— Вы были знакомы? — следователь повторил свой вопрос.

— Нет…

— Что вы делали в момент убийства?

— А откуда мне знать, когда оно произошло? — я был удивлен личностью убитого, но не настолько, чтобы пропустить эту старую как мир уловку. Пожал плечами и нервно усмехнулся. На таких оговорках преступников еще при царе Нероне подловить пытались.

— Ночью, со среды на четверг, — уточнил следователь.

— Время точнее укажите, пожалуйста. Ночь — понятие растяжимое.

— В промежутке между тремя и пятью часами утра.

— Был дома, спал.

— Вы уверены в этом?

— Совершенно.

— У вас есть люди, готовые это подтвердить?

— Не думаю, — я покачал головой, вспоминая обратную дорогу. Никуда не заезжал, патруль не останавливал. Кот и собака не в счет. Соседи? Нет, вряд ли кто-нибудь меня видел; у нас во дворе темно, хоть глаз выколи.

— И никогда с ним не встречались?

— Встречался.

— Когда и при каких обстоятельствах?

— В ночь со среды на четверг, примерно около двух часов ночи.

— То есть, вы подтверждаете, что встречались с убитым, в ночь убийства.

— Да, но я его не убивал…

Что потом? Ничего нового. Все то, что сотни раз было описано и рассказано. Дважды дактилоскопировали — первый раз в кабинете следователя, а второй раз — уже перед тем, как закрыть в камеру. Там же и сфотографировали. Через двое суток, утром, я подписал неизменное: «предупрежден, что в случае нарушения этого обязательства ко мне на основании 136, 139 статей Уголовного кодекса Литовской Республики может быть применена более тяжкая мера пресечения». Да, именно так — подписка о невыезде. Не можешь появляться в определенных местах, не можешь общаться с указанными лицами. По первому звонку прокурорского следователя обязан явиться к нему на «беседу». Весело, ничего не скажешь. Еще через несколько часов я вышел из комиссариата, застегивая на ходу куртку. Хмуро осмотрел улицу — неподалеку от дверей стоял Петр Васильевич, с интересом наблюдая за тем, как напротив парковался небольшой грузовик. Очень увлекательное зрелище, ничего не скажешь.

— Добрый день, Петр.

— Какой же он добрый, если такие дела творятся, — он покачал головой, — выпустили?

— Под подписку…

— Да уж, Саша, наломал ты дров.

— Кстати, спасибо, что пришли. Откуда узнали, что меня взяли?

— Не за что. Соседка твоя рассказала. Я заехал узнать, как там со скульптором дела, и увидел ее с Баксом. Лицо заплаканное. Тоже, нашел няньку своему зверью, понимаешь… Зачем ты полез к этому мужику?

— Вопросы к нему были, — ответил я. — Кто же знал, что так получится.

— Такие важные, что была необходимость ехать к нему в три часа ночи?

— Увы, была такая нужда…

— Ох, Сашка… До утра подождать не мог? — он покачал головой. — Делать тебе нечего. Мало своих проблем, ты еще и в человеческие лезешь? Оружие, поди, все забрали?

— По идее не должны были, но сами знаете, как бывает. Забрали, конечно.

— Как это «не должны были»? — он удивленно уставился на меня.

— Да так. Убитому мужику голову разбили. Тупым твердым предметом. Огнестрельных ранений на нем не было. По закону, могли и не забирать — лицензии на оружие меня пока что никто не лишал.

— А зачем тогда взяли? — Петр непонимающе посмотрел на меня.

— Не знаю. Наверное, «во избежание». Может, еще и экспертизу провести — вдруг на моих стволах уже что-то висит. Трупы гроздьями, — я пожал плечами и зло пнул сугроб.

— Весело, ничего не скажешь, — Авгур тяжело вздохнул и потер подбородок. Что-то он небритый, странно для него. — Положение, прямо скажу, хуже губернаторского. Какие-нибудь мысли по этому поводу есть? Кто мог знать, что ты туда поедешь, да еще именно этой ночью?

— Знаете, у меня сейчас голова совсем не варит. Мне бы выспаться и отдохнуть чуток. В камере спать непривычно.

— И девушке, конечно, позвонить…

— Ей тоже.

— Ладно, Саша, пойдем, я тебя домой отвезу. У тебя обыск делали?

— Конечно, куда же без него.

— Что-нибудь нашли? — он дернул бровью.

— Нет, — я отрицательно мотнул головой, — ничего. Кроме огнестрельного оружия и одежды, ничего не взяли. Говорят, даже патроны оставили. А больше там ничего не было.

