Это вышло как-то само собой: когда Эмансер хотел забраться в колесницу, куда садилась Леда, выяснилось, что там уже находится Командор. Эмансеру пришлось отступиться и залезть в колесницу Сальвазия.

Как только лошади набрали разбег, Сальвазий сказал Эмансеру на языке детей Кемта, опасаясь, видимо, что его поймет возница:

— Ты сделал глупость. Тебе не следовало трогать Леду.

— Я не уверен, что у меня с ней что-то было, — признался Эмансер.

— Это неважно. Все видели, как вы ушли в дюны, и какое имеет значение, что вы там делали. Вы ушли — и это главное! Леда — возлюбленная Командора. Это может не слишком бросаться в глаза — у них довольно странные отношения, но это так. Я сделал ошибку, не предупредив тебя об этом.

— Не думаю, что мне может что-то грозить. Она сама завлекла меня. И потом, Командор мало похож на ревнивца.

Сальвазий усмехнулся.

— Ты думаешь? Кто знает, какие страсти бушуют в душе этого человека? Если он только человек. Он лишь кажется бесстрастным. Но я уверен, на деле он клубок противоречий. Неразрешимых к тому же. Послушай моего совета, не лезь больше к этой женщине.

— Я люблю ее. Я вдруг понял это.

— Мне жаль тебя.

— Почему? — удивился Эмансер. — Я люблю! Люблю прекрасную женщину!

— Поэтому и жаль. Не спорю, она прекрасна. Но ты любишь ту, которая не любит и не любила никогда и никого.

Возница лихо щелкнул бичом, и колесница загрохотала по разводному мосту. Облако взметнувшейся пыли захлестнуло следующую, последнюю колесницу. Сидевшие в ней Командор и Леда закашлялись.

— Проклятый кемтянин! — раздраженно воскликнул Командор.

— При чем здесь он? Это не его ноги подняли пыль, попавшую нам в горло.

— Зачем ты ушла с ним?

— Просто так! — Леда улыбнулась и вызывающе посмотрела на Командора. — Просто так. Ты же знаешь, я привыкла исполнять свои желания.

— С твоей стороны это было просто неприлично. Ты могла подумать хотя бы обо мне.

— Почему? Почему неприлично? И почему я должна думать о тебе? Ты же знаешь — я не люблю тебя. Я не люблю никого. Меня интересует только удовольствие. Любовь пуста.

Ее слова ранили Командора, но он не подал виду.

— Это твое личное дело. Но все знают о существовании между нами определенных отношений, и будь любезна вести себя соответственно. Я не какой-нибудь мальчишка с третьего кольца!

На губах Леды заиграла циничная улыбка.

— А жаль. Это так приятно — совращать неопытных малолеток!

Не обращая внимания на ее эскападу, Командор продолжал:

— И потом, я бы не хотел делить тебя с каким-то черномазым.

— Как ты вульгарен! Он темнокожий. Кроме того, если ты ставишь вопрос так категорично, мы можем расстаться. Почему ты решил, что его общество мне менее приятно?

— Я могу стереть его с лица земли!

— И что ты этим докажешь?

— Ничего. Я его уничтожу — и все!

— Пожалуйста, — пожала плечами Леда. — Я найду себе другого.

Командор вышел из себя.

— Ты говоришь так, как будто это само собой разумеющаяся вещь!

— Конечно. Ведь так было на матери-Атлантиде. Не ты ли сам устанавливал эти правила?

— Но здесь совсем другая ситуация.

— Чем же? Та же свободная любовь. Те же отношения. Те же общие дети. Разница лишь в том, что здесь нет многоэтажных блоков и прочих «прелестей» цивилизации, и чуть больше Солнца.

— Ну, если ты так думаешь…

— А может, я хочу так думать! — выкрикнула Леда.

Командор замолчал. Возница Агол, немой от рождения, сочувственно посмотрел на него. Он обожал своего господина, и хотя природа лишила его одного чувства, но дала ему какое-то иное, не менее сильное и чуткое. Агол тихо коснулся руки Командора и, встретив его вопросительный взгляд, сочувственно покачал головой. Это не укрылось от Леды.

