Я приказал, чтобы пехота строилась в боевые порядки, а вновь прибывшая славская конница занялась обстрелом левого фланга румийского каре — пусть и тем не скучно будет. Потом все вместе забрались на гребень и устроились, на облюбованной мной, возвышенности. Минут пять наблюдали за сыплющимся на легионеров дождем стрел. Потом Велимир почесал бороду, крякнул и констатировал:

— Да, не берет!

Все присутствующие, молча, согласились, глубокомысленно кивнув. Я в том числе.

— Что будем делать? — это опять Велимир.

Идей ни у кого, похоже, не было. Опять воцарилось молчание. Хеканье стрелков, щелканье тетив, шелест летящих стрел, все это слилось в своеобразную мелодию. Так бы слушал и слушал. Опять посетило ощущение, что все происходящее не реально: кино, сон, или горячечный бред воспаленного мозга. Фу ты, черт! Тряхнул головой, возвращаясь в реальность. Так, а стрелы, похоже, подходят к концу. Конный отряд на нашем левом фланге, прекратил стрельбу и начал выстраиваться тремя клиньями, готовясь к атаке. Этими командовал Дубыня. Решительный, однако, мужик. Срочно отправил к нему посыльного, чтобы не гнал коней — ждал распоряжений. Обозные мужики подтаскивали казакам последние связки стрел. Всадники на нашем правом фланге, пока стреляли. Ну, правильно — они занялись этим делом самыми последними.

Через десяток минут стрелы закончились и у них. По рядам легионеров, словно прошел вздох облегчения. Пропела труба, и румийцы взяли щиты в обычное положение. В следующую минуту, к поблескивающим сталью рядам, побежали велиты, которые протискивались между легионерами, подбирали раненых и тащили их в центр каре. Задетые стрелами полегче, выбирались из строя самостоятельно и ковыляли к берегу болота. Раненых было не так уж мало. А ведь есть еще убитые, лежащие внутри строя под ногами живых. Или их тоже вытащили. Отличить мертвых от живых на таком расстоянии было невозможно. Толк от обстрела, все же, имелся. Находили стрелы в этой стене щели.

После выноса раненых шеренги легионеров пришли в движение, уплотнившись и немного попятившись к болоту. Ножки буквы «П» стали короче, а перекладинка — уже. Через пару минут строй опять застыл в какой-то механической неподвижности. Все же придется атаковать. Ох, как не хочется! Внизу у подошвы гребня возникло движение. Глянул туда. Вверх по склону карабкалась группа из десятка человек. При ближайшем рассмотрении оказалось, что это Ратослав — командир Новуградского полка и Атли — командир полка варангов. Оба с небольшим сопровождением. Подойдя к нам, вся группа опустилась на колено. Сделал знак подняться и вопросительно глянул, сначала на одного, потом на другого.

— Позволь сказать, Посланник, — начал Ратослав.

— Говори, говори, — поторопил я.

— Мои люди хотят первыми пойти в атаку на румийцев. Там, — он кивнул в сторону уничтоженного хвоста колонны, — мы и размяться, толком не успели.

— Достойное желание, — кивнул в ответ. — Ты и твои люди возглавят атаку левого фланга румийского каре. Ступай. Строй людей.

Командир новуградцев степенно кивнул и двинулся к откосу.

— Я с такой же просьбой, — выступил вперед Атли. — Прости, но твои славы во время боя только мешались под ногами, не давая развернуться моим воинам.

Я хмыкнул — от скромности варангам, похоже, смерть не грозит. Потом важно произнес:

— Ты и твои люди атакуют правый фланг.

Атли поклонился, прижав руку к груди, и почти бегом двинулся к своему отряду.

Вскоре внизу среди нашего войска началось движение. Выстроившиеся стеной городские ополченцы, которых сюда привел я, немного попятились, пропуская впереди себя полк новуградцев. Те построились тремя отрядами в виде клиньев, обращенных острыми углами в сторону румийского каре. Справа от каре, потеснив конницу Дубыни, строились варанги. Точно таким же образом. Только «клина» было два. Такого типа построения пехоты я здесь пока не видел. Поинтересовался, у стоящего рядом Хегни.

— Так строятся варанги. Для атаки. С незапамятных времен. Некоторые соседи переняли у нас такой строй. В том числе новуградцы. На острие клина всегда находится сильнейший воин. Два, тоже сильных воина, по бокам и чуть сзади, прикрывают его, их бока прикрывают следующие из клина. Сразу за центральным воином стоит такой же сильный боец, на случай, если первого убьют. Тогда он встает на его место. Такие клинья очень хороши против плотного строя пехоты.

— Понятно, — кивнул я и снова перевел взгляд на поле битвы.

Два, изрядно потрепанных крестьянских полка, атаковавшие румийцев с фронта, перестроились и тоже были готовы к бою. Получалось, в первой волне атаки, даже с учетом потерь, количество наших воинов составит тысяч пятнадцать-шестнадцать. Еще тысяч одиннадцать-двенадцать во втором эшелоне. Плюс три тысячи казаков, плюс кавалерия. И это против пяти с небольшим тысяч румийцев! Шансов у них, видимо, нет, и они сами это понимают. Вот, только в какую цену нам обойдется эта победа? А если предложить им капитуляцию?

Поделился этой идеей с Хегни. Тот с сомнением покачал головой.

— Не слышал, чтобы румийцы когда-либо сдавались. Пленных в бою, да — брали, но, чтобы вот так, целым подразделением, готовым к бою…

— И, все же, попробуем. Как можно вызвать на переговоры их командира?

— Белый флаг, — опять пожал плечами варанг.

И тут же обеспокоенно спросил:

— Надеюсь, ты не собираешься сам с ними разговаривать?

— Только сам. Ну, еще тебя возьму и Туробоя.

— Тогда ладно, — успокоено кивнул варанг.

Нашли белую тряпку, водрузили ее на древко и отправили к румийскому каре бойца из ближней дружины. Тот вышел на нейтральную пятидесятиметровую полосу перед фронтом каре. Минут пять разговора, и дружинник развернулся обратно. Мы втроем, к этому времени, уже спустились с гребня, прошли через промежуток между двумя крестьянскими полками и остановились на уровне их первой шеренги. Наш парламентер легкой рысью приблизился и сообщил:

— Их командир согласен говорить. Прямо здесь.

Он ткнул пальцем в середину ничейного пространства. Я глянул на своих спутников. Ну, что, пошли? Туробой и Хегни позаимствовали у стоявших рядом воинов по щиту. Я двинулся налегке. Преодолели половину расстояния до румийского строя и остановились, ожидая противную сторону.

До легионеров было метров двадцать с небольшим и их стало можно рассмотреть поподробнее. Румийские воины поставили щиты на землю. Их серые от пыли, в потеках пота лица, выражали усталое любопытство. Приветственно помахал им рукой. К любопытству на лицах легионеров добавилась толика недоумения. Ну да, наверное, этот мой жест в данной ситуации немного неуместен.

Один из рядов румийских воинов синхронно сделал шаг назад и вправо. В образовавшемся коридоре показалось три человека. Офицеры, судя по богатым, золоченым доспехам и пышному красному плюмажу на шлемах. Четким, почти строевым шагом они приблизились и остановились в метре напротив нас.

Вперед выступил командир. Суровый мужчина лет сорока. Этакий типичный римский патриций. Довольно высокий, повыше меня. Сухощавого телосложения, но крепкий и жилистый. Смугловатое, гладко выбритое лицо, тонкий с горбинкой нос, тонкие, крепко сжатые губы, волевой подбородок с ямочкой, впалые щеки, выраженные носогубные складки. Можно сказать, красив суровой мужской красотой с южноевропейским уклоном. Лицо выражало скуку с налетом презрения. Двое его спутников оказались заметно моложе — лет двадцать пять, плюс-минус пара лет. Щитов при них не было, только гладиусы. Причем прицепленные к левому боку. Ну, правильно — начальство — щиты не носят. Эти встали по бокам своего патрона и чуть позади, расставив ноги и заложив руки за спину. Лица так же выражали скуку и презрение. Вот юберменши чертовы.

— Кто ты и о чем хочешь говорить? — разжав губы, процедил главный.

— Хотелось бы вначале услышать твое имя, — добавив в голос надменности, ответствовал я. Таких на место надо ставить сразу. Проверено.

Похоже, румиец слегка удивился такой наглости. Потом усмехнулся и, с издевкой в голосе, представился: