— Пожалуйста, вот запись этого разговора. — И он передал мне свой дневник.

Я взглянул. Записи велись очень аккуратно и разборчиво.

— И что дальше?

— Этот коротковолновик представился как Эрик. Вызывал меня несколько раз, а когда я отвечал, жаловался, что плохо слышит. Советовал исправить аппарат, прежде всего модулятор. Поблагодарил его за совет. Договорились обменяться карточками. Я выслал ему на следующий день, а от него пока ничего не получил.

— А раньше кто-либо из наших коротковолновиков обращал внимание на неполадки в вашем модуляторе?

— Минутку, мне нужно вспомнить… Нет, только он. Как раз в этот день я переговаривался с одним болгарином, он тоже мне ничего не сказал, слышал хорошо.

Казалось бы, в самом факте, о котором рассказал Митула, не было ничего необычного. Типичное явление — установление связи и обмен техническими замечаниями. Кстати, в этом и суть радиоконтактов, которые дают радиолюбителям удовлетворение. Полученные сведения, однако, не удовлетворили моего любопытства, а поэтому я спросил, что произошло дальше.

— Было так. В ночь на шестое мая я играл с друзьями в карты, вернулся поздно, подвыпившим.

— Ну и?..

— Включил приемник, ибо передатчик был демонтирован. Как раз перематывал трансформатор. Уже давно подумывал усовершенствовать передатчик, а этот коротковолновик из ФРГ ускорил мое решение.

— Понимаю.

— Включил я аппарат потому, что у радиолюбителя такая привычка: несмотря на усталость, он должен узнать, «что слышно на его волне». Ну и тут… просто невероятно…

— Вы услышали свой голос и музыку?

— Вот именно, на волне длиной восемьдесят метров. Обычно люди не знают своего голоса. А нам, радиолюбителям, случается прослушать себя на записанных нами же магнитофонных лентах. Я не мог ошибиться: это был наверняка мой голос.

Меня начало терзать сомнение: а был ли Митула той ночью в здравом уме и твердой памяти? Опыт подтверждал, что после хорошей выпивки человек может слышать и видеть еще и не такие вещи…

— Если не верите, — Митула как будто читал мои мысли, — убедитесь в этом через минуту сами.

Он встал, подошел к аппарату. Включил стоящий рядом магнитофон.

— Здесь записан тот удивительный разговор. Наверно, это докажет, что я не был уж так сильно пьян, — сказал с улыбкой хозяин.

Не сводя глаз с медленно вращающейся ленты магнитофона, я через минуту услышал шум, писк, сливающиеся с сигналами морзянки, и несколько искаженный голос моего собеседника, вызывающий какую-то станцию. Мне хотелось что-то сказать, но возбужденный Митула приложил палец к губам, покрутил ручку и… я услышал ответ. Кто-то говорил, но слов разобрать было невозможно. Говорили по-немецки, голос звучал как из-под земли. В то же время голос Митулы, говорящего также по-немецки, просившего проконтролировать прием и проверить настройку, был очень чистым. Через минуту зазвучала песня из фильма «Прощание» — пела Слава Пшибыльская. Неожиданно все это оборвалось и послышался треск.

— Секунду, — шепнул Митула, — сейчас будет самое важное.

Я приготовился слушать, но как раз в это время мимо дома с грохотом проехала машина. Митула, перемотав ленту, включил опять, но я, как ни напрягал слух, опять ничего не разобрал.

— Ничего не слышу, — сказал я Митуле, который стоял рядом со мной не шевелясь, внимательно вслушиваясь.

— Нужно быть коротковолновиком, чтобы это ухватить.

— А в чем там дело? — спросил я в нетерпении.

— Я слышал тогда и сейчас слышу. Неизвестный перешел с разговорной речи на азбуку Морзе и передал сводку погоды.

Я попросил Митулу еще раз отмотать ленту назад, и на этот раз услышал среди многих звуков сигналы морзянки.

— Данные о погоде, к вашему сведению, целиком вымысел неизвестного. Я тогда о погоде с немцем не говорил, поэтому наш таинственный корреспондент не мог этого записать.

Кое-что начинало проясняться, хотя я не знал еще, кто и что за всем этим кроется. Кто-то подстраивался под радиостанцию Митулы — это не вызывало никаких сомнений. Хотел ввести в заблуждение наши органы радиоподслушивания и передать какие-то сведения? Этот хитрый трюк, можете и удался бы, если б не случай.

