Контрабанда, спасение и сбор того, что выброшено морем, в определенных районах Шотландии были неотъемлемой частью жизни. Этот глубоко укоренившийся обычай, который восходил еще к тем временам, когда желанные товары власти впервые обложили налогами и сборами, далек от забавной и романтической деятельности, каковой он нередко изображался, и это было злонамеренное и даже кровавое ремесло. Следующий случай на острове Айлей показывает, как алчные люди падки на дармовщинку и как яростно они защищают то, что достается даром.

Потерпевший кораблекрушение бриг «Мэри-Энн» из Гринока теперь выброшен на берег в заливе Килхоман-бэй на острове Айлей, его быстро разбирают на части, а часть груза плавает на мелководье. До субботы было спасено около 200 ящиков, в которых были бутылки с бренди, виски и джином, и не менее шести бочек бренди, виски и вина; но имели место самые дикие сцены пьянства и насилия, какие только можно вообразить.

Из окрестностей отовсюду сбежались сотни людей, особую прыть проявили рыбаки из Портнахэйвена, явившиеся все до единого. На ящики набрасывались, едва те оказывались на суше, их разбивали, а содержимое уносили и выпивали. Вокруг многие валялись тут и там среди скал, утратив способность передвигаться, а другие тем временем дрались, словно дикари. Присутствовавшие сержант Кеннеди и констебль Чизхолм из полиции графства использовали все имевшиеся в их распоряжении возможности, чтобы прекратить мародерство.

В четверг им удалось установить и поддерживать какой-то порядок, но когда опустилась ночь, местные жители выказали явные признаки недовольства тем, что на берегу вообще есть полиция, и тем более тем, что она не позволяет парню выбить дно винной бочки, чтобы, как он выразился, «все моряки порадовались». На стражей порядка немедленно набросилась толпа, началась рукопашная схватка, продлившаяся с полчаса и окончившаяся поражением полиции, причем вдвоем они противостояли трем-четырем десяткам местных жителей.

Полиция отступила на Куил-фарм — что от места событий отстоит примерно на милю, — и ее преследовали по пятам примерно 30 местных жителей, издававших дикие вопли. Миссис Симпсон из Куила, завидев состояние дел, впустила полицейских в свой дом и накрепко заперла двери, раздав им к тому же имеющееся оружие. Собравшаяся возле дома толпа поорала какое-то время, но, узнав, что у полицейских есть огнестрельное оружие, разошлась. Все вновь вернулись на берег.

На следующее утро место событий представляло собой еще более ужасное зрелище. На берегу лежало распростертое мертвое тело крупного и сильного мужчины по имени Дональд М’Фейден, рыбака из Портнахэйвена, который считался самым сильным человеком на Айлее; бренди оказался еще сильнее. У него осталась жена и дети. Других, по-видимому, находящихся при смерти, перенесли в близлежащие дома, где для спасения их жизней были применены все доступные средства. Миссис Симпсон, особа очень добрая и человечная, снабдила страждущих всеми лекарствами, какими могла, но на пятнадцать или шестнадцать миль окрест нет ни единого доктора. Мистер Джеймс Симпсон раздобыл гроб для М’Фейдена и организовал похороны в пятницу. Когда уносили труп несчастного, можно было видеть, как кто-то еще дрался, кто-то продолжал плясать, другие просили выпить, чтобы, по их словам, достойно похоронить человека. В субботу было известно всего об одном умершем, но в понедельник сообщили, что умерли еще двое.

Чарльз Ричард Уэлд был типичным представителем богачей, приезжавших в Шотландию в мечтах позабавиться охотой, которую предлагают густо поросшие лесами шотландские поместья. Для многих таких, как он, лучшим временем для поездки в Шотландию было 12 августа — Славное двенадцатое, дата начала сезона охоты на шотландских тетеревов. Для некоторых охота была единственным стимулом к тому, чтобы отправиться на север.

