— Есть что предложить. Мы тут с товарищами посоветовались — я думаю, все с нами согласятся — дальше терпеть нельзя! Пора наводить порядок в станице! Мы же все видим, что происходит. Насильники появились… Никогда у нас такого не было. Наши же дочери, наши дети страдают. Какую станицу мы им оставим? Вот эту! — Жук вытянул руку в сторону двери. — Казаки невольно опустили головы. — Неужели никому нет дела до своих детей? — Жук остановился и попросил Атамана налить стакан воды — в горле пересохло. Зал напряженно молчал. Было так тихо, что в последних рядах слышали глотки Никиты Егоровича.

Из президиума раздался тихий кашель, и начальник штаба Виктор Иванович Осанов негромко попросил.

— Никита Егорович, твои предложения, пожалуйста.

Жук хлопнул стаканом по столу.

— Прижать хвост наркоторговцам и разобраться с ворьем. Если всем гуртом навалимся, уверен, за полгода станица станет другой.

Атаман Черков недоверчиво покачал головой:

— Если ты такой умный, давай, становись атаманом, я тебе свой пост уступлю. За власть не держусь. Думаю, тебя казаки поддержат.

— Я не против, — неожиданно согласился Жук и словно расправил плечи, — готов взять ответственность на себя. Тем более, что не в первый раз.

Атаман выпрямился.

— Ну раз так… — Он сглотнул слюну и неожиданно хриплым голосом обратился к залу, — казаки, будете голосовать атамана?

— Будем, давай голосовать, давно пора… — в зале поднялся шум, казаки заблестели глазами, задвигали стульями.

Еле перекрывая гомон, атаман медленно заговорил, и по мере появления фразы затихали казаки.

— Кто за то, чтобы избрать Атаманом казачьей сотни станицы Курской Никиту Егоровича Жука? — Он повел взглядом по лесу вскинутых рук. — Похоже, можно не считать. Поздравляю тебя, Никита, ты Атаман. Дай Бог тебе силы. — И устало сел на место.

Посовещавшись, казаки решили не дожидаться, пока Жука утвердят на должности в краевом центре, а начинать новое дело прямо в тот же вечер. Попросили Черткова освободить президиум и усадили на его место Жука. Тот не сопротивлялся. Новый Атаман сразу же предложил перейти к конкретным делам. Руки чесались навести порядок давно, а тут появилась такая возможность. На милицию надежды не было. Что мог сделать участковый, один на немаленькую станицу — почти восемь тысяч жителей.

Прежде всего решили организовать в станице патрули и установить постоянные посты в особо злачных местах: у магазинов, бара и на дискотеке, что по выходным проходила в клубе. Начальника штаба сотни — опытного казака, одновременно и самого возрастного участника сотни Виктора Ивановича, предложившего свою помощь казакам, попросили завтра с утра пройтись по школам — поговорить с директорами и преподавателями-мужиками, чтобы они активней работали с Обществом. Через несколько дней начинался учебный год, в самый раз активизировать действующие казачьи кружки и организовать новые. Казаки поставили себе в обязанность заняться воспитанием школьников, спортивным и патриотическим. Наметки были, а кое-что, как, например, кружок казачьей джигитовки, уже работал в первой школе. Надо было только приложить руки и силы, чтобы эти зачатки разрослись и превратились в Систему. Остальные оргвопросы по предложению нового Атамана перенесли на следующий день — за делами не заметили, как время перевалило за полночь. С этим и разошлись. Основу сотни составили казаки из автоколонны.

Лег в тот вечер он еще позже — разговаривал на кухне с женой. Она сначала приняла атаманство в штыки. И так мужа не видит, а на казачьей должности и вообще домой дорогу забудет. Никита Егорович не давил, потихоньку, рассудительно, взвешивая слова, но убедил-таки супругу — согласилась. Да и как не согласиться — дети-то вот они, спят в соседней комнате. Старший-то отломанный ломоть — связался с какой-то женщиной с ребенком — домой дорогу забыл. Ну, да Бог с ним. Он уже вырос. А вот второй сын только перешел в выпускной класс, уроки учит через раз, больше на улице пропадает. Дочке — 12, самый опасный возраст для девочки.

