— Нет! Ни за что!

— Если бы от твоего ответа зависела лишь твоя жизнь, — задумчиво промолвил монстр. Его горло издало тихий звук. То ли речь, то ли песню. Странный, хрипловатый, завораживающий. Дрила почувствовала, как ее мозг охватывает пелена сладкого, словно дурман, равнодушия. Ей стало хорошо и спокойно, заботы и беды ушли в никуда, зябкий мрамор скамьи превратился в подушку лебяжьего пуха. Рука атлантки безвольно разжалась, бластер выскользнул и с легким стуком упал на пол.

Косясь на Дрилу, Турикор продолжал петь, одновременно усиливая натиск на хрустящий в могучих руках прут. Медь с треском разломилась. Монстр не без труда протиснул массивное тело в образовавшееся отверстие. Не переставая издавать гипнотический звук, Турикор подошел к атлантам и ударом ноги отшвырнул бластер в сторону догорающего лифта.

Песнь оборвалась. Дрила очнулась и смотрела в глаза склонившегося над ней монстра. Отвратительно улыбаясь, Турикор поднял безвольное тело Грогута и, разинув огромную пасть, прикусил голову атланта. Во все стороны ударили фонтанчики крови. Дрила закричала. Турикор задвигал гигантскими челюстями. В уголках губ выступила слюна, перемешанная с кашицей мозгов жертвы. Глаза Дрилы закатились, и она потеряла сознание.

Очнулась она на плече Турикора. Было темно, воздух сперт и сыр. Монстр шел по Лабиринту, под ногами его чавкала вода.

— Мир рухнул, мама, — сказал он, почувствовав, что к ней вернулось сознание. — Но у меня есть логово, где мы можем отсидеться.

Фраза была сказана голосом Грогута. Дрила закричала от ужаса и снова провалилась в небытие.

Когда она очнулась вторично, они уже были в логове Турикора. Это была просторная сухая пещера, расположенная метрах в двадцати от поверхности земли. Вода, затопившая Лабиринт, не смогла подняться на такую высоту.

Дрила лежала на груде тряпок — одежд жертв, сожранных монстром за многие годы, в нише горел небольшой светильник. «Излишняя любезность», — подумала Дрила. И она, и Турикор прекрасно видели в темноте.

— Вот мы и дома, мама, — шепнул монстр. Он подошел к женщине и, как прежде, положил большую шишковатую голову нa ее колени. А она, позабыв о пережитом ужасе, машинально гладила эту голову, слушая бесконечную песнь Турикора.

А затем он овладел ею. И она поняла, что монстр делал это с женщинами и прежде. Было больно и отвратительно, особенно когда Турикор заявил:

— Я давно мечтал об этом. Было бы глупо не воспользоваться случаем, мама…

И в голосе его не было ни нотки цинизма.

Дрила прожила еще сколько-то. Сколько — знает лишь темнота. А затем Турикор съел ее, так как хотел есть. И познал ее мозг.

— Прости, мама.

А вскоре темнота пожрала и его время, и он уснул. И ему снилась сказка — бесконечный лабиринт, из которого нет выхода; и маленький бегущий ребенок, чей смех звонко переливается в закоулках стен.

Сон, переходящий в смерть.

Дозорный кемтянин отвлекся по нужде. Когда же он отвернулся от ствола щедро увлажненного дерева, меч и щит исчезли. На том месте, где они лежали, стоял смуглый ухмыляющийся атлант, за его спиной виднелись еще трое.

— Ну что, проссал все на свете? Получай, раззява! — Крепкий кулак врезался в челюсть опешившего кемтянина, швырнул его прямо на обгаженное дерево… Земля была хотя и влажной, но мягкой и ласковой, вставать почему-то не хотелось, и часовой решил изобразить легкий обморок, однако атлант был не из тех, кого можно было провести этой нехитрой уловкой.

— Что, полежать надумал? А ну, вставай! Брось притворяться!

Две пары сильных рук подхватили часового и прислонили к дереву. Последовал удар в солнечное сплетение, а лишь кемтянин согнулся — снова в челюсть.

— Где лагерь? Отвечай!

«Зачем им нужен лагерь? — лихорадочно соображал часовой. — Хотят напасть? Очень сомнительно. Да и били они скорей в шутку, развлекаясь, но пребольно».

— Над чем задумался?

Пятка обрушилась на почки. «Ведь забьют! — понял часовой. — В шутку забьют!» Он открыл глаза и сел. Голова немного плыла, во рту было солоновато. Сплюнув кровью и выбитым зубом, кемтянин на всякий случай спросил:

— Лагерь?

Последовал новый удар по почкам.

— Понял, понял, — заторопился часовой. — Сейчас отведу. Атланты связали ему руки веревкой. Один из них взялся за длинный конец ее и приказал:

— Шлепай!

И кемтянин покорно повел врагов в лагерь, недоумевая, Что же все-таки нужно этим четверым — а их было всего четверо! — всадникам.

Ничего он не смог понять и тогда, когда бивший его всадник небрежно бросил окружившим их группу воинам:

— Я от стратега Трегера. Ведите меня к Мечу.

Ему хотели связать руки, но он положил ладонь на рукоять меча столь выразительно, что кемтяне отказались от своего намерения.

Представ перед Мечом, атлант сказал:

— Я Керк. Архонт Керк. Трегер велел передать, что можно начинать…

— …Во имя Бога, сильного и жестокого. Во имя тьмы и ночи. Во имя мрака и страха…

Бормочущий заклинания проводник вел Гиптия в подземный храм Сета, бога мрака и зла. Путь их пролегал по извилистому бесконечному лабиринту, творцом которого, как считалось, был сам Сет. Гиптий предполагал, что его создали тектоника и вода, но сейчас его охватывал невольный страх, настолько ровными и правильными были стены подземелья.

«Дуга поворотов — ровно тридцать градусов. Неужели это творение человеческого разума? А может, и нечеловеческого? Кажется, я схожу с ума!»

Украдкой смахнув липкий пот, Гиптий покосился на проводника. Тот, ничего не замечая, мерно бубнил себе под нос молитву.

Коридор круто пошел вниз. Атлант взглянул на врезанный в браслет манометр. Сто восемьдесят метров ниже уровня моря! Сколько же им еще предстоит спускаться?!

— Страх! — вдруг сказал проводник и снова забормотал несуразицу. Факел в его руке начал гаснуть.

«Ловушка! — мелькнуло в голове Гиптия. — Они пожертвовали этим идиотом, приказав ему завести меня в подземелье и оставить там. Конечно, Изида найдет меня по нейтронному маяку, но сколько на это уйдет времени? Сколько?!» На ум пришли истории об ужасных чудовищах, порождениях мрака, что выходили из темных глубин подземелий и убивали людей одним своим видом; о бестелесных вампирах, забирающих жизнь сладким поцелуем в губы. Кожу Гиптия усеяла гусиная сыпь.

— Страх! — вновь сказал проводник. Факел потух. Установилась тишина. Ни шороха, ни звука мелкой капли. Лишь тишина, тяжелая, словно зыбучий песок.

— Завел, паскуда? — бросил в пустоту Гиптий. Проводник тихо рассмеялся в ответ.

— Страх!

— Безмозглый кретин!

Вдоволь наговорившись, Гиптий решил передохнуть. Как он жалел в эту минуту, что не взял с собой хотя бы куска фосфора — его слабое свечение позволило бы видеть, что творится вокруг.

— Страх! — вновь сказал проводник. — Они идут. Каким-то звериным чутьем он слышал далекие шаги неизвестности.

— Кто они?

Проводник не ответил. «Тварь!» — выругался про себя Гиптий и собрался уже нажать кнопку нейтронного маяка, но в этот момент за поворотом блеснул слабый луч света. Он разгорался сильнее и сильнее, и вот появилась рука с факелом, очерчивающим черный силуэт человека. За первым появился еще один факел, еще и еще — цепочка светящихся живых огней.

«Ну хоть не призраки!» — с облегчением подумал Гиптий.

— Кто?! — гулко отбросили стены крик впереди идущего.

— Слуги Бога! — завопил в ответ проводник.

— Какого?

— Единственного и истинного.

Или ответ удовлетворил вопрошающего, или он узнал проводника, но последовал приказ:

— Следуйте за нами!

Цепочка огней распалась. Люди с факелами встали по краям коридора, предоставляя Гиптию и проводнику двинуться в этот ослепительно яркий проход.

Минуя застывших столбами факелоносцев, атлант рассматривал их: огромные фигуры-тени в красных, скрывающих лицо балахонах. Почему-то Гиптию стало смешно. «Тоже мне, призраки ночи! При желании я бы устроил представление куда поэффективней!»