– Он совершил глупость. И теперь ему грозит насильственная регрессия.

Ник несколько секунд молчал, пристально глядя на Спекторского, затем сказал:

– Ты мой должник, Илья.

– Я об этом помню, – тихо отозвался иллюзионист. – Чего ты от меня хочешь, Ник?

– Спрячь парня. На время. Так, чтобы его никто не смог найти.

Спекторский повернул голову и внимательно посмотрел на Геру, словно прикидывал в уме его шансы на выживание.

– Я могу кое-что сделать, Ник, – сказал он затем. – Но твоему другу это не понравится.

– Речь идет о его жизни. Ты волен сделать все, что хочешь, он не будет спорить.

Иллюзионист посмотрел Гере Иванову в глаза.

– Я могу сделать так, что вас никто не найдет, – сказал он. – Но это будет немного больно.

– Что вы со мной сделаете? – поинтересовался Гера.

Спекторский усмехнулся тонкими губами:

– Разложу вас на молекулы.

– В каком смысле? – не понял Гера.

– В прямом.

Иллюзионист взял с тумбочки статуэтку, подбросил ее вверх и легонько на нее дунул. Статуэтка с легким хлопком взорвалась на миллион пылинок и исчезла.

Спекторский опустил руку и посмотрел на Геру.

– Это будет выглядеть примерно так, – сказал он.

– Я исчезну, как эта статуэтка? – уточнил парень, во все глаза глядя на Спекторского. – Меня больше не будет?

Иллюзионист покачал головой:

– Не совсем так. Молекулы, из которых ты состоишь, останутся в этой комнате. Станут частью антуража – горшком с цветами, узором на обоях…

– Я не статуэтка, я живой человек. Если вы проделаете этот фокус с моим телом, мой разум исчезнет. Я умру.

Спекторский посмотрел на парня насмешливым взглядом и вдруг спросил:

– Куда девается телепередача после того, как ты выключаешь телевизор? Она исчезает?

Гера покачал головой:

– Нет. Телепередача – это волны, которыми пронизано пространство, а телевизор – всего лишь приемник этих волн.

– А куда девается твое отражение, когда зеркало раскалывается на мельчайшие осколки?

– Никуда. Отражение не принадлежит зеркалу.

– То же самое будет с твоим сознанием. Я сломаю «телевизор», а когда придет время – починю его. Но твое сознание не исчезнет.

– Оно будет существовать вне тела? – с сомнением уточнил Гера.

– Тебя это пугает? – приподнял черную бровь иллюзионист.

– Да, – признался Гера.

– Почему?

Парень смущенно улыбнулся:

– Я не хочу стать узором на обоях.

Ник покачал головой:

– Нет, это не годится. У копов есть пси-аппаратура. Они поймут, в чем дело, и обработают комнату рассеянным излучением. Выжгут здесь все до последней молекулы. К тому же…

– Одну секунду, – прервал Спекторский.

Он взглянул на серый экран телевизора – тот включился сам собой, и телеголова на экране забубнила:

– Сенат принял новый закон, полностью запрещающий пси-деятельность. Всем псионикам надлежит в восьмичасовой срок явиться в местную комендатуру с вещами для принудительного чипирования и переселения в специальные поселки. В данный момент усиленные наряды полиции и военных…

Иллюзионист выключил телевизор и перевел взгляд на Ника.

– Кажется, теперь мне самому требуется защита, – сказал он.

– Да, – согласился Бойцов. – Похоже на то.

– Вы обязаны препроводить в полицейский участок не только этого парня, но и меня.

Ник задумчиво подергал себя пальцами за нижнюю губу.

– Президент Токугава никогда не отличался лояльностью по отношению к псионикам, – сказал он. – Но вместе с тем он не любитель закручивания гаек. Токугава – вполне здравомыслящий человек, и рано или поздно он найдет способ положить конец этой вакханалии.

– Не думаю, что это так, – сказал Спекторский. – Токугава – обычный человек, и он не раз говорил о том, что не доверяет псионикам.

На улице послышались сирены полицейских машин.

– Это за мной, – произнес Спекторский спокойным голосом.

Он посмотрел Бойцову в глаза и отчеканил:

– Если ты не станешь меня задерживать, Ник, я намерен уйти.

– Я не буду тебя задерживать, Илья. Но как ты намерен проскочить мимо спецназа?

Спекторский холодно улыбнулся:

– Покажу им пару фокусов.

– Если ты применишь свои способности на улице, ты станешь преступником, – сказал Ник. – Тебя схватят и подвергнут принудительной регрессии. И это будет только начало.

– Даже если я не применю их, меня все равно схватят, – возразил Спекторский. – И принудительной регрессии мне не избежать.

Иллюзионист поднялся с кресла, подошел к трюмо и нажал на левую пластиковую панель. Трюмо дрогнуло и слегка отделилось от стены, образовав щель.

– Вижу, ты неплохо подготовился, – сказал Ник.

– Жизнь заставила, – в тон ему отозвался Спекторский. – Люди – слишком опасные соседи.

В это время в коридоре послышался топот ног, а затем дверь гримерки дрогнула от сильного удара…

Спецназовцы, одетые в бронежилеты и шлемы со свинцовым напылением, ворвались в гримерку и вскинули плазменные пистолеты.

– Поднимите руки, чтоб я их видел! – рявкнул один из них, с капитанскими знаками отличия на черной форме. Нижнюю часть его лица скрывала черная маска, обычная для подразделения «ниндзей», а верхняя выглядела ужасно. Веки и лоб командира обгорели и расплавились, и темные глаза смотрели из глубины страшного, бесформенного лица холодно и жестоко.

Спекторский поднял руки первым.

– Господин капитан, эти люди ворвались ко мне в гримерку и угрожали мне, – сказал он.

Несколько стволов были направлены на Ника и Геру, стоявших чуть в стороне от иллюзиониста.

Ник разомкнул губы и негромко проговорил, глядя на командира «ниндзей»:

– Первый-А-Эс-Двадцать Пять… Не думал, что мы еще увидимся, дройд.

Тот усмехнулся и отчеканил:

– Бойцов, медленно достаньте оружие из кобуры и положите его на пол!

– Я детектив, – напомнил ему Ник. – И я на задании. Вы не можете меня обезоружить.

– Положите оружие на пол, – повторил капитан. – В противном случае мы откроем огонь.

Ник опустил пальцы на рукоять пистолета.

– Ты уверен, что все предусмотрел, капитан? – спросил он, пристально глядя в изуродованное лицо Двадцать Пятого. – Однажды ты уже пытался меня остановить.

– Здание цирка окружено. При попытке к бегству мы откроем огонь на поражение.

Ник медлил.

– Как думаешь, – обратился он к псионику Иванову, покорно задравшему руки кверху. – Они и впрямь не шутят?

– Это не слишком-то похоже на шутку, детектив, – ответил Гера.

Ник улыбнулся и вдруг выхватил пистолет из кобуры. Гримерка наполнилась шумом выстрелов и всполохами плазменных зарядов.

Когда дым рассеялся, взорам спецназовцев предстала жуткая картина. Ник Бойцов лежал на полу, зажав ладонями рану на животе, из которой толчками вытекала кровь. Лицо его было смертельно бледным, широко раскрытые глаза затянула смертная поволока.

Иллюзионист Спекторский, белая сорочка которого стала красной от крови, лежал возле камина и пытался схватиться пальцами за ножку журнального столика. Окровавленные пальцы соскальзывали с гладкой ножки, и в конце концов, иллюзионист обессиленно рухнул на пол.

Псионик Гера Иванов сидел на полу, привалившись спиной к стене, и с ужасом смотрел на свои ноги, которые превратились в обугленные культяшки.

Первый-А-Эс-Двадцать Пять сунул пистолет в кобуру и двинулся к парню. Присел рядом и посмотрел Иванову в глаза.

– Как себя чувствуете, псионик? – холодно осведомился он.

– Я… – Гера захрипел, на губах у него выдулся пузырек крови.

– Господин капитан, – сказал один из спецназовцев, худощавый и сероглазый. – Мы обязаны оказать этим людям первую помощь.

Двадцать Пятый медленно повернул голову, посмотрел на говорившего и отчеканил:

– Они не люди, лейтенант. Они псионики.

– Да, но среди них есть детектив-полицейский.

– Он перестал им быть, как только встал на сторону преступников, – холодно произнес Двадцать Пятый.