— В какие часы вы работаете на своей радиостанции?

— Можете проверить в дневнике. Обычно после работы, для разрядки, перед проверкой тетрадей, и никогда — ночью.

— А тридцатого апреля вы передавали немцу музыку?

— Нет, только разговаривал. Но это еще не все. Я не сказал вам самого главного.

Невольно подумал: что же еще неожиданного приготовил мой симпатичный собеседник? Митула встал напротив меня и загадочно улыбнулся:

— Этот таинственный кто-то говорил о тучах, о ветре, а в то время была лунная ночь. Специально выглянул в окно. Небо было ясное, усыпанное звездами. Сам себе не поверил, выглядывал несколько раз.

Пришлось сдерживать свои эмоции. Однако шеф был прав, направляя меня прежде в Заберово. Я задал Митуле еще один вопрос:

— Вы сообщили своим знакомым коротковолновикам, что намерены прервать работу и усовершенствовать передатчик?

— Да… Я их предупредил…

Я ехал всю ночь и утром сошел на кошалинском вокзале. Пошел пешком, хотелось размяться и подышать свежим воздухом. В Кошалине не был несколько лет. Удивленный, смотрел на современные жилые дома и прекрасные магазины. Город этот помнился мне еще с войны, когда он горел и был почти полностью разрушен.

Местное отделение контрразведки ничего конкретного о неопознанных летающих объектах сообщить не могло. К письму моего начальника сотрудники отнеслись с недоверием. Беседы с жителями результатов тоже не дали. Оказалось, что, кроме одной пожилой женщины из Петрувэка, никто «летающей тарелки» не видел.

Я вытащил из портфеля газету:

— Смотрите, вот заметка. Пишут, что «тарелку» здесь видели все.

— На «тарелки» сейчас урожай, да и «Экспресс» обожает такие сенсации.

Кошалинские товарищи посмеивались, и я в их глазах отчетливо читал: «Наивный человек! А еще из Варшавы! Чего время теряет! Шел бы лучше в гостиницу и ложился спать!» Это правда, я страшно устал после бессонной ночи в поезде, но не хотел поддаваться. Если проигрывать, то по крайней мере сначала убедиться и точно проверить сигнал газеты на месте происшествия. Впрочем, я ничего не терял. Поезд в Варшаву отходил только в девять вечера, и впереди у меня был целый день.

До деревни Петрувэк добрался в полдень попутной машиной. Главная и единственная ее улица была пустынна. Наверно, все в поле. Остановился в центре деревни и зашел в каменный одноэтажный домик. Жил в нем Слава — мой бывший старшина в военные годы. Дома оказалась только какая-то старая женщина. Спросил у нее про Славу. Ответила, что в поле. Дорогу не спрашивал, бывал здесь несколько раз и даже помогал другу. Польза от меня была, наверно, небольшая. Зато я чувствовал себя прекрасно, физическая нагрузка после умственной работы являлась настоящим отдыхом.

Поле находилось возле леса. Ласкающий глаз пейзаж, запах хвои, тишина. Я вздохнул: а не поселиться ли в деревне, когда вконец измучает бурная городская жизнь? Тут же отогнал от себя эту мысль. Пока еще нужно думать о том, как обеспечить мирные условия для этой взлелеянной в мечтах, спокойной, свободной от забот жизни.

— Слава, дружище, как ты себя чувствуешь?

— Янек! Каким ветром тебя сюда занесло? Проездом, что ли?

— Ты угадал. Возвращаюсь из Колобжега. А у вас что нового слышно?

— Ничего, все без изменений. Живем, работаем. Правда, иногда кое-что случается. Слышал о нашей последней сенсации? У нас теперь фарфор на небе. «Тарелки» над нами летают.

— Где, когда? Ты что, смеешься надо мной?! — Я прикинулся изумленным. Трудно, но что делать — служебные обязанности вынуждают.

— Нет, не смеюсь. Ее видела мать Хенрыка. Знаешь, того капрала с первого отделения.

— Но это же чудо!.. Ты можешь устроить мне с ней встречу? Все это звучит как сказка. Что сказал бы на это старик Жюль Верн? Что бы он сделал?