Я медленно поднимался по лестнице. За мной шел сосед Штоха. Его задачей было постучать в дверь квартиры «пана Мамротека» и ответить, если тот спросит: «Кто там?», затем отойти в сторону, освободив мне дорогу.

Я старался по возможности быть очень сдержанным и спокойным. Малейшая ошибка могла повлечь за собой непредвиденные трудности и перечеркнуть двухмесячную сложную работу. Это было также дело моего профессионального и личного честолюбия — желание свести счеты пятнадцатилетней давности…

Пока все шло по моим предначертаниям. Штох открыл дверь и стоял в удивлении, ничего не понимая. Молниеносно я заскочил в квартиру с пистолетом в руке, готовый к выстрелу.

— Руки вверх, герр Штох! — крикнул я.

Тот послушно поднял руки, отходя в глубь комнаты. Я не спускал с него глаз ни на секунду. Переживал классическое раздвоение личности, будто напротив Курта Штоха стояли в этот момент два человека. Один в страшнейшем нервном напряжении, держит на прицеле шпиона, а другой изучает черты его лица. Где же эти шрамы, черт возьми, наверняка ли это то же лицо? Жалел, что никого не взял себе в помощники. Показалось, что Штох, отступая, двигается в сторону открытого окна.

— Ни шагу дальше! Стоять! — крикнул я.

Штох задержался, и вдруг… его правая рука сделала какое-то движение. В этот момент раздался выстрел. «Убежит, стреляй!» — кричал во мне какой-то далекий голос, казалось, чужой, а не мой. Сердце подкатило к горлу, ноги подогнулись, как будто были сделаны из растапливающегося воска. Я помнил, что должен взять шпиона живым, и поэтому последним усилием воли перенес ствол пистолета с туловища Штоха на его ноги. Не попал и только на мгновение увидел Штоха в окне. Почувствовал, как что-то обожгло правое плечо, и упал на пол. Перед глазами возник вагон, переполненный людьми. Услышал себя, кричащего: «Задержать поезд!», а затем все начало удаляться и терять резкость…

Пришел в сознание только в госпитале. Страшно болела рука. Молодой хирург стоял нагнувшись и что-то делал с ней. Как оказалось, правое плечо было прострелено. Кость не задета, но разорван нерв, нужно было его сшивать.

Лежал на хирургическом столе. Мне было все безразлично: не сумел поймать Штоха, я ничего не стою…

Хирург накладывал повязку.

— А сейчас покой, абсолютный покой, рана не тяжелая, но вы перенесли шоковое состояние, и поэтому следует отдохнуть и прийти в себя.

— Когда я смогу приступить к работе?

— Не раньше чем через пятнадцать дней.

В отдельной палате, в госпитале, меня проведал начальник местной службы безопасности. Чувствовал я себя очень плохо, как обычно бывает сразу после операции.

Начальник интересовался только моим самочувствием. О Штохе не вспоминал. Я его сам спросил: меня мучила мысль, как мог Штох выстрелить с поднятыми вверх руками?

— Это очень просто. У него в рукаве, на тонкой пружинке, был вмонтирован пистолет. Когда он поднимал руки вверх, то при соответствующем движении пистолет выскакивал из карманчика в рукаве. Штох далеко не убежал, прыгнул прямо в объятия охраны. Надо признать, что вы определили им идеальные места…

Последние слова я почти не слышал: начало действовать снотворное.

— Итак, мы опять встретились, паи Штох…

С рукой на перевязи я сидел в комнате допросов Мокотовской тюрьмы.

Курт Штох, в тюремной одежде, скромно присел напротив меня.

— Думаю, на этот раз не будете стрелять?

— Мне неприятно, пан капитан, так уж получилось…

— Это мило с вашей стороны…

— Лучше бы этого не было, пан капитан, но я чувствовал, что попадусь с этой радиостанцией, и на всякий случай нужно было иметь…

— Зачем вы ею пользовались?

— Это вина моих хозяев. Им нужно было как можно скорее получить данные об изобретении и проверить новый способ передачи… Отсюда две радиостанции. А ваша служба радиоконтроля хорошо работает.

Пока я выздоравливал, следствие вел мой товарищ, а сейчас, после моего возвращения, его заканчивали мы вдвоем.

Товарищ выяснил уже много деталей. Например, слово «лампочка» обозначало название тайника, который приготовил Штох. Мелодия из фильма «Прощание» служила для синхронизации приема.

На письменном столе лежал маленький радиоаппарат, приспособленный для включения на расстоянии. Это был тот самый аппарат, который Штох разместил недалеко от квартиры Барбары Еленек, а сам проник в ее квартиру и испортил радиоприемник.

— Узнаете, Штох, эту игрушку?

— Да, — сказал Штох и вдруг нагнулся ко мне: — Пан капитан, — начал он быстро, с ласковой улыбкой, — я для вас все готов сделать. Отправьте меня обратно. Я имею доступ в штаб Гелена в Пуллах, под Мюнхеном. Помните, тогда, в 1946 году? Я говорил правду. Могу еще вам пригодиться… Я много знаю…

В суде Варшавского военного округа прослушано было большое количество свидетелей. Судебное заседание состоялось в конце ноября. Была воссоздана картина более чем двадцатилетней деятельности шпиона. Приговор звучал: пожизненное заключение.

Таким образом, я распрощался со Штохом навсегда.

Его помощники тоже получили от суда народной Польши различные «награды» за шпионскую деятельность. Не буду их перечислять — не стоит. Может быть, напомню только одну фамилию и один приговор: Сыбурак, жертва собственной легкомысленности и болтливой жены, за нарушение служебного долга получит шесть месяцев тюремного заключения и два года условно.

Закончилось трудное дело. В нем участвовало большое количество людей. Хотелось назвать фамилии всех тех, благодаря кому такие, как Штох и его соучастники — наемники западногерманских реваншистов, не могут безнаказанно ходить по нашей земле.

К сожалению, по понятным причинам я не могу этого сделать. Может, так даже лучше для нашего общего дела…

Отсутствие популярности — одна из не очень приятных особенностей моей профессии.

Однако всем этим безымянным людям — товарищам из центра радиоподслушивания, разведчикам и разведчицам, местным сотрудникам нашей службы государственной безопасности, техникам и экспертам, а также сержантам из части связи, врачам и многим, многим другим патриотам полагается благодарность за их участие в этой истории.

Перевод П. В. Грабовского