— Да, — ответил загнанный в угол Либич так тихо, что Бейли с трудом расслышал ответ.

— Очень хорошо. Вот вам ваш Первый Закон.

Приспущенное веко Либича пару раз передёрнул тик. Он разнял свои сжатые руки, но пальцы остались согнутыми, будто каждая рука продолжала сжимать другую, призрачную. Либич опустил руки на колени, и только тогда пальцы распрямились. Бейли рассеянно наблюдал за его действиями.

— Теоретически возможно, — сказал Либич. — Теоретически! Вам так легко не разделаться с Первым Законом, землянин. Нужно очень умело формулировать приказы, чтобы обойти Первый Закон.

— Согласен, — сказал Бейли. — Я всего лишь землянин и в роботах ничего не понимаю, а приказы, которые приводил в пример, сформулировал условно. У солярианина, я уверен, это получилось бы куда лучше.

Либич, как будто не слыша, громко сказал:

— Если робота можно хитростью заставить причинить вред человеку, это означает только то, что позитронный мозг нужно совершенствовать. Следовало бы, собственно, усовершенствовать человека, но это не в нашей власти — значит, надо повышать дуракоустойчивость робота. Мы прогрессируем. Наши роботы стали разнообразнее, профессиональнее, способнее и безвреднее, чем были век назад. А через сто лет мы добьемся ещё большего. Зачем заставлять робота управлять машиной, если можно снабдить позитронным мозгом саму машину. Это специализация, а возможна и универсализация. Почему бы не создать робота со съёмными и сменными конечностями? А? Если бы…

— Вы единственный роботехник на Солярии? — прервал его Бейли.

— Не говорите глупостей.

— Я только спрашиваю. Доктор Дельмар, например, был единственный… э-э… фетоинженер, не считая его ассистентки.

— На Солярии около двадцати роботехников.

— И вы — лучший?

— Лучший, — ответил Либич без ложной скромности.

— И Дельмар работал с вами.

— Да.

— Насколько я понимаю, перед смертью он собирался прервать ваше сотрудничество.

— Ничего похожего. Кто подал вам эту мысль?

— Сдаётся мне, он не одобрял вашего холостого образа жизни.

— Наверное. Он был истинный солярианин. Но это не влияло на наши деловые отношения.

— Чтобы сменить тему: вы ведь не только разрабатываете новые модели, но также выпускаете роботов и ремонтируете их?

— Производством и ремонтом занимаются в основном сами роботы. В моём имении есть большой сборочный завод и ремонтная мастерская.

— Ремонтировать роботов очень сложно?

— Очень просто.

— Значит, техника ремонта недостаточно развита?

— Это вовсе не так.

— А как же тот робот, что присутствовал при убийстве доктора Дельмара?

Либич отвёл глаза и сдвинул брови, будто в глубокой печали.

— С ним ничего нельзя было сделать.

— Так-таки ничего? Он совсем не мог отвечать на вопросы?

— Ни на один. Бесполезно было и пробовать. Позитронный мозг замкнуло необратимо. Не осталось ни одной неповрежденной схемы. Поймите — он был свидетелем убийства, которому не мог помешать.

— А почему, кстати?

— Кто знает? С ним экспериментировал доктор Дельмар. Я не знаю, в каком умственном состоянии находился робот. Дельмар, например, мог ему приказать приостановить все операции, пока исследовалась одна определённая схема. Если кто-то, кого ни доктор Дельмар, ни робот ни в чём дурном не подозревали, вдруг совершил смертоносное нападение, должно было пройти какое-то время, чтобы потенциал Первого Закона в мозгу робота преодолел блокирующий приказ Дельмара. Время задержки зависит от способа нападения и от формулировки приказа. Могу вам подобрать ещё с дюжину причин, по которым робот не мог помешать убийству. Так или иначе, Первый Закон был нарушен, оттого и сгорели все схемы в позитронном мозгу.

— Но если робот физически не мог помешать убийству, разве он несет за это ответственность? Разве Первый Закон требует невозможного?

Либич пожал плечами:

— Первый Закон, несмотря на ваши попытки умалить его, защищает человека до последнего. Он не допускает исключений. Если Первый Закон нарушен, робот погибает.