Мы вскочили с кроватей, ощущая прилив бодрости от того факта, что занялась заря 12 августа, героически устремились под душ, который словно стегал наши спины сосульками, покинули ванную комнату красные, как вареные раки, и с кожей, натянутой, как барабан, оделись и сели за завтрак… Для голода тут нет никаких шансов. Ни к чему тратить время на излишне малые порции — мы едим все и оставляем столько объедков, что пришедшей после нас собаке питаться будет нечем…

Теперь наполнить фляжки (я сказал, фляжки? — скорее, бочонки, эти миленькие современные изобретения со стеклянными днищами, сквозь которые виден напиток). Для мучимых жаждой слуг это, несомненно, мучительная придумка, ведь если вы надежно запрете краник, они не смогут даже смочить губы дразнящей жидкостью. Но наши слуги не мучились, поскольку хотя мы привезли из Танбриджа бочоночек редкого горького эля и у нас имелись разнообразные вина и прочие спиртные напитки, мы предпочитали наполнять бочонки чаем с молоком или сахаром, узнав на обширном опыте, что для долгого и утомительного дня охоты этот напиток освежает самым лучшим образом.

Слуги, разумеется, подобного решения не одобряют, потому что ваш слуга-шотландец или, во всяком случае, тот, кто родом из Кайтнесса, еще не приобрел знания, что фунт чая, который можно купить за три шиллинга и шесть пенсов, способен придать намного больше сил, чем галлон виски, который стоит шестнадцать шиллингов. Итак, мы или, скорее, они берут с собой дополнительные фляжки, наполненные горячительным виски, который они пьют с той же беспечностью, как ребенок выпивает чашку молока. В самом деле, я думаю, чем крепче спиртное, тем больше его ценят.

Догкарты стоят у порога, собаки, после массы хлопот, засунуты в ящики за сиденьями, слуги готовы — не забыто, как мы считаем, ничего, и мы отправляемся на место охоты. Нам предстоит долгая поездка, ибо наши охотничьи угодья находятся возле Броула; отдельные места облавы отстоят на десять миль, самое ближайшее — в четырех. День превосходен; по небу бегут облака, и приятный ветерок задувает с запада. В конце аллеи наш отряд разделяется; каждому желают удачи, и мы устремляемся прочь по поросшей вереском местности… Все дальше и дальше, через обширные заросли, и вот мы выходим к деревушке Дейл. Здесь охотники покидают свои догкарты, и через несколько минут мы оказываемся в краю граусов, шотландских тетеревов…

Как мы и предполагали, наша охота предстает отнюдь не в розовом свете. У вас слабые руки или ноги? Тогда и не думайте охотиться в болотах Броула. Ибо здесь есть «болотины», которые кажутся островами, а в торфяниках можно пропасть бесследно, а потом, в будущих веках, вас откопают, вероятно, как некое ископаемое, как образчик чудного животного, занимающего место того вида, которое ныне заполняет человек.

Осмелюсь сказать, что нигде, кроме как среди болот Кайтнесса, вы не познаете верности поговорки «в единстве сила». Ибо нигде больше не найдется в таком изобилии этих маленьких оживших диковин, комаров и мошек. И бросьте разговоры об одиночестве на болотах! С чего бы это, ведь каждый квадратный ярд населен миллионом маленьких гарпий, что сосут из вас кровь с поразительной свирепостью и ненасытностью. Откуда они берутся — загадка. Пока вы двигаетесь, ни одного кровососа не видно, но стоит вам остановиться, как вокруг ваших ног словно сгущается кружащийся туман, это облачко поднимается, одновременно разрастаясь, и вот вы с болезненным ощущением понимаете, что оказались в туче гнуса.

А теперь читатель-охотник с нетерпением ожидает, когда же перед ним откроется содержимое наших сумок; ибо оно служит подлинной проверкой качества охотничьих угодий, будь то суша или вода. Что ж, наш предводитель, который аккуратнейшим образом ведет книгу добытой дичи, говорит мне, что наша охота приносит в среднем по пятнадцать пар тетеревов в день на ружье, но помимо граусов в наших ягдташах всегда отыщутся бекасы и зайцы, а порой — дикие утки и вальдшнепы. Указанные цифры и вправду выглядят весьма незначительными рядом с теми поразительными сообщениями, какими славятся шотландские газеты, рассказывая о возвращении охотников с подлинного побоища, которое бывает, случается, на отдельных болотах. Но я согласен с Кристофером Нортом и не собираюсь признавать охотничьим угодьем то, что походит на птичий двор, считая, что для обнаружения скрытых богатств потребны умение и добрые собаки…