— Увести их в Дом Перевоспитания.

Гулко хлопнули медные двери, и ахейцы упали на мокрые камни пола. Они не видели, как воины захватывали их корабль, безжалостно уничтожая всех, кто осмеливался встать на дороге. Они многого не увидят. Весь остаток своей жизни они будут видеть лишь опаленный солнцем мрамор да узкую полоску неба над мрачным рудником. Они уже никогда не будут людьми.

Цвет. Как много он значит в нашей жизни.

Серый — это унижение и безысходность. Это цвет арестантских бушлатов, гадящий душу, словно тифозная вошь.

Красный — это цвет смерти. Бесцветная старуха любит кровь и мажет ею лезвие своей косы. Она красит им знамена полков, и эти полки никогда не вернутся с поля битвы.

Черный — это цвет Вечности. Холодный и всепоглощающий. Он пожирает даже лучи солнца. Он — черная гарь пожарищ, когда мир превращается в Вечность. Бездна тоже черного цвета. И Космос. Ибо они вечны.

Синий — цвет моря. Цвет соленый, теплый и ласковый. Люди, любящие синий — романтики жизни. Они отвергают черный фатализм корсарских бархатных шляп. Они улыбаются ультрамариновыми глазами. Глазами надежды и счастья.

Зеленый — это полдень, освещенный солнечными лучами. Он ласков, но неплодороден. Он счастлив, но это примитивное счастье. На уровне хлорофилла. Зеленые люди страдают от бесплодия и пьют сок смерти — алую кровь. Их называют вампирами. Но вампирами они становятся черной ночью. Ибо вампир — не кровь, он — Вечность. А Вечность любит ночь и боится яростного желтого солнца, вытаскивающего ее из бездны. Вампиры тают от солнца.

Желтый — это цвет стихии. Пожар — стихия с желто-красными языками. Это жизнь пытается одолеть смерть. И когда стихия побеждает, смерть вынуждена удалиться в черные чертоги Вечности. Греки очень любили желтый, ибо они не имели блеклой патины рая и вынуждены были любить стихию жизни. Желтый цвет — это глаза ягуара, подобного молнии. Это цвет молнии — огненной стрелы великого Зевса. Даже бушующий океан — грязно-желтого цвета.

Коричневый — это цвет стойкости и бешенства. Его избрали штурмовики и берсеркиры. Бросаясь на красное, быки думают о коричневом. Коричневый — это смесь Смерти и Вечности. Великие чаши равновесия. Ибо Смерть мгновенна, а Вечность бессмертна. Весы равны лишь миг, а потом распадаются на два отвратительных цвета. Кровь и пустота. Штурмовики умерли и канули в Лету, берсеркиры никогда не обрели своей Валгалы.

Белый — такого цвета нет вообще. Это блеклый оттенок любого из цветов. Розовый — ленивая смерть от дозы опия. Голубой — сопливый отсвет ручейка в великом Океане. Салатовый — словно безвкусная французская травка. Светло-лимонный — подобен этому яростному плоду, вдруг выжатому и потерявшему свою ярость. Бледно-коричневый — цвет, никогда не решившийся распасться на кровь и пустоту, а влачащий свою жизнь бледно-коричневым.

Лишь черный цвет не имеет блеклых оттенков. Ибо Вечность — абсолютна, она не признает компромиссов.

Низшие не имели цвета. Они были голыми. Они пахли грязью и кровью. Глаза их слезились от блеклой пыли и желтого солнца.

Слокос яростно долбил медным молотом по клину. Слокос был пожизненным низшим. Он родился счастливым. Судьба назначила ему быть воином. Он был могуч и храбр. От удара его страшного кулака валились наземь быки, лошади вздымались на дыбы от его крика. Враги боялись его, друзья уважали, Начальник Гвардии Солнца Давр предвещал ему великое будущее. Все полетело к черту в тот день, когда Слокос встретил Глайду. Огромная черная коса змеей хлестнула по глазам воина и затмила ему белый свет. Несколько дней он ходил сам не свой, а потом он снова встретил ее. Но лучше бы не встречал. Она шла, вцепившись в руку Начальника Гвардии, и он, смеясь, целовал ее яркие губы. Слокос подошел к Давру и сказал, что ему нужно поговорить с ним. Начальник Гвардии отнекивался и просил подойти потом, но Слокос был настойчив. Когда они отошли в сторону, воин попросил Начальника Гвардии отдать ему Глайду. Тот сильно удивился этой просьбе.