— Это универсальное правило, сэр?

— Такое же универсальное, как и сам робот.

— Вот я и узнал кое-что.

— Тогда узнайте кое-что ещё. Ваша гипотеза убийства как серии безобидных в отдельности поступков роботов в деле Дельмара не срабатывает.

— Почему?

— Дельмара не отравили — его ударили по голове. Кто-то должен был нанести удар, и нанесла его человеческая рука. Ни один робот не возьмет дубинку и не размозжит человеку череп.

— А если робот нажал безобидную кнопку и на голову Дельмара упал замаскированный груз?

— Землянин, — кисло улыбнулся Либич, — я был на месте преступления. И не пропустил ни одного выпуска новостей. Убийство на Солярии, знаете ли, дело нешуточное. Я точно знаю, что на месте преступления не было никаких механизмов, никаких падающих грузов.

— И никаких тяжелых предметов.

— Вы сыщик, вот и ищите.

— Если исключить причастность роботов к смерти Дельмара, кто же тогда виновен?

— Известно кто! — крикнул Либич. — Его жена! Глэдия!

Тут, по крайней мере, наблюдается полное единодушие, подремал Бейли. Вслух он сказал:

— А кто же тогда с таким искусством заставил роботов отравить Грюера?

— Ну, наверное… — начал Либич и осекся.

— Не думаете же вы, что убийц было двое? Если Глэдия виновна в одном преступлении, она виновна и в другом.

— Да. Должно быть, вы правы. — Либич вновь обрел уверенность. — Без сомнения, так оно и есть.

— Без сомнения?

— Никто другой не мог настолько близко подойти к Дельмару, чтобы убить его. Он допускал присутствие посторонних не больше, чем я, только для жены делал исключение — а я никаких исключений не делаю. Тем умнее с моей стороны, — рассмеялся он.

— А ведь вы хорошо её знаете, — резко сказал Бейли.

— Кого?

— Её. Ту, о ком мы говорим. Глэдию!

— Кто вам сказал, что я знаю её ближе, чем кого-либо? — Либич чуть-чуть, на дюйм, ослабил застежку у воротника, чтобы легче было дышать.

— Сама Глэдия. Вы вместе ходили на прогулки.

— Так что же? Мы были соседи. Это в порядке вещей. Она мне казалась приятной особой.

— Значит, вы себя хорошо чувствовали в её обществе?

— Беседы с ней помогали снять напряжение, — пожал плечами Либич.

— О чём вы разговаривали?

— О роботехнике. — В голосе Либича прозвучало легкое недоумение: о чём же, мол, ещё?

— И она поддерживала разговор?

— Она ничего в этом не понимала. Ни аза! Но слушала. Сама она забавляется какой-то ерундой с силовыми полями — называется полевая колористика. Меня эти глупости выводят из терпения, но я тоже слушал.

— Личных контактов у вас не было?

Возмущенный Либич промолчал.

— Она вам нравилась? — Бейли попытался с другой стороны.

— Что?

— Она привлекала вас? Физически?

Веко Либича подтянулось и стало на место, губы скривились.

— Грязная скотина, — буркнул он.

— Ладно, попробуем иначе. Когда Глэдия перестала казаться вам приятной? Вы сами употребили это слово, если помните.

— О чём вы?

— Вы сказали, что находили её общество приятным. Теперь вы считаете, что она убила своего мужа. Приятные люди обычно так не поступают.

— Я в ней ошибался.

— Но вы поняли, что ошиблись в ней, ещё до того, как она убила мужа — если убила. Вы прекратили прогулки с ней за некоторое время до убийства. Почему?

— Это так важно?

— Важно всё, пока не будет доказано обратное.

— Послушайте, если я нужен вам в качестве роботехника — спрашивайте. На вопросы о своей личной жизни я отвечать не буду.

— Вы были тесно связаны и с убитым, и с подозреваемой. Разве вы не понимаете, что без нескромных вопросов не обойтись? Почему вы прекратили прогулки с Глэдией?

— Мне стало не о чём с ней говорить, — огрызнулся Либич. — Я был слишком занят. Я не видел смысла продолжать эти прогулки.

— Другими словами, её общество перестало быть приятным.