— А он весьма неплох, этот черномазый. И очень не глуп. Если б ты слышал, как он смеялся над твоими байками о Высшем Разуме и Цели, которые ты пытаешься вдолбить в его мозг. Он просеивает информацию, анализирует ее и делает весьма здравые выводы.

— Например? — Командор попытался пойти на мировую.

— Мы говорили с ним о взаимоотношении человека и общества. Он отверг наш тезис о первичности общества и весьма аргументированно обосновал свое мнение.

— Это образец примитивного мышления.

— А я думаю, он прав.

— В чем же, интересно?

— Личность и в самом деле первична.

— В таком случае ты должна говорить о любви, а не о кошачьем блуде! — нанес удар Командор.

— Это жестоко, — после небольшой паузы процедила Леда. — Ты не боишься, что я тебя ударю?

— Ударь, — предложил Командор.

Рука Леды метнулась к его щеке, но провалилась в пустоту. Командор исчез. Опешивший Агол натянул поводья, подняв лошадей на дыбы. Его губы шевелились, задавая безмолвный вопрос.

— Ты хочешь спросить, где этот проклятый оборотень? — зло крикнула Леда вознице. — Вот он, стоит на обочине!

Агол обернулся в указанном направлении и, увидев своего повелителя, облегченно вздохнул.

— Отвези ее во Дворец! Я пройдусь! — крикнул Командор.

Отрицательно покачав головой, Агол передал поводья Леде и спрыгнул с колесницы.

Леда хотела крикнуть что-нибудь обидное, но передумала и зло хлестнула лошадей. Колесница умчалась.

Агол подошел к Командору и знаком показал ему на короткий меч, висевший на его поясе.

— Я понял тебя, — горько усмехнулся Командор. — Ты хочешь охранять меня. Единственный друг. Ну что ж, пойдем. А все же ты напрасно бросил ее. Я имею в виду — колесницу.

Это был самый обычный день в Инти Уауан Акус. Яркое безоблачное утро, мгновенно, без предупреждения приходящая жара, негромкий стук копий стражи по базальту мостовых.

Но этот день начался с серьезного разговора.

— Твое поведение, — кричал Инкий, — переходит все границы! Ты даже не можешь себе представить, как далеко завела тебя кровавая похоть! Ты — чудовище! Люди видели кровь, текущую по твоим губам, они отшатнулись от нас. Ты губишь систему. Ты превратил торжество жертвоприношения в кровавую оргию. Янакона бегут из Города, аклья вспарывают себе животы, опасаясь, что будут назначены очередной жертвой на праздник Ягуара. Раньше этого не было!

— Было, — усмехнулся Воолий, — только ты об этом не знал.

Инкий, словно не расслышав этого, горячо продолжил:

— Воины отказываются подчиняться, курака плетут заговоры — того и гляди вспыхнет общий бунт. Мокеро только что доложил мне, что митмак оставили плантации кукурузы на юге!

— Почему ты валишь все это на меня?! — взвился Воолий. — Я не желаю быть козлом отпущения. Все мы в равной степени несем ответственность за происходящие события.

— Все мы?! Кто?! Слета? Герра? Я? Кто из нас пьет кровь? Чьим именем путают детей? Моим или, может быть, Мокеро?

— Ты тоже помешан на крови. Сколько людей было казнено по твоим приказам?!

— Это были предатели или преступники. Мои руки чисты. И потом, я же не пью их кровь!

— Это ритуал, кровь. А зачем палач вырезает ремни? Тебе нравится вид содранной кожи?

— Это устрашает и предотвращает новые преступления.

— А почему ты не думаешь, что я пью кровь ради того же?

— Твои глаза блестят в темноте!

— Чепуха! Это плод твоего воображения. Тебе надо выпить ойвы и успокоиться!

— Предложи это своей бабушке! — вспомнил Инкий старинное ругательство. Воолий рассмеялся.