— Сегодня она со мной, завтра будет твоя. А потом ее захочет кто-нибудь еще. Так велит обычай! — И он похлопал Слокоса по плечу.

Но воина этот обычай не устраивал. Он размахнулся и ударил Начальника Гвардии в голову. Тот грузно упал на рыжий песок, но затем вскочил и бросился на Слокоса. Он знал разные увертки и дрался нечестно, но Слокос стоял как скала. Он сбивал и сбивал взбешенного Начальника Гвардии с ног. Затем он прыгнул на него и начал душить. Воины, издалека наблюдавшие за этим поединком, попытались прийти на помощь своему командиру, но Слокос разбросал их, словно щенков. Начальник Гвардии уже хрипел. И тут во дворе появился сам Великий Белый Титан. Он посмотрел на Слокоса и стал снимать черную полумаску. Воин понял, что Великий Белый Титан сейчас убьет его. Собрав все свои силы, он бросился на нового врага. Но стремительный удар кулака провалился в пустоту, а затем на голову Слокоса обрушилось что-то тяжелое в яркое, и он потерял сознание.

Очнулся он спустя много часов, в Доме Перевоспитания. Голова раскалывалась так, словно еe пронзила молния.

Совет Пяти приговорил Слокоса к пожизненному пребыванию в низших. На него навесили цепи и пригнали в мраморный карьер. Люди здесь выдерживали не более года, но Слокос был молод и очень силен — он держался уже третий, и уже третий год перед его глазами был все тот же медный кол, дергающийся в руках напарника Слокоса Киша, и бывший воин мерно бил по нему молотом. Удар, удар… День, день… И так вся жизнь.

Достаточно. Слокос отложил молот в сторону, Киш вставил в проделанное в коле отверстие рычаг, и они в четыре руки с трудом выдернули кол из гранитного монолита. Затем напарник Слокоса вбил в образовавшееся отверстие клин из твердого тиса. Слокос вытер со лба пот. Еще две такие операции, и восемь вбитых в камень клиньев вычертят квадрат вырубаемой глыбы. Клинья будут долго поливаться горячей водой, после чего разбухнут и разорвут крепкий камень. Вырванный из горы монолит попадет в каменные мастерские Великого Белого Титана, где он будет превращен в колонну или статую.

Таких, как Слокос и Киш, здесь было несколько сотен. Все они были низшими. Кто, как Слокос, навечно, кто, подобно Кишу, на год или два. Смотря по степени того проступка, который они совершили. Киш, например, украл со склада кусок материи, зачем, он так и не смог объяснить, и на год был переведен в низшие. A раньше oн был землепашцем, и по ночам ему снились его вол и свежая борозда.

Слокос вбил последний клин и позволил себе разогнуть спину. Стоявший неподалеку охранник заметил это и угрожающе крикнул. Зло сплюнув сквозь зубы, Слокос показал ястребу, как они называли охранников, что его напарник пошел за горячей водой, и делать ему сейчас нечего. Но охранника эти доводы совершенно не тронули, и он с угрожающим видом двинулся к Слокосу. Ястребы на каменоломнях были двух видов. Одни стояли на специальных вышках, окружающих карьер. Они были вооружены луками и должны были предотвращать попытки побега или бунта. Но их почти никогда не бывало, и поэтому эти охранники были ленивы и добродушны. Зато те, что находились внизу, были большими сволочами. Они следили за тем, чтобы низшие не переставали работать, и их страшный кнут, обжигающий тело огненной болью, никогда не оставался без дела. Для тех, кто и после этого пытался артачиться, охранники имели более весомый аргумент — бронзовый меч, раскаляющий ножны. Это были люди с убогим мозгом и низменными желаниями. Сами Титаны презирали их.