— Да, — видимо, только что вспомнила Валька, — один из них хотел тебя видеть.

— Кто именно?

— Тот, с которым ты разговаривал.

Легат Гай Луций!? Жив, оказывается! Надо пойти поговорить с человеком.

— Где пленные? Проводишь?

— Пойдем.

Жрица повернулась и зашагала вдоль откоса. Я поспешил следом. За мной, моя вторая тень — Туробой. Пленные легионеры находились неподалеку, метрах в ста. Почти все спали, восстанавливая силы после излечения ран. Здоровые в плен не сдавались. Об этом поведал, один из охранявших румийцев, воинов. Несколько человек сидели, положив головы на руки, покоящиеся на подтянутых к груди, коленях. Один из сидящих поднял голову, всмотрелся в меня, узнал, с трудом поднялся на ноги и направился к нам. Охранник угрожающе опустил копье. Я успокаивающе похлопал его по плечу. Румиец подошел.

— Здравствуй, Посланец Богов, — голос его был слабым и потухшим. Да и сам он выглядел как-то потерянно. Тогда на переговорах, за какой-то час до своей предполагаемой гибели, он смотрелся не в пример уверенней и импозантней. Сейчас румийский командир был в одной тунике, изрядно запачканной засохшей кровью.

— Здравствуй, легат Гай Луций. Рад видеть тебя живым.

— Не могу сказать того же, — криво усмехнулся румиец, на мгновение став похожим на себя прежнего.

— Зачем ты спас меня и моих людей? — спросил он после короткого молчания.

— Уважаю достойных противников. А ты мне просто понравился. Скажем так.

— Странно. Ты, действительно, не из нашего мира. Неужели и, правда, из Ирия? Тогда для Румийской империи настали тяжелые времена.

Я скромно поклонился.

— Ну, хорошо, что ты хочешь сделать с моими людьми? Как обычно поступают твои соплеменники — принести в жертву Богу Войны? — задал следующий вопрос легат.

Вот, оказывается, как поступают славы с пленными. Не мудрено, что румийцы дрались до последнего.

— Нет. Этому обычаю положен конец. Ведь теперь у славов есть другой бог — живой, которого можно потрогать. И он крайне отрицательно относится к человеческим жертвам.

Я усмехнулся. Румиец же посмотрел на меня вполне серьезно.

— И что же все-таки с моими людьми?

— Их отправят в Кийград и там продержат до конца войны. Ну и поработать придется, чтобы не зря хлеб есть.

Помолчали. Потом я спросил:

— А твоя судьба тебя не интересует?

— Моя? — искренне удивился Гай Луций. — Моя — нет. Моя судьба мне известна.

— Тебя в жертву тоже никто не принесет, — успокоил его.

— Тем хуже, — непонятно усмехнулся мой собеседник. — Кстати, ты обещал сохранить начальствующему составу личное оружие.

— Ну, речь тогда шла о капитуляции. Сейчас ситуация, согласись, другая.

По лицу легата пробежала тень разочарования.

— Но, если ты пообещаешь не пытаться нанести вред моим людям, я прикажу вернуть тебе меч.

— Обещаю, — ни секунды не колеблясь, ответил румиец.

— Хорошо.

Я подозвал одного из воинов и приказал ему принести меч из кучи трофейного оружия, собранного обозниками. Тот обернулся быстро. Гладиус оказался простым солдатским, но, зато с ножнами и перевязью. Легат принял его, как величайшую ценность.

— Благодарю, — только и сказал он.

— Не за что.

Я вздохнул, развернулся и зашагал к месту нашей временной стоянки. Когда мы уже подходили к подернутым пеплом углям костра, позади, в месте размещения румийских пленников возникло какое-то оживление.

— Схожу, узнаю, в чем дело, — вызвалась Волеслава.

Я кивнул. Через пять минут Валька вернулась.

— Румийский легат бросился на меч, — сообщила она.

