Ему предоставили слово.
Малышев разложил схемы шурфов, данные буровиков, разрезы минных галерей. Ованесов, разглядев эти исполненные в цветных карандашах чертежи, смутился и поглядывал на Малышева испуганно. Но Малышеву не хотелось терять время на перебранку. Он сразу начал:
— Мои разведчики доложили, что завал достаточно уплотнился и стал мощной преградой. Я сожалею, что вместо единовременного взрыва операция расчленена на три части, но менять что бы то ни было уже некогда. Поэтому считаю, что взрыв должен быть одновременным по всему руслу. Такой взрыв выбросит большую часть породы из русла, и очистка русла для следующего взрыва займет минимальное время. Можно будет сразу пустить в ход бульдозеры и экскаваторы, а в тех местах, где отметка окажется достаточной, немедленно начать пробивку второй серии шурфов. Так мы хоть немного сэкономим время, которое отняли сами у себя из трусости…
Он заметил, как покраснел Ованесов, заметил гневный взгляд Уразова, брошенный на инженера, и усмехнулся. Маленькую месть он все-таки учинил. Адылов, кажется, ведет протокол, пусть запишет и это. Ему-то возражения Ованесова — действительно как нож в сердце. У него скопились все сводки с поливных земель, где уже гибнут посевы…
Ованесов промолчал. И хорошо сделал. Малышев знал, что в личном споре Ованесов не сумеет опровергнуть возражений. Да и убедить остальных Малышеву было проще: за его плечами опыт взрывника, а что у Ованесова, кроме амбиции?
Уразов спросил:
— Не разрушит ли такой мощный взрыв дома́ кишлака?
— Взрыв производится линейный. Надо лишь закрыть выход из кишлака на берег, чтобы не было несчастных случаев. А если и вылетят стекла в каком-то доме, ничего не поделаешь.
Адылов подсказал:
— Жителей из прибрежных домов лучше всего выселить на время взрыва.
— Не отразится ли взрыв на прибрежном шоссе? — спросил Рахимов. — Там несколько оврингов и много опаснопроходимых мест. А на подходе — экскаваторы. Хороши мы будем, если обвалим в эту трудную пору собственную дорогу…
— На шоссе отправлены махальные, — сказал Малышев. — Они должны приостановить движение и затем проверить состояние дороги после взрыва.
— А вы, я вижу, все предусмотрели, — усмехнулся Уразов.
— Взрывник обязан думать до взрыва…
— А я бы все-таки предупредил низовые кишлаки о взрыве. Пусть временно эвакуируют жителей. Если завал не даст подвижки, люди спокойно вернутся по домам. А если…
— Расчеты довольно убедительны, — возразил Адылов. — Да и не поймут люди нашей тревоги. Они уже поверили, что мы выручим их…
Больше никто не возражал. Столпились у повешенной на стену схемы: новое озеро было изображено в северо-восточном углу грубым синим пятном; пятно это ограждала с запада широкая рубчатая полоса, изображавшая обвальную плотину; а на запад вдоль реки, представленной извилистой линией, под которой сейчас подразумевалась уже не вода, а бывшее русло, изображена будущая река, рукотворная, если у людей хватит сноровки ее пробить. Пока что они накопали тут ямки и ямищи, которые тоже были изображены на грубой этой схеме и помечены почему-то крестами, словно могилы.
Малышев и сам смотрел на свою схему с некоторым возбуждением — уж очень многое стояло за нею. Прошло три дня, за это время он был и топографом, и взрывником, и разведчиком. За эти три дня здесь возникла надежда на спасение, и за эти же семьдесят два часа он нашел и потерял свою единственную надежду на счастье, — не мог же он не признаться себе, что Тома встретила его удивленно-враждебно, будто он гнался за нею и догнал. А он лишь пытался объяснить, что не подозревал о ее присутствии на гляциологической станции… Что ей там понадобилось? Опять герой? Каждый раз, когда она отыскивала для себя и для газеты нового героя, — так уж у них повелось чуть не с первого дня! — Малышев думал: «Это и есть ее герой!» Или: «Этот и будет ее героем!»
