Иллюзионист улыбнулся:

– Спасибо за то, что согласился прийти из будущего и побеседовать с нами!

– У меня не было выбора, – ответил двойник, уныло и мрачно глядя на иллюзиониста. – Ведь ты меня позвал.

По внешности двойника снова пробежала волна мерцания, седые волосы его снова стали черными, осанка выправилась, а с осунувшегося лица сошли морщины – он помолодел.

Иллюзионист сделал плавное движение рукой, и его двойник слился с ним в одно целое. Затем Спекторский вновь взглянул на публику и зычно возвестил:

– Законов природы нет! Все они существуют лишь в нашей голове! Законы природы – иллюзия, созданная нашим сознанием. Что-то вроде предохранительного клапана или ширмы, скрывающей хаос. Если бы мы увидели реальность такой, какая она есть, мы бы сошли с ума.

Публика молчала, ожидая, когда иллюзионист закончит, и не понимая, к чему он ведет. Спекторский продолжил:

– Физики утверждают, что в мире действует закон гравитации! Но я утверждаю: никакой гравитации нет!

Едва договорив эту фразу, иллюзионист медленно поднялся в воздух и завис над сценой на высоте полутора метров.

По залу пробежал взволнованный ропот.

– Законы – это всего лишь наши привычки! – снова заговорил Спекторский, и голос его прозвучал неожиданно громко и веско, перекрыв и заглушив ропот зала. – Привычки, которые передали нам по наследству наши отцы, деды, прадеды и далекие пращуры! Физики утверждают, что причина всегда предшествует следствию и время движется в одном направлении! Но я заявляю: никаких причинно-следственных связей не существует, а время обратимо!

Спекторский сделал едва уловимое движение рукой. Что-то вспорхнуло со сцены и перенеслось по воздуху к нему в руку. Публика увидела, что он держит в руке горелую спичку. Иллюзионист втянул губами воздух, и спичка зажглась ярким пламенем, затем он достал из кармана спичечный коробок и чиркнул об него горящей спичкой. Пламя потухло, и теперь в пальцах у Спекторского была зажата совершенно целая спичка с красной серной головкой.

– Физики говорят, что законы равно действуют на всех, – с усмешкой проговорил иллюзионист. – А я утверждаю: на вас они не действуют совершенно. Нет никакого закона гравитации!

Спекторский взмахнул руками, и по рядам пронесся громкий ропот, перемежаемый испуганными и изумленными вскриками – все без исключения зрители приподнялись над своими креслами и зависли в воздухе.

– Физики и биологи утверждают, что есть только один путь – от молодости к старости, от горячего к холодному, от жесткой структуры к энтропии. Я заявляю, что это обман! Во Вселенной обратим любой процесс!

Кто-то в зале закричал от ужаса. К нему добавились новые крики.

Ник взглянул на публику. Люди в зале стремительно молодели – немощные старики избавлялись от морщин и превращались в сильных, крепких мужчин среднего возраста, лица пожилых дам свежели, кожа на них натягивалась… Подростки, исторгая крики ужаса, сжимались, уменьшаясь в размерах и приобретая детскую припухлость щек, одежда на их телах обвисла. Маленькие дети, превратившись в младенцев, громко кричали на руках изумленных, сбитых с толку, перепуганных мам.

– Нет законов! – крикнул иллюзионист громким, почти громовым голосом.

От его громового крика носовые платки выпорхнули из карманов мужчин, взлетели к куполу цирка и закружились там стаей испуганных птиц.

– Физиологи уверяют нас, что мир пронизан морфогенетическими полями, которые делают руку рукой, ногу ногой, а человека – человеком! Я говорю вам – ничего этого нет, и любое может стать любым!

В публике поднялась новая волна криков и истеричных воплей. Ник, смотревший на публику сверху, слегка побледнел, а Гера попятился и пятился, пока не наткнулся спиной на дверь. Внизу царил полный хаос – руки людей превращались в ступни, человеческие головы преображались в песьи и кошачьи морды, одежда на их телах испарялась, а сами тела покрывались густой шерстью.

