— Еще один дострелялся, — прокомментировал Семен выстрел.

Николай снова поднял голову и внимательно оглядел все пригорки оврага. Укрыться там было сложно, тем не менее где-то еще прятались трое врагов. «Где же они?» — Колька снова приподнял голову, пристально до белых пятен в зрачках разглядывая кочки и впадины широкого дна оврага. Краем глаза он уловил какое-то движение в самом конце балки, будто шевельнулась трава. Самогон еще приподнял голову. И тут метрах в пятидесяти ниже по оврагу резко вскинулись три камуфляжные фигуры и бросились дальше по оврагу, грамотно качая «маятник». Николай выстрелил, раз, другой. Мимо! Загремели выстрелы казаков. Фигуры, словно заговоренные, продолжали убегать, пара секунд, и они скрылись за поворотом балки. С досады Николай выпустил им вслед все оставшиеся пули рожка.

— Эх, гады, ушли… — он вскочил и рванул по краю оврага в сторону скрывшихся врагов. Туда же, сжимая в руках ружья, уже бежали и другие казаки по обоим краям балки. Рядом семенил и пытался на ходу попасть патроном в ствол Семен Тишков. Внезапно впереди загремела длинная, на весь рожок, автоматная очередь. Коротко бухнули охотничьи ружья, три или четыре, и все стихло. Николай поддал жару и вскоре, обогнав по пути Привольного, оказался на краю оврага, делавшего здесь поворот. Казаки бежали по противоположной дальней стороне, им нужно было миновать большее расстояние, чтобы достигнуть этого же места с другой стороны. Самогон притормозил и осторожно заглянул вниз. Толпа тяжело дышащих казаков сидела по краям оврага, направив ружья в его центр. Атаман, оголив саблю, караулил возможное движение неестественно выгнувшихся на земле бандитов, а Митрич переворачивал за плечо лежащего ничком без признаков жизни боевика.

— Казаки! — обрадовался Самогон и сиганул вниз. Следом прыгнули Тишков и Привольнов. С другой стороны балки сыпанули вниз Журавлев, Смирнов и еще двое павловских, с которыми Самогон так и не успел познакомиться.

Отстреляв все патроны в рожках, боевики собрались у завала на дне оврага. Кто-то сел прямо над головой мальчишек. Рядом включили несколько фонарей. Стало опасно светло. В щели между веток и листьев мелькал кусочек камуфляжной куртки, когда бандит откидывался назад. Мальчишки сжались в комочки и старались даже дышать беззвучно.

— Оружие, мужики, это вам не игрушка, — услышали они совсем рядом знакомый голос, владелец которого несколько минут назад чуть не обнаружил их, — это серьезный вещь. Сегодня мы постреляли маленько, так это тренировка. Все, кто с нами останется, будут стрелять не по деревьям, а по врагам — неверным. Хватит уже терпеть их на своей шее. Пора поставить этих свиней на то место, где им и место — в свинарнике. И вместе мы это сделаем. Правда, Вано?

— Конечно, Гаир. Наши братья сейчас на всем Кавказе воюют с неверными. Они сделали так, что у них земля под ногами горит. Да, что на Кавказе, в самой Москве в правительстве наши люди сидят. И не просто сидят, а помогают…

У Петра затекла нога. Он крепился из последних сил уже минуты три.

— Витька, — шепнул он на ухо другу, — У меня нога онемела. Терпеть не могу. Если сейчас не вытяну — закричу.

Осанов молча оскалился и прислонил резкий кулак к носу Ботвиньева.

— Убью сразу.

Петро с легким свистом втянул воздух, зажмурился и, стиснув зубы, замер.

Яркий луч скользнул по «крыше» их ненадежного убежища, и оба сразу притихли. По завалу полезли несколько боевиков. На головы мальчишкам опять посыпались ветки и листья. Они пригнулись и замерли. Перебравшись на ту сторону, боевики прокричали оставшимся у завала:

— Пока, мужики.

— Пока, пока, — ответили им прямо над головами мальчишек, — завтра заходите еще.

— Придем. Обязательно.

Топот многих ног стал удаляться. Но над головой еще долго тихо разговаривали несколько человек.

— Сделай что-нибудь, — Петро наклонился к уху Витьки, я больше не могу терпеть.

— Терпи через не могу, — прошипел Петро еле слышно.