Нельзя сказать, что новость была неожиданной — не совсем же дебил, понимал для чего румийцу гладиус, но стало грустно. Может, не стоило давать оружие? Да нет, Гай Луций нашел бы другой способ свести счеты с жизнью. А так, умер, как воин — от меча. Кажется, у римлян такой способ самоубийства считался даже почетным, как сеппука у самураев…

По ушам ударил грохот сработавшей баллисты. От боевой площадки ближней к нам башни отделился приличных размеров булыжник и, быстро увеличиваясь в размерах, понесся в сторону нашего маленького отряда. Вряд ли румийский расчет надеялся, действительно, попасть — с точностью у данного метательного орудия было плохо. По штурмующей толпе — да, попадало, а по нашему, движущемуся компактному отряду из полутора десятков человек — разве что случайно. Тем не менее, наблюдать за приближающимся камнем было неприятно — черт его знает, а вдруг? Голова невольно втянулась в плечи. Остальным моим спутникам тоже, похоже, не по себе. Но виду стараются не показывать. Я постарался выпрямиться. Нелегко, но надо — положение обязывает. Булыжник, слава богам, грохнулся метров в тридцати впереди и правее. Незаметно перевел дух. Спутники тоже приободрились. Сзади, дав коню шпоры, приблизился Хегни.

— Может, отъедем подальше, господин, — сказал он. — Глупо рисковать головой без надобности.

Конечно же, командир моей личной дружины был, безусловно, прав, но глупая мальчишеская бравада заставила меня остановить Воронка и, вроде бы в раздумье, погладить, уже изрядно отросшую бородку. Грохот, вновь сработавшей баллисты, заставил вздрогнуть и поторопиться с ответом.

— Ты прав, — коротко бросил я и, пришпорив коня, поскакал подальше от опасных стен, изо всех сил стараясь не смотреть в сторону очередного, летящего в нашу сторону, булыжника.

Опять мимо! Минута галопа и наш отряд выбрался из зоны поражения метательных орудий румийской крепости. Перейдя на рысь, взобрались на небольшой холм метрах в пятистах от города. Здесь я развернул коня в сторону Лютеции и занялся созерцанием ее неприступных стен.

Такие вот ежеутренние прогулки после завтрака стали у нас, в последнее время, традиционными. Участвовали в них я, Туробой — куда же без него, Хегни, Велимир, Дубыня, Ратослав, Атли, Хитрован и, присоединившиеся к нашему войску со своими отрядами уже здесь, под Лютецией, Хулагу и Лотар. Ну и еще десять человек охраны. Чем занимались во время прогулок? Разглядывали укрепления города и пытались по очереди придумать план, как эти укрепления взять. За неделю никаких перспективных идей никто так и не родил. Соответственно, осада этого оплота румийского владычества в славских землях грозила затянуться на неопределенное время. А ведь, уже начало осени, а там и до зимы рукой подать. Войско надо кормить, а зимой разместить в теплом жилье, которого на всех точно не хватит. Проблема. А ведь, как все хорошо начиналось.

Блестящая — не побоюсь этого слова — победа у Лешачьего болота. С минимальными, учитывая раненых, вернувшихся с моей помощью в строй, потерями. Быстрый марш к Лютеции и взятие ее в плотную осаду. Уже здесь начали приходить сведения о повсеместных восстаниях и уничтожении румийских гарнизонов в славских городах. Восстали, так же, ливы, эсты, литвины, готы, герулы, гепиды, сарматы и еще куча племен помельче, тех, которые жили поэту сторону стены. Вооруженные отряды добровольцев освободившихся народов прибывали сюда к нам, пополняя и без того не маленькое войско. Казалось, дни Лютеции сочтены, но…. Так только казалось.

Город этот, как уже говорилось, был расположен в верховьях Донепра. Ширина реки здесь не превышала полутора сотен метров. Лютеция раскинулась на обоих ее берегах. Изначально военный лагерь, из которого вырос город, располагался на обрывистом правом берегу. Потом, по мере роста города, через реку был перекинут мощный каменный мост. С предмостным укреплением на левом берегу. Из этого укрепления выросла левобережная часть города. В правобережной части селились исключительно граждане Румийской империи. Военачальники и гражданские чиновники с семьями, купцы, ремесленники и прочие. В левобережной царил полный интернационал. По социальному статусу, в основном, купечество и ремесленники. Еще здесь располагались дома местной славской знати, лояльно настроенной к румийцам. Беднота селилась в пригороде левобережной части вне крепостных стен. Перед осадой их деревянные лачуги были сожжены легионерами.