И вот следующим вечером, когда Атаман, воодушевленный переменами в жизни, возвращался со второго заседания, на котором распределили должности и направления, он услышал на темной улице шум драки.

Никите Егоровичу не хотелось махать кулаками. Возраст не тот уже, да и устал за напряженный день. Еще три дня назад он обошел бы этот злосчастный переулок самой дальней дорогой. Но вчера он стал Атаманом. Как теперь отступить и к себе уважение не потерять?! А потом, как наводить порядок в станице, командовать мужиками, кого-то наказывать — он знал: без этого не обойтись, — если Атамана можно испугать?! «Назвался груздем, полезай в драку», — Атаман попытался хотя бы приблизительно оценить расстановку сил. Но тут же бросил это бесполезное занятие — в темноте разве что-то увидишь? Да и времени что-то вычислять уже не было.

Кто-то, с шумом ломая ветки, влетел в кусты и затих там, даже не пытаясь подняться. Другой, похоже, пропустив костедробящий удар, закричал от дикой боли. Голос был юный, ломающийся. Жук решился. Двумя движениями пальцев размял тяжелые кулаки, резко выдохнул воздух и с хриплым криком: «Окружай их, мужики, чтоб ни один паскуда не ушел»! — бросился в темноту.

— Петр, Жук, остаешься с лошадьми, — шепотом распорядился Маркоша Осанов, командир небольшого отряда в тридцать казаков, спешившегося немного позади. В предутреннем сумраке среди густых зарослей жимолости, cерых стволов ясеня и бука скорее угадывались, чем были видны ближайшие человек пять-шесть. Осторожно переступали обученные кони, пофыркивали негромко, легкими колокольчиками позванивали удила, шум, создаваемый всем отрядом, вряд ли услышит случайный путник, находящийся в десяти саженях. Но и этого не мог допустить командир взвода пластунов, поскольку отряду для внезапности нападения, надо подобраться к разместившимся на отдых черкесам, которые здесь называли себя адыги, раза в два ближе.

Отряд почти сутки нагонял ушедших вперед горцев. Поначалу командир собирался атаковать лагерь врагов в седле, c налета, но два обстоятельства заставили его изменить решение. Во-первых, они очень грамотно разместились на ночь: с двух сторон высокие скалистые пики — без специальных крючков не влезешь, с третьей — крутой открытый каменистый склон — по нему кони смогут подняться только шагом — не годится — услышат и заметят. Оставалась четвертая сторона, заросшая густым кустарником между огромными валунами. Здесь противник наверняка разместил секреты, но ползком, тихонечко, шанс есть.

Во-вторых, у них в руках станичники, человек десять взяли, половина — бабы, все работали на лугу за Лабой. Обычно казаки без охраны на тот берег не суются, но два дня назад в станице открылся соляной базар, и по договоренности с соседями-черкесами на время его проведения объявлялось перемирие. Казаки в эту неделю свободно ездили на тот берег, где многие держали покосы, охотились и рыбачили, а черкесы наведывались в станицу, кто по делам торговым, кто в гости к кунакам. Так что нападение каких-то непонятных горцев на косарей стало полной неожиданностью как для них самих, так и для местных адыгов. Те даже предлагали свою помощь в преследовании горцев, но казаки благоразумно отказались.

Связанных станичников — казаки уже рассмотрели — разместили в центре лагеря, и Осанов опасался, что во время нападения нахрапом с шашками наголо могли пострадать и свои. За плечами у Осанова была Турецкая кампания, да и здесь он не первый раз участвовал в боевых столкновениях с черкесами и хорошо представлял себе, как выглядит схватка в сумерках, да еще и туманных. К тому же черкесы могли успеть порешить пленников, пока казаки до них доберутся.

«Нет, — решил для себя есаул, — мы пойдем тишком. Ребята опытные, разве что семнадцатилетний Петр Жук впервые в деле, но да вроде он нечего — за весь поход ни разу на себя внимания не обратил: не отстал, не зашумел, среди опытных бойцов не выделялся, а это в рейде главное — нет тут нянек с сосунками возиться».