– Нет живого и мертвого! – продолжал вещать Спекторский. – Живые люди – как бы живые! Мертвые – как бы мертвые! Ибо нет жизни и нет смерти! А есть только вечное Ничто!

Что-то изменилось в воздухе – словно он дрогнул от чьего-то жаркого дыхания, а затем раздался тихий звук – то ли трепещущие на ветру флаги, то ли шелест крыльев, а затем цирк стал наполняться тенями.

– Бабушка! – крикнул кто-то.

– Отец, ты жив!

И снова крики, вопли, возгласы, хохот на грани плача. Люди обнимали своих умерших родственников, которые восстали из могил силой искусства Спекторского, вынырнули из небытия, будто из глухого омута, чтобы прижать к своим холодным телам тех, кто еще шествовал по пути, ведущему к смерти.

…Шоу закончилось через полчаса. Зрители, бледные от страха или же раскрасневшиеся от волнения, сидели на своих местах, пораженные до глубины души, испытавшие небывалое, прошедшие через кошмар, превращения и смерть, чтобы снова возродиться к жизни. Это было то, что греки называли катарсисом.

Спекторский, уставший, бледный, но высокомерно и торжественно гордый, удалился со сцены за кулисы.

Когда Ник Бойцов и Гера отворили дверь гримерной, перед глазами у них повисло густое облако табачного дыма.

Иллюзионист сидел в кресле с дымящейся сигарой в руке. На его столе стояли бутылки саке и полупустой стакан. Темные круги от стакана были отпечатаны на афишах и программах, разложенных на столе.

Илья Спекторский взглянул на них сквозь густое облако дыма, прищурился и произнес насмешливым, самоуверенным голосом:

– Детектив Ник Бойцов. Вас по-прежнему называют Питбулем?

Ник посмотрел на иллюзиониста и спокойно ответил:

– В моей жизни ничего не изменилось, Илья.

– А в моей за последние пару дней произошли большие перемены. Вы о них, вероятно, уже слышали.

– Думаю, да.

Ник снял шляпу и швырнул ее на стол.

– Налить вам выпить? – осведомился Спекторский.

– Да, пожалуй.

– Садитесь на диван.

Ник и Гера уселись на пластиковый надувной диванчик, стоявший у стола – полную копию дивана времен Людовика Пятнадцатого. Иллюзионист – один за другим – выдернул из воздуха два новых стакана и поставил их на стол. Затем взялся за бутылку саке.

– То, что вы видели – мое последнее выступление, – сказал Спекторский, разливая напиток по стаканам. – Я уже получил уведомление от руководства цирка о расторжения договора со мной.

– Это глупо. Они лишатся публики.

– Видимо, для них это меньшее зло.

Ник покачал головой:

– Они не тронут вас.

– С чего вы взяли?

– Вы – троюродный брат президента Токугавы. И у вас есть лицензия на пси-деятельность.

– А у вас есть лицензия на убийство. Однако это не помогло вам избежать судебного разбирательства.

Лицо Ника стало холодным и жестким. Он хотел что-то сказать, но в этот момент чистильщик Гера Иванов взволнованно произнес:

– Господин Спекторский, ваше представление – это… это… это настоящее чудо!

Иллюзионист взглянул на парня снисходительным взглядом и сказал:

– Чудес не существует, юноша.

– Да, я понимаю. Я знаю, что все, что вы показывали – это всего лишь иллюзия, но…

– Это не иллюзия, – спокойно возразил Спекторский. – Не обман зрения и не жульничество.

На лице парня появилось сомнение.

– Не хотите же вы сказать, что люди в самом деле парили в воздухе, а потом молодели, превращались в животных, умирали и воскресали снова?

Спекторский пожал плечами:

– Это обычный ход явлений. Я всего лишь внес в него кое-какие коррективы, исходя из своих способностей.

Гера сдвинул брови.

– Но если все это было реально, значит, вы Бог?

Иллюзионист улыбнулся и перевел взгляд на Ника Бойцова.

– Забавный экземпляр. Где ты его достал?

– Отбил у спецназовцев, – ответил Ник. – Он псионик.

– То, что он псионик, я вижу сам. Хотя он и похож на перепуганного кролика, за которым по пятам мчатся гончие псы. Что случилось?