«Ну вот, такие новости, что тебе лучше слушать сидя. Я позвонил Питу. Теперь-то ты на меня не сердишься? Хорошие новости: он, кажется, ужасно мне обрадовался, клянусь, словно я к нему с большим подарком. Мы болтали целую вечность, я чуть не состарился; не поверишь, ни от меня, ни от него ни одного резкого слова. Разумеется, вспомнили и о тебе, и я предложил воскресить на денек „Запасной выход" и показать тебе, какая у нас была первосортная группа…» Гудки.

«У меня чудесные новости! Крепко держишься на стуле? Ни за что не догадаешься, так что и не трудись. Так удачно получается, что он на эти выходные приезжает свидетелем на свадьбу в Дублин!!! Я чуть не упал, когда он мне это сказал. Свадьба назначена на субботу, и я предложил как-нибудь встретиться на выходных. А он совершенно неожиданно говорит, что приезжает в Дублин в пятницу вечером и почему бы нам сразу не повидаться. Ну как ты — дрожишь от волнения? Разве я не умничка? И — это важнее — вычеркнешь меня из своих черных списков?» Гудки.

«Последнее сообщение. Пожалуйста. Может быть, я самую-самую малость расхвастался о своих делах… и… в общем… мне нужна твоя помощь».

Мало-помалу неделя подходит к концу. Совещания, снова совещания, долгие часы вычитки сценария, споры с импресарио… вы это читаете, а я выполняла. Мне пришлось перейти на десятичасовой рабочий день, но на это я не жалуюсь.

Как я уже говорила, нет ничего лучше напряженной работы, чтобы развеяться.

И никаких признаков грядущего переезда того, чье имя навсегда останется неизреченным, и его малолетней нареченной.

Не то чтобы я подстерегала его день за днем, но пару раз мне пришлось проезжать мимо их нового дома с табличкой «Продано» на газоне, раздражающей меня до чертиков каждый раз, как я выхожу за дверь.

Как бы там ни было, я пережила эту неделю, и вот уже пятница, как ни трудно в это поверить. На носу выходные, и я выхожу вечером в город отдохнугь, как все нормальные люди.

Ну-у-у, конечно, не все нормальные люди, как в моем случае, встречаются при этом с бывшими бойфрендами, которых не видели девятнадцать лет…

Вы когда-нибудь попадали в такое идиотское положение? Можно только подивиться — как это меня угораздило. Только так я могу описать свои чувства, пока мы с Джейми берем такси до центра.

Честно признаться, мне приятно ощущать моральную поддержку. Теперь я могу не бояться безобразной сцены, вроде той, которая вышла у меня с омерзительным Грегом Тэйлором.

На этот раз я беру с собой друга.

Сперва я ловлю такси и мчусь к дому Джейми, а в восемь-ноль-ноль он, разумеется, еще не готов. После двадцати минут ожидания, перемежаемых беспрестанными выкриками Джейми из окошка ванной: «Я почти готов! Сейчас, дорогая! Только еще чуть-чуть геля для укладки!» — он наконец плюхается на сиденье рядом со мной.

— ф-у-у! Это что — лосьон после бритья? — спрашиваю я, открывая окошко, чтобы ослабить одуряющий аромат.

— Это моя фирменная смесь, милая. Я сам ее изобрел. Утонченное сочетание парфюма «Рут дю те» от Барниз из Нью-Йорка…

— И чего еще? Порошка для чистки унитазов?

— Запах — это самая важная химическая составляющая влечения. Тебе не нравится?

Я не могу ответить, я задыхаюсь.

— Да, вот и вечер пятницы. Мы встречаемся в моем любимом загончике, баре «Дракон» на Джордж-стрит.

— Джейми!!! Ты пригласил Пита в бар для геев?

— Спрячь свои когти, тигрица. Это не я предложил, а он.

— Но он же не живет в Дублине. Как он может знать, что это гей-бар?

— Расслабься. Это одно из самых известных пивных заведений в городе, практически городская достопримечательность, потому он его и знает. Кроме того, в главном зале публика смешанная, так что все будет в порядке. Хочешь узнать хорошую новость, незамужняя ты наша?

— В конце этой недели меня обрадует любая хорошая новость.

— Только не перевозбудись, но, по-моему, он тоже холост. Я болтал с ним по телефону долго-долго, и он ни разу не упомянул ни жены, ни, соответственно, детей. И даже не использовал ужасное слово на «по».

— Какое еще слово на «по»?

— Подружка, балда.

