтобы завал был плотнее, чтобы он остерег кишлак от прорыва воды. И это странное желание воды и одновременно боязнь ее, несмотря на всю свою противоречивость, жили в душе каждого. Но об этом не говорили, словно боялись разбудить духов гор, ниспославших это страшное несчастье.

Наконец они пересекли все плато, ширина которого вдоль завала достигала двух километров, и подошли к тому месту, где завал уперся в отрог горной цепи, сбежавшей углом в долину. И только тут Малышев, хмурый, с посуровевшим лицом, сказал: