Наконец вино было выпито, беседа стала менее оживленной. Инкий выразительно посматривал на циферблат кварцевых часов. Командор поднялся для заключительного слова, как и прежде, играя на Эмансера.

— Атлантическая цивилизация процветает и благоденствует. Мы идем к новым победам и новым свершениям. Через пару десятков лет, думаю, можно будет ввести железо, а через пару тысячелетий появятся космические корабли. Но все это возможно лишь при условии, что мы будем едины в своих действиях, в стремлении к цели. Разум и единство. Единство и Разум! И мы непобедимы! Я все сказал. Заседание Совета окончено.

Атланты нестройно потянулись к выходу из залы. Расположенный за гладью небольшого зеркала, висевшего над головой Командора, монитор проводил стеклянным оком членов Совета Пяти до выхода.

Сидящий за монитором человек досмотрел эту брызжущую фальшью сцену до конца и нажал кнопку на панели управления. Картинка с изображением зала заседаний Совета Пяти исчезла, появилась другая — идущие по коридору Сальвазий и Эмансер. Невидимый телеглаз следовал за ними по пятам, фиксируя каждый жест, каждое движение. Разговор жреца Разума и его ученика был почти не слышен, и тогда человек подкрутил рукоять настройки звука. Вскоре ему удалось поймать нужную волну.

— …комедию! — Это был обрывок фразы Эмансера.

Сальвазий скрипуче рассмеялся и ответил:

— Да, сказка, придуманная Командором, не слишком удачна. Он мог бы выдумать и получше!

Услышав то, что хотел, человек отключил экран и взял передатчик.

— Докладывает Верархонт Внутренней Службы. Старик стал в последнее время говорить много лишнего.

— Спасибо за информацию, — ответил голос Командора. — Я подумаю о том, как укоротить ему язык.

Лазерный импульс оплавил стену над головой Русия. Какое-то мгновение он ошалело взирал на солидную с рваными краями дыру, прожженную в толстенном камне, затем прыгнул, падая вперед. И вовремя. Рядом с первой отметиной появилась вторая. Точно в том месте, где мгновением раньше находилась голова атланта.

Откатившись к стене, Русий вытащил бластер, кобуру с которым он по необъяснимой прихоти повесил утром на пояс — обычно атланты не носили с собой бластеров. Огонь по нему велся из залы, смежной с комнатой писцов.

«Четвертый уровень. Выход отсюда лишь один. Миновать меня убийце не удастся. Он попал в ловушку», — мгновенно оценил ситуацию Русий. Поведение покушавшегося отдавало безумием. Но, может, он собирается прорываться? Настороженно косясь в светлый четырехугольник дверного проема, Русий начал отползать за массивную колонну. За этим занятием его и застала Ариадна.

— Играем в прятки? — весело поинтересовалась она.

— Угу, — буркнул Русий, окидывая девушку стремительным взглядом. — Только водящего в нашей игре расстреливают из бластера.

— Тебя опять пытались убить? Бедняжка! — пожалела девушка Русия, приседая на корточки рядом. Глаза атланта непроизвольно скосили в сторону и уставились в изящное загорелое бедро, едва прикрытое короткой туникой. — Что будем делать?

— Любовью заниматься! — рассердился Русий. — Разве не ясно, что рано или поздно он будет вынужден выйти из своего убежища.

— Если только ЭТО еще там.

— Это? — удивился Русий.

— А почему ты уверен, что стрелявший в тебя обязательно должен оказаться мужчиной? Может быть, это женщина, может, что-то иное.

Атлант хмыкнул.

— Не помню, чтобы я обидел хотя бы одну женщину, но, впрочем, все может быть…

— Ты даже не знаешь, обидел ли ты кого-нибудь?

— Не привык обращать внимания на подобные мелочи! Из самолюбия Русий полежал еще немного, после чего начал подниматься.

— Ты права. Ждать нечего. Нужно пойти и посмотреть.

Уровень был по-прежнему пуст. Дворец не отличался обилием обитателей. Атланты да около сотни таралов: чиновники, охрана и прислуга. Все они были заняты своими делами, почти невозможно было встретить праздношатающегося в бесконечных коридорах Дворца. Так было и сейчас. Коридор был пуст. Но почему безмолвствуют писцы?

Ответ на этот вопрос был получен спустя мгновение.

Держа палец на спусковом крючке, Русий ворвался в первое помещение. Никого! Что-то подсказывало Русию, что и в соседней комнате неприятностей для его персоны не предвидится. Писцы были на месте. Все пятеро. Они лежали у своих столиков с простреленными головами. Пахло паленым.

В комнату вошла Ариадна.

— ЭТО ушло туда! — Она указала пальцем на большую дыру, прожженную в одной из стен залы. Оплавленный камень еще дымился.

Забыв об осторожности, Русий бросился к отверстию, просунул в него голову и едва не распрощался с жизнью. Импульс, выпущенный ЭТИМ — фигурой в синем плаще — оплавил камень над торчащей из стены головой атланта.

Спустя мгновение Русий был уже снаружи и гнался за стрелявшим в него ЭТИМ. ЭТО бежал-бежала-бежало по направлению к сектору «А». Русий бросился вдогонку. Ой уже миновал лестничный пролет, когда наверху послышались звуки выстрелов и приглушенный крик. Затем все стихло. В тишине, нарушаемой лишь шагами и дыханием атланта, отчетливо щелкнул замок двери, преграждающей доступ в сектор.

Еще несколько шагов — и Русий стоял на площадке перед сектором «А». Гвардейцы, охранявшие сектор, были убиты. Расплавленная медь щитов и мечей свидетельствовала о том, что гиганты пытались сопротивляться. Но безуспешно, убийца расправился с невольными свидетелями.

Русий набрал код и распахнул дверь. Тишина. Тишина и безмолвие. Труп тарала у самого входа. Длинный коридор — копия перехода «Марса» — был пуст, если не считать скомканного плаща, небрежно брошенного на пол. ЭТО рассталось с единственной уликой, способной выдать.

Русий осмотрел плащ. Типичный, предназначенный для чиновников порта. Швырнул его на пол, прямо под ноги подбежавшей Ариадне. Затем он начал стучаться в каюты. В секторе оказались Бульвий, Этна и Леда. Четвертым открыл заспанный Крим.

Рыжебородый Титан проснулся от неясного шороха. Перед кроватью, на которой спали он и Слета, стоял вооруженный мечом человек. Проколотые ноздри незваного гостя свидетельствовали, что он — кечуанин, шрамы, иссекшие лицо, что он — храбрый воин.

— Не кричи, — сказал он на ломаном уру, — я не сделаю тебе ничего дурного.

— Я знаю, — негромко, чтобы не разбудить Слету, сказал Инкий, — иначе зачем бы ты стал дожидаться моего пробуждения.

Незнакомец улыбнулся, пронизав полумрак ослепительно белыми зубами.

— Ты прав. Я здесь уже довольно долго и мог без труда убить тебя.

— Так что же тебе нужно?

— Ты пригрел на груди змею. В твоем доме предатель, яд которого страшнее яда змеи.

— Тот, что провел твой отряд в Город?

— Откуда ты знаешь? — удивился кечуанин.

— Догадался. Почему ты решил предать его? Из-за того, что он позже сражался на нашей стороне?

— Так ты знаешь и это? Ты знаешь, кто он?

— Конечно. Я догадывался об этом ранее, был почти уверен минуту назад, а теперь могу без колебаний назвать тебе его имя. Но я хочу знать, почему ты решил предать его?

— Хм… — Собеседник небрежно бросил меч на постель — Вы, боги Солнца — страшные люди. Страшные люди! Мир, который вы строите, жесток и ужасен. Это мир оборотней и вампиров. Мне стоило бы убить тебя и жреца Солнца, потому что в ваших руках знание и великая сила, потому что вы пришельцы из другого мира.

— Вот как! — засмеялся Инкий. — А почему бы тебе просто не вообразить, что мы боги?

— Боги этого мира не обладают такой силой, — убежденно произнес кечуанин. — Боги этого мира не обладают таким знанием. Вы посланцы иного мира, выдающие себя за богов.

— Что ж, допустим, ты прав. Но почему же тогда ты отказываешься от возможности убить злого бога ради смерти какого-то никчемного уру? Ведь ты сам сказал, что наши сила и знание несут смерть!

— Я должен был бы убить вас всех, но это выше моих сил. Я убью самого страшного. Ибо он рожден этой землей. Он плоть этой земли. Он знает ее слабости и достоинства. Он страшен, когда рвется к власти, он будет ужасен, когда достигнет ее. Он понимает душу земли, вам же не суждено понять ее. Вы мыслите другими категориями. Вы подобны корню в мясной похлебке, положенному туда для вкуса; корню, без которого вполне можно обойтись. А он-соль, без которой мясо будет несъедобно. Он предал вас, он предал многих и предаст еще больше. Его манит власть. Она для него — все, а для вас она лишь орудие для достижения чего-то иного, что в ваших глазах имеет высшую ценность. Я не прав, Рыжебородый?