— Джейми, да пусть он будет хоть мормоном с семью женами. Это не любовное свидание. Это нечто совсем иное. Я встречаюсь с ним не потому, что хочу к нему вернуться, а только потому, что пытаюсь научиться на ошибках своего прошлого.

— С Питом ты никаких ошибок не сделала. Он тогда был редкой дрянью. Ты могла поступить с ним правильно, только выкинув на мусорную свалку.

— А вот Ира Вандергельдер говорит, что я явно делаю что-то не так.

— Поясни.

— Ладно. Представь себе вот что. Я прошла собеседование, но не получила работу.

— Ну и как это связано?

— Понимаешь, легко заключить, что я не тот человек, которого ищет фирма. А теперь предположим, что я провела лучшие двадцать лет жизни на собеседованиях и до сих пор безработная. Спрашивается: почему так? Похоже, что проблема во мне самой. То же и со знакомствами.

— Ох, милая, тут мы с тобой заодно. Настала пора выскочить из вращающейся двери неудачников и уцепиться за что-нибудь получше.

— Ты абсолютно прав, — говорю я, пожимая ему руку. — Звучит, как у Сэмюэля Беккета: «Лезь вверх, больнее упадешь».

— А если серьезно? Я полностью понимаю твое горячее стремление к замужеству. По крайней мере, избавишься от необходимости ходить на эти мерзкие свидания.

Мы подъезжаем к бару «Дракон», и такси останавливается. Я шарю в сумочке в поисках кошелька, а Джейми выпрыгивает.

— Спасибо, что платишь, дорогая, — воркует он. — Ты же знаешь, я как английская королева — не ношу с собой наличные.

Такси уезжает, а я делаю глубокий вдох, чтобы успокоиться.

— Пойдем, пойдем, детка. — Джейми берет меня под руку. — После сегодняшнего вечера тебе останется повидать только семерых.

В «Драконе» дым стоит коромыслом. Шум, толпа, тучи разодетых гуляк. Мы пробиваемся к барной стойке, заказываем напитки и оглядываем всех, кто хоть отдаленно напоминает Пита — то есть всех долговязых, тощих, худосочных и костлявых, вроде комика Джона Клиза, когда ему было под сорок.

— Когда он появится, — кричит Джейми мне в ухо (ничего не поделаешь, шум стоит оглушительный), — спроси меня, надумал ли я сниматься в кино у Спилберга.

— Джейми, что ты ему наговорил?

— Я не врал. То есть почти не врал. Я просто чуть-чуть приукрасил правду. Ах да, и когда зазвонит мой мобильник, скажи: «Наверно, опять тебе названивает этот агент из Голливуда. Как он не понимает, что ты отдыхаешь?»

— Я не запомню.

— Запомнишь. А если я упомяну имя Колин, то скажи Питу, что имеется в виду Колин Фаррелл. А еще Марти — это Мартин Скорсезе, а Бобби — это Роберт де Ниро. Хорошо?

Пит сильно опаздывает. Настолько, что я чуть не решила отказаться от встречи и тихо смыться домой. К тому же некоторые взгляды, обращенные на меня, вызывают во мне чувство неловкости. Как-никак, я здесь единственная женщина. То есть, по-моему, единственная. По некоторым невозможно определить, какого они пола…

В любом случае, мы здесь уже полчаса, а до сих пор никто не появляется.

Наплюй. Ты ведь достаточно напереживалась за неделю?

— Ты сильно обидишься, если я оставлю тебя здесь и свинчу? — спрашиваю я Джейми, наконец набравшись храбрости.

— До десяти баллов по шкале Рихтера. А что не так, детка?

— Во-первых, я здесь единственная, кто носит ридикюль, а во-вторых, некоторые парни здесь явно лучше ухаживают за кожей, чем я. Мне здесь так же неловко, как было бы тебе на свидании в суде присяжных.

— Еще по стаканчику, вот и все, о чем я прошу. Тогда, по крайней мере, ты выдержишь это испытание и сможешь удалиться с честью.

Я намерена сделать еще один заказ, и тут вдруг раздается знакомый зловещий голос:

— Ну-ну-ну, доктор Ливингстон, я полагаю? — Пит изображает репортера Стенли, встретившего экспедицию Ливингстона на реке Конго.

Без всякого сомнения, это Пит. Он таинственным образом ничуть ни изменился. Такой же костлявый, такие же ввалившиеся щеки, та же призрачная бледность ночного существа; единственная видимая разница заключается в том, что его стиль одежды претерпел радикальные изменения к лучшему. Мы обнимаемся, целуем воздух над ухом и обмениваемся приветствиями, и я пытаюсь держаться как ни в чем не бывало, будто посещаю гей-бары каждый вечер.