И в этот момент дальше по оврагу, может, метрах в пятидесяти закричал Трофим Семенович — мальчики безошибочно узнали его голос: «Вася, бегите». Ученики в ужасе напряглись. Петро мгновенно открыл глаза. Очередь из автомата оборвала крик учителя на последнем слоге. Воспользовавшись ее грохотом, Петро быстро приподнялся и с помощью рук выкинул онемевшую ногу куда-то под Витьку.

— Уммм, — облегченно промычал он еле слышно вместе с оборвавшимися выстрелами.

Наверху сорвались с места, застучали сапоги, запрыгали с кхеканьем через завал боевики и умчались в сторону выстрелов.

Витька приподнялся и попробовал выглянуть в щелку. Но в сгустившейся мгновенно темноте можно было увидеть разве что собственную ладонь, осторожно раздвигавшую ветки, да и то очень смутно. В стороне замелькали фонари, и до их слуха долетели встревоженные и злые голоса боевиков. Разобрать, что говорили, не удалось. Внезапно голоса смолкли и перестали раскачивать пространство оврага лучи желтого света. Одна узкая полоса от фонаря мелькнула по склону балки, направилась в их сторону и начала приближаться, раскачиваясь в такт шагам невидимого хозяина.

— Идут, — шепнул Витька и медленно сполз на дно ямы.

Петро прошипел:

— Тише, ногу отдавишь.

Витька молчком поерзал и устроился так, чтобы не мешать другу.

— Как нога?

— Отходит чуть-чуть. Уже легче.

— Шагай быстрее, — донесся до них недовольный голос боевика.

— А то мы тебе вместо перевязки второе плечо прострелим, — подхватил другой и хохотнул в одиночестве.

Зашуршали листья рядом с завалом, прохрипел тихий матерок и на слабое перекрытие их норы упало что-то грузное. На головы мальчикам посыпалась листвяная труха, ветки хрустнули, и это «что-то» наверняка свалилось бы сейчас вниз прямо на учеников, если бы Витька не среагировал и не подставил под него плечо. «Грузное» простонало и голосом Трофима Семеновича выдавило: «Скоты».

— Слышь, ты, чмо вонючее, за «скотов» ответишь, — первый боевик наклонился, — подсвети, — попросил он товарища и крепко приложился прикладом к ране в плече Линейного.

Тот крякнул, взвыл и выгнулся, придавив еще сильнее держащего его Витьку. Осанов скривил голову вниз.

— Помогай, что сидишь.

Петро тут же подскочил и, суетясь, подставил свое плечо под тело учителя с другой стороны. Осанову сразу стало легче, и он облегченно выдохнул. Учитель еще дернулся и притих.

— Эй, ты чего? — забеспокоился первый боевик.

— Ты что, его убил что ли? — в голосе второго тоже появилось беспокойство.

— Да ну, какой убил? — без прежней уверенности отозвался первый, — так, отрубился, наверное. Ну, да, — сказал он чуть позже, успокоенный, — дышит. Эти гяуры, живучие.

— Ладно, но ты больше его не трогай, нам его вообще-то приказали перевязать. Значит живым нужен.

— Хочешь — перевязывай, я не буду об него руки пачкать.

— А мне что, больше всех нужно? И так не сдохнет. А подохнет — туда и дорога. Лучше, давай костер разведи.

— Ладно, а ты его охраняй пока.

— Да, что его охранять? Куда он денется?

— Посвети мне, а то тут дров много, а не видать ничего.

Свет фонаря переместился в сторону и закачался на другом краю завала. Захрустел выдираемый из кучи валежник.

Витька нащупал рукой связанные за спиной руки учителя и сжал его скрюченные пальцы. Пальцы ответили крепким до судороги пожатием. Осанов опустил ладонь вниз и очень медленно вытянул из ножен кинжал. Устроил его режущую часть на бечовке, стянувшей запястья Линейного и начал, не торопясь, пилить. Острый кинжал легко перерезал одну веревку, другую. Руки Трофима Семеновича оказались свободны. Почувствовав это, он зашевелил пальцами, разминая, и ухватился за лезвие кинжала. Витька понял, что кинжал нужен учителю и послушно отпустил его.

В этот момент рядом чиркнула спичка, и слабый огонек осветил груду дров на земле.

— Ты не на меня смотри, — проворчал первый боевик, подкидывая мелкие палочки в разгорающийся костер, — а на этого.