У нее была своя комната с телевизором и одной картиной на стене — копией Сезанна, с окном на улицу, из которого хорошо было видно кафе под яркими зонтиками и лавка с сувенирами в колониальном стиле.

Она вставала ровно в шесть, делала быструю влажную уборку, варила кофе, готовила завтрак. Она очень старалась быть аккуратной в уборке, не потому что побаивалась потерять работу, а просто характер у нее был такой — все делать только на «хорошо и отлично». Получалось не все. Глажка просто сводила ее с ума. Рубашки Хосе она заглаживала, так что Долорес, мягко отнимая утюг, еще и еще показывала ей эти простые и приемы. Она понимала и уважала в ней интеллигентного образованного человека, вынужденного заниматься не своей работой.

Долорес приглядывалась к Вике с большим интересом. Она заметила, что ее компаньера обладает хорошим вкусом. Когда они вместе ходили по бутикам — Долорес любила поссорить деньгами, Виктория как бы исподволь подводила ее к покупке той или иной вещи, которая идеально вписывалась в стиль квартиры. Вещи всегда были стильными и дорогими. То же самое происходило и с вещами — платьями, сумками. Однажды Долорес решила подарить Вике сумку и разрешила выбрать, не переживая за стоимость. И Вика выбрала не самую дорогую, но самую элегантную. Вкус ее одобрил сам хозяин магазина.

Они были очень довольны друг другом. Синьора Долорес оказалась женщиной доброй, хотя ее железный характер угадывался в цепком и проницательном взгляде. Своего мужа она держала в ежовых рукавицах. Но эти рукавицы не царапали его аристократической кожи.

С Викой он был спокоен, доброжелателен и корректен, расспрашивал о жизни в России, интересовался многими проблемами. Словарь помогал им общаться. Благодаря долгим разговорам с Хосе и Долорес, а также телевизору, Вика делал огромные успехи в языке.

Супругов удивляла образованность своей компаньеры — она легко вступала в диалог на любую тему, манипулировала именами великих живописцев, кинорежиссеров, писателей, ученых. Она была в курсе всех событий мирового значения и с удовольствием обсуждала экономическую политику.

А главное, Виктория очень хорошо разбиралась в натуральной медицине, и предлагала Долорес дельные вещи. Она стала заваривать травы, которые сама тщательно выбирала в аптеке. Давала синьору Хосе после обеда для исправления пищеварения. А для хозяйки заваривала перед сном успокоительное. За несколько последних лет, Долорес стала просыпаться без головной боли.

Она настояла делать Долорес су — джок, и заверила, что ступать ей будет легче уже через пять сеансов. Долорес неудобно было использовать компаньеру в качестве массажистки, но Вика настаивала и, видя ее искренность, Долорес согласилась. В самом деле, уже вскоре она ощутила необычайную легкость в ступнях и коленях, меньше стало болеть прооперированное бедро.

Жизнь супругов, во всяком случае, здесь, на курорте, была подчинена размеренному ритму. Позавтракав, вместе с Викой они спускались на пляж. Вика бережно поддерживала слегка хромавшую хозяйку. Потом они уплывали далеко, к баркам. Одна из них принадлежала супругам. Вернее их сыну, который сейчас сдавал университетские экзамены в Мадриде. Хосе не любил плаванье, и никогда не сопровождал их в море. Он общался с многочисленными знакомыми, приехавшими в Тоссу на отдых. Вернувшись, Долорес — замечательная повариха, приступала к приготовлению основательного обеда, на который частенько приглашались гости, а Вика ей помогала. А перед этим они с Долорес ездили в рыбный магазин, чтобы купить свежих лангустов, мидий или креветок. Тосса де Мар — в прошлом рыбацкая деревня, славилась наисвежайшими морскими продуктами.

Однажды Вика рискнула переодеться, ей смертельно надоело выглядеть серой мышкой. Вышла к Долорес одетая в белое льняное платье, купленное в первые дни приезда в Испанию. На груди лежало роскошное янтарное ожерелье. Ну, и макияж не забыла сделать. Долорес на несколько секунд онемела. Потом сказала, что Виктория просто красавица. И почему она скрывала эту красоту? Она даже позвала Хосе, который был искренне удивлен.