— Выглядишь ты, Александр, и правду хреново, — он внимательно посмотрел на меня и хлопнул по плечу. — Поехали.

— Поехали, — кивнул я. — А то, что хреново выгляжу — так не в доме отдыха был.

— И как нынче сидельцы сидят? — поинтересовался он, пока мы шли к машине.

— Как на курорте, — хмуро отозвался я, — евроремонт, кормят три раза в день. В камере телевизор, а охрана предупредительна и добра.

— Это шутки у тебя такие? — он кивнул на здание комиссариата. — Приобретенные в стенах этого богоугодного заведения? Или там и правда забыли, что такое «нары»?

— Какие уж тут шутки, Авгур? Можно считать, что забыли. Нынешние каторжане сидят, как на курорте. Сомнительный отдых, конечно, но тем не менее. Изолятор после ремонта, образцово-показательный, так что все в идеальном состоянии. Охранников сейчас больше дрючат, чем заключенных. Они же, чуть что не так, сразу жалобы в Европейский центр по защите прав человека пишут. Распустили шваль со своим либерализмом! Поэтому и преступность растет, что цацкаются с ними, словно с детьми. Прав был Виссарионыч, — я, усаживаясь в машину, зло сплюнул на снег. — Уничтожать этих урок надо. Любой оборотень — и то меньше зла приносит. Ладно, едем отсюда.

— Лучше без таких дел и приключений обходиться. Занимался бы своим прямым делом, глядишь, и не сидел бы здесь. Да и Ватикан бы надавил на свои рычаги.

— Не начинай сызнова, пожалуйста.

— Ладно, не буду тебя раздражать — понимаю, что злой и не выспался. Ну от тебя и запашок, Айдаров, — заметил Авгур, выруливая с площадки. Он покрутил носом: — Как говорил Райкин: «спиcифиcеский»…

В общем, если рассудить здраво, то я еще легко отделался. Взяли подписку о невыезде и отправили домой. Оружие забрали. Хорошо, что запасной ствол и глушитель со стилетом я хранил не дома. Трость стояла на самом видном месте, но она оперативников совершенно не заинтересовала. Думаю, они даже не разобрались, что спрятано внутри. С другой стороны, даже если бы и нашли — что с того? Эта вещь на тяжелый тупой предмет никак не похожа. А вот без пистолета — плохо. Те, кто постоянно носил оружие, меня поймут — первое время чувствуешь себя, словно без штанов. И вообще — как-то нехорошо получается. Можно сказать — странно. Посудите сами — вернулся я из Ватикана, никого не трогал, и на тебе: «здравия желаю и пройдемте». Ну хорошо — почти никого не трогал. Нет, так дело не пойдет. Эдак и до нежити будет не добраться — каждый шаг как под микроскопом. Дьявольщина! Какая сволочь меня проследила до этого сидельца? Подождали, пока уйду, и убили? Похоже, что так и было. Ведь сто процентов, что сели мне на хвост у его дома, не раньше. Иначе вообще труба — на мне целый труп, сброшенный в колодец. Ну и дела… Как назло, забот по горло. Надо ехать в Прагу, надо ехать в Ригу, надо здесь разбираться! Черт побери, как же все не вовремя… Теперь у меня две дороги. Первая — искать настоящего убийцу. Вторая — тихо сидеть и не возникать. Ждать, пока выяснят. Конечно, можно досидеться до того, что прямо в зале суда возьмут под стражу и навесят лет семь, а то и малость побольше. Но искать убийцу самому? Черт, это похоже на дешевый детектив; нет у меня такой возможности. И знаний, как это делать, тоже нет. Даже если принять во внимание тот факт, что я на девяносто процентов уверен, что знаю настоящего убийцу. Или, точнее сказать, заказчика. Думай, Айдаров, думай!

Дома было тихо и мирно. Небольшой бардак после обыска присутствовал, зверья нет — соседка к себе взяла. Господи, вот сейчас меня накрыло по полной программе. Мелочь, скажете вы? Зашла Вилия, заплаканная вся. Ничего не спрашивала, и слава Богу — рассказывать и объяснять желания не было. Вообще. Чаще всего так и бывает — пока неприятности касаются только тебя, все нормально, все можно вытерпеть и преодолеть. Это твоя жизнь, и совсем не важно, первая она или четвертая. Ты сам решаешь, что и когда делать. Даже дату своей смерти ты волен выбрать сам…