Если просто принять факт, что люди научились использовать гиперпространство, не понимая, что именно они используют, то практический результат становился предельно ясен. Корабль находился в нескольких микропарсеках от Земли, а в следующий момент оказался в нескольких микропарсеках от Авроры.

В идеале Прыжок занимал нулевой момент — в буквальном смысле ноль времени, — и, будь он выполнен безупречно, никакой биологической реакции не возникло бы и возникнуть не могло. Однако, по утверждению физиков, абсолютная безупречность требовала неограниченной энергии, потому всегда возникал «эффект времени», не вполне равный нулю, но поддающийся сокращению до требуемой малой величины. Именно из-за него возникало непривычное, но абсолютно безвредное ощущение, что тебя вывернули наизнанку.

Едва Бейли осознал, что теперь находится очень далеко от Земли и очень близко от Авроры, как им овладело сильнейшее желание поскорее увидеть этот мир.

И просто как обитаемую планету, и как объект, с которым он познакомился по фильмокнигам, а теперь мог своими глазами посмотреть на то, чем были заняты все его мысли.

В эту минуту вошёл Жискар с едой, подаваемой в середине периода между пробуждением и сном — так сказать, обедом, — и сообщил:

— Мы приближаемся к Авроре, сэр, но обозревать её из рубки вы не сможете. Правда, обозревать пока нечего. Солнце Авроры в данный момент выглядит просто яркой звездой, и пройдёт ещё несколько суток, прежде чем мы приблизимся к Авроре настолько, что её можно будет рассматривать в подробностях.

Жискар замолчал, но затем как будто что-то сообразил и поспешил добавить:

— Но и тогда, сэр, обозревать её из рубки вы не сможете.

Бейли стиснул зубы от унижения. Видимо, никто не сомневался, что он захочет взглянуть на планету из космоса, и это желание бесцеремонно подавили в самом зародыше. Его присутствия в рубке в качестве наблюдателя не требовалось.

— Хорошо, Жискар, — сказал он, и робот ушёл.

Бейли угрюмо смотрел ему вслед. Какие ещё ограничения будут на него наложены? Успешное завершение его миссии и так представлялось весьма сомнительным, но сколько способов изыщут аврорианцы, чтобы оно стало заведомо невозможным?

Бейли обернулся к Дэниелу и сказал:

— Дэниел, меня раздражает, что я должен сидеть здесь взаперти, потому что аврорианцы на борту опасаются меня как источника инфекции. Ведь это чистейшей воды суеверие. Разве я не прошёл полную обработку?

— Вас просят не покидать каюту, партнер Элайдж, вовсе не потому, что вы внушаете аврорианцам хоть какие-то опасения, — ответил Дэниел.

— Да? Тогда почему же?

— Если помните, при нашей встрече на этом корабле вы спросили меня о причине, из-за которой меня послали сопровождать вас. Я ответил: чтобы у вас, пока вы будете осваиваться с новой обстановкой, было рядом что-то знакомое и чтобы доставить радость мне. Я собирался сообщить вам третью причину, но пришёл Жискар с проектором и фильмокнигами, а затем мы заговорили о робопсихологии.

— И третью причину ты так и не назвал. Так в чём она состоит?

— Просто, партнер Элайдж, мне поручили оберегать вас.

— От чего оберегать?

— Случай, который мы условились называть робийством, пробудил разные необычные страсти. Вас пригласили на Аврору доказать невиновность доктора Фастольфа. А гиперволновая драма…

— Иосафат, Дэниел! — возмущенно вскричал Бейли. — Неужто её видели и на Авроре?

— Её видели на всех космомирах, партнер Элайдж. Она пользовалась огромным успехом и неопровержимо доказывала, что вы необычайно талантливый следователь.

— И замешанные в робийстве могли так испугаться моего появления, что готовы рискнуть многим, лишь бы помешать мне установить истину. Даже убить меня.