— Я читал, что русские женщины очень красивы. — Вполне сдержанно заметил синьор Хосе, на что слегка уязвленная супруга парировала, поставив мужа на место:

— В Испании тоже нет некрасивых женщин.

Когда они садились в машину, краем уха Вика услышала, как Долорес сказала мужу, с интонацией приказа в голосе:

— Надо познакомить Викторию с Мариано. Она ведь не работать сюда приехала, а замуж выходить.

— Кларо. — ответил синьор Хосе.

Однако месяц закончился, и этот Мариано не появился. Долорес, прощалась с Викторией с искренней грустью, щедро заплатила и пообещала, что найдет ей работу в ближайшее время. Она прокатила ее по Барселоне, они посетили самые знаменитые старинные ресторанчики, и расстались почти подружками. Долорес выразила искренне сожаление, что не сможет оставить у себя Вику, потому что с Инкой она связана контрактом еще на два года.

Вика снова оказалась в свободном полете. Можно было гулять по Барселоне, любоваться Саградой Фамилией или слушать поющие фантаны. Денег, которые заплатила ей Долорес, вполне хватило бы на несколько месяцев беспечной жизни. А щедрую премию синьора Хосе она отправила домой — матери и сыну.

Впрочем, через неделю, вездесущая Света первой нашла ей работу.

Весна вступала в свои права, надо было и по дому и на огороде, что-то сделать… А Студениха занемогла. Она даже дверь на ночь не закрыла, чтобы Надя могла утром попасть в дом. Правда, позвонила вечером, предупредила, мол, если что, — сама «скорую» вызову или тебе маякну.

Рассада на окне Студенихи зеленела уже третьим листком. Радость для нее была уже в том, чтобы добраться на костылях до грядки, сесть на землю и вволю надышаться запахом травы. Сидя или ползая на коленках, Студениха свои любимые грядки, подготовленные кем-то из местных алкоголиков, засевала, оглаживала, любовно пересыпала землицу между ладоней.

Теперь же она лежала в постели, серая, помятая, с неряшливыми клоками волос из-под белой, всегда аккуратной косынки. В висящем на стене портрете молодой воровки с шальными глазами никто бы не угадал этой старухи. Петюня — бывший шофер милицейского воронка, сидел у изголовья, едва скрывая слезы.

— Надюха, думала, что не доживу до утра…

— А «скорую» почему не вызвали?

— Полегчало. Так ведь всегда.

— Анна Михайловна, вы даете! А если бы… эта кома диабетическая.

— Чему быть, тому не миновать. Я вот что тебе хотела сказать, Надя, ты моего Петюню не бросай.

— Да бог с вами! Пока буду здесь…

— А ты будь всегда. Ежели, что со мной… ну, коней я двину… Замуж за Петю выходи. Тебе зачем в Сибирь свою ехать? Вот дом, огород — живи.

При этих словах старик заплакал, как ребенок.

— Анюта, я без тебя не буду жить. Зачем мне жизнь эта?..

— Вот-вот… Думайте, что говорите. Так всегда бывает. Люди, которые всю жизнь прожили, они же, как лебеди… Так что, лучше живите.

— Анюта, ты меня сначала схорони, а потом уже… — плакал Петюня, вздрагивая округлыми, некогда развернутыми плечами.

— И это правильно. — Поддержала Надя. — Я вот рассказ какой-то читала. Бабка одна хоронит своего мужа и радуется. Все на нее смотрят, не понимают. А она смеется прямо от радости. Если б я умерла первой, говорит, мой муж сошел бы с ума от горя. И все не так сделал. А я вот женщина. Я теперь все правильно сделаю — схороню его, могилку себе рядом подготовлю, заплачу за оградку и все такое, с нотариусом отпишу все, кому следует, попрощаюсь с жизнью и умру легко. Как усну.

— Умная женщина. — Высказалась Студениха.

— И ведь все сделала, как говорила, и на девятый его день умерла. С улыбкой в гробу лежала, оттого, что довольна была — все успела.

На двенадцать дня ей назначили интервисту на Рамбле Каталунья.

— Ну, нет, я уж так себя унижать не буду. — Вспомнив свой первый визит к синьоре Долорес, решила она. Будь что будет! Надела белые брюки, розовую блузку на бретелях. От украшений отказалась, и это единственное, что она сделала в угоду обстоятельствам.