Правда, до сих пор, видно, попадались не те герои, но ведь найдет же она когда-нибудь настоящего, какого ищет? И кто мог привлечь ее внимание на этой богом забытой среди гор и ледников станции? Малышев успел присмотреться к тем людям. Молодые парни вроде него самого, а радист и курчавый аспирант, которые смотрели на Тому, как на икону, наверно, только и умеют молиться. Они тут третий год, ни одной женщины среди них нет, они, наверно, отвыкли уже от вкуса женских губ, не помнят, как ласково падают на плечи мягкие руки. Был там еще немолодой начальник, он больше других пришелся по душе Малышеву, но ведь он старик! Сухой, жилистый, суровый. Администратор он, и, верно, хороший. Как он быстро всем нашел место — и детям, и солдату, и ему, Малышеву, но не было у него на лице ни улыбки, ни мягкости. Таких Тома никогда и за людей не считала…
А может, она и на самом деле приехала за материалом? Но почему она ни слова не написала о своем приезде, почему испугалась этой встречи? И как она объяснит этим ученым, кто он ей?
Тут Уразов взглянул на часы, сказал тихо:
— Четырнадцать тридцать. Начали, товарищи!
Малышев почувствовал, как все посторонние мысли исчезли. Начиналось действие, и теперь о постороннем думать нельзя. Тем более при опасном действии. И даже если все предусмотрено и обговорено заранее с такими деловыми людьми, как его офицеры, как Адылов и сам Уразов. Говорят же, что на беду раз в сто лет даже деревянная палка стреляет. А у них не деревянная палка, у них несколько десятков тонн аммонала!
Малышев взял трубку полевого телефона, притулившегося возле адыловского стола, сказал лейтенанту Золотову, чтобы объявлял тревогу и проследил: людей со взрывоопасной территории удалить; выход из кишлака на берег реки перекрыть; особо приглядывать за детьми; махальные на берегу пусть укроются за дувалами, мелкий каменный выброс не учтешь, галька может и по берегу шарахнуть, а это похлеще, чем картечь; позвонить махальным на тракт, пусть ждут пятнадцати часов, взрыва, а после взрыва откроют дорогу только через полчаса, вдруг какая-либо мина не сразу сработает: детонация по земной волне и по колебанию не всегда помогает, порой и обрывает запальные шнуры.
Все это он сказал четко, ясно, понятно, как полагается по уставу взрывных работ, и Золотов каждое отдельное приказание повторил. Малышев оглянулся, посмотрел на хмурые лица членов комиссии и жестом заботливого хозяина пригласил:
— Прошу на наблюдательный пункт!
Люди вышли не толпясь, но и не задерживаясь: впереди Малышев, как главное ответственное лицо за взрыв, за ним Уразов, как самый главный здесь, а за ними инженеры, заместитель министра, аксакалы — председатели колхоза и кишлачного совета, а потом комсомольские руководители, командиры добровольческих бригад. На улице Малышев еще раз оглядел всех, сказал:
— На наблюдательном пункте останутся только члены комиссии и два аксакала — председатели.
Тогда молодежь и другие, кому места на пункте в блиндаже не обещали, отступили и пошли в гору. Там Малышев заранее приготовил смотровую площадку в пределах безопасности, знал, что иначе люди побегут хоть под каменный дождь, лишь бы увидеть его работу. А работой своей он не мог не гордиться.
Для наблюдательного пункта приспособили небольшую пещерку на правом берегу реки, за линией шурфов, перекрыв ее наскоро плитами бетона. В плитах пробили бойницы, как для пулеметов, вытянули конуса вперед, чтобы случайный камешек не выбил глаз тому, кто прильнет к бойнице. Из каждой бойницы видна была вся линия шурфов, а когда они ахнут и выкинут грунт направо и налево, откроется и линия будущего канала.
Лейтенант Карцев был уже тут: возился с машинкой-взрывателем, перекидывал разноцветные проводки направо и налево, укладывал по одному ему известной очередности. Он-то знал, что делает: взрывная молния, которой надлежит произвести работу тысяч людей, пробежит от машинки-взрывателя в строгой последовательности.
Карцев только на мгновение выпрямился, приветствуя гостей, и снова согнулся, гибкий, щупленький, совсем еще мальчишка. Плотно сбитый, крупнотелый Уразов даже покосился на командира-подрывника: Малышев с его возрастом и спокойствием ему больше нравился. Он принялся примащиваться к бойницам, выбирая, какая повыше, чтобы спина не устала. Карцев заметил его неловкое положение, кивнул одному из подрывников, тот принес ящик от взрывателей, подсунул Уразову. Оказалось, можно устроиться с удобствами.