— Доктор Фастольф, — невозмутимо сказал Дэниел, — абсолютно убеждён, что в робийстве никто не замешан, поскольку совершить его было под силу только ему самому. С точки зрения доктора Фастольфа, это была несчастная случайность. Однако есть люди, которые пытаются использовать её в своих целях, и в их интересах воспрепятствовать вам, помешать доказать, что это была именно случайность. Вот почему вас необходимо оберегать.

Бейли торопливо прошёлся по каюте, словно стараясь подстегнуть свои мысли физическим напряжением. Почему-то ощущения грозящей опасности у него не возникло. Он сказал:

— Дэниел, сколько всего человекоподобных роботов на Авроре?

— Теперь, когда Джендер больше не функционирует?

— Да. Теперь, когда Джендер умер.

— Один, партнер Элайдж.

Бейли потрясенно уставился на Дэниела и беззвучно повторил: «Один?» После паузы он сказал:

— Я хочу уточнить, Дэниел. Ты единственный человекоподобный робот на Авроре?

— И на всех остальных планетах, населённых людьми, партнер Элайдж. Я думал, вам это известно. Доктор Фастольф не счел нужным создать их больше, а никто другой на это не способен.

— Но если это так и один из двух человекоподобных роботов был убит, неужели доктор Фастольф не сообразил, что второму и теперь единственному человекоподобному роботу — тебе, Дэниел, — может угрожать опасность?

— Такой вариант он учитывает. Но вероятность повторения редчайшего стечения обстоятельств, вызвавшего умственную заморозку, фантастически мала. Тем не менее он полагает, что возможность какого-либо несчастного случая полностью исключить нельзя, и, надо думать, это также сыграло свою роль в его решении отправить меня на Землю за вами. Так, чтобы меня неделю не было на Авроре.

— И теперь ты такой же заключенный, как и я, Дэниел?

— Только в том смысле, — спокойно ответил Дэниел, — что мне не следует покидать пределы этой каюты.

— А в каком ещё смысле можно быть заключенным?

— В том смысле, что подобное ограничение свободы действий отрицательно влияет на подвергнутых ему. В понятие «заключение» заложено отсутствие добровольности. Я же вполне понимаю причину, почему мне нельзя выходить отсюда, и признаю её весомость.

— Ты-то признаешь, — отрезал Бейли, — а я нет. То есть я заключенный в полном смысле слова. Да и что обеспечивает нам безопасность здесь?

— Во-первых, партнер Элайдж, снаружи дежурит Жискар.

— А у него хватит сообразительности принять меры?

— Он полностью понимает распоряжения, которые получил. Он очень прочен, силен и сознает всю важность возложенных на него обязанностей.

— Ты хочешь сказать, что он позволит разломать себя, лишь бы защитить нас с тобой?

— Естественно. Как и я дам себя разломать, чтобы обеспечить безопасность вам.

Бейли растерялся.

— И тебя не возмущает ситуация, — пробормотал он, — при которой ты можешь быть вынужден отказаться от своего существования ради меня?

— Я так запрограммирован, партнер Элайдж, — ответил Дэниел голосом, в котором словно бы зазвучала необычная мягкость. — Но почему-то мне кажется, что и без программирования утрата моего существования куда менее важна, чем ваше спасение.

Бейли не устоял. Он схватил руку Дэниела и яростно её потряс.

— Спасибо, партнер Дэниел, но только ни в коем случае собой не жертвуй. Я не хочу, чтобы ты перестал существовать. Это слишком дорогая цена за моё спасение, так я считаю.

Бейли с изумлением понял, что говорит абсолютно искренне, и слегка ужаснулся своей готовности рискнуть жизнью ради робота… Нет, не робота — Дэниела.

Вошёл Жискар, и снова без предупреждения. Бейли уже свыкся с этим: робот, как его телохранитель, должен был входить и выходить без разрешения, когда считал нужным сам. А в глазах Бейли Жискар оставался всего лишь роботом, пусть он и не называл его «боем» и опускал инициал Р. Если Жискар застанет его, когда он будет чесаться, ковырять в носу, удовлетворять ту или иную неаппетитную физиологическую потребность, то (решил Бейли) воспримет его действия с полным равнодушием, без осуждения или критики и лишь безразлично зафиксирует в памяти это наблюдение.