С шестнадцати лет работал на стройке, многому научился, и в поселке считали его руки — красивые, с длинными пальцами, как будто и не рабочие — золотыми. Он подкреплял это впечатление золотым перстнем с черным камнем в оправе, небольшим. Вполне изящным.

— Из города вернулся?

Лешка был в хлам пьян. Он сумел только махнуть рукой. Мол, присаживайся. Перед ним стояла початая бутылка портвейна № 62, в просторечье Портоса, разлитого на основе ханки — кулинарной эссенции.

Халимон привязал Монну Лизу к ближайшему столбу, с нахлабученной шапкой аистиного гнезда, из которого выглядывали подросшие птенцы. Присел. Лешка налил щедрою рукой. Халимон не поморщился, хотя вкус напитка ему не нравился.

— Надолго? — поинтересовался.

— Навсегда! Домой! В родные Пенаты! — с пафосом воскликнул Лешка. — Надоело! Отец, сам знаешь, заболел. Кто печку топить будет. Мать-сердечница.

Аркаша, отчим Лехи, воспитавший его с семи лет, как-то быстро начал тускнеть, худеть. За зиму скинул килограммов десять. Мать Лехи Ида силком повезла его в город. Анализы сдавать он отказался. А когда горлом кровь пошла — всем все стало ясно.

— Помирает, батя. — Леха покачал аккуратно остриженной головой. — Кранты. Не выберется.

— Я говорю, все там будем. — Подтвердил Халимон.

Снова выпили. Халимону было достаточно. Он поднялся еще потому, как из дверей магазина выходила Надя с бутылкой водки. Монна Лиза недовольно заблеяла — трава у канавы ей понравилась. Халимон выровнил шаг за Надей, таща за собой упиравшуюся козу…

— Надюха, может, дойдем с тобой до заброшенных складов. А? Я весь, как огурец, мытый и покрашенный.

— Дурак ты крашенный. — Беззлобно вздохнула Надя. — И что ты такой всю жизнь озабоченный?..

— Да я не всю жизнь. А только сейчас. Я ого-го какой был!.. Я, можно сказать, знаток женской натуры…

— Знаток! Как же тебя угораздило на Синепупой своей жениться?

— Я говорю, это не я, она сама… Я говорю, бросила меня в койку, и в первую неделю чуть до инфаркта не довела. Ну, без остановки… Фурия! И давай, и давай… У нее эта была… нимфомания, болезнь половая такая…

— Как это?

— Потребность в половой страсти большая.

— Так это она тебя заразила? — догадалась Надя.

— А кто же … Деньги начал копить. — Сообщил он доверительно в следующий момент.

— На что?

— На женщину. Резиновую.

— Гос-пы-ди! — воскликнула Надя громко.

— Так никто не дает! А эта будет безотказная. И так можно, и эдак… — размечтался Халимон.

— Ага. Маргарином запасись. — Съязвила Надя.

И все-таки слова Халимона не давали ей покоя. Халимындра болела неуемной половой страстью! А ничего такого она за ней не замечала. Ведь и дураку было ясно, что любому мужику она предпочитала рюмку с самокатом.

Все-таки фантазер, ты, Халимон, неуемный!

Аля Хромова стояла у собачьей будки с банкой в руке, и кистью золотом выводила на вершине конуры знак доллара. Этих денежных знаков, она сроду в руках не держала, и потому получался он у нее не ахти как.

Бакс, склонив голову, смотрел на хозяйку и, вероятно, думал о том, что она рисует какую-то странную кость. Нет, чтобы принести из магазину шикарную, большую, говяжью.

— Красиво? — поинтересовалась она у Нади. — Раз не водятся у нас баксы — нарисуем. По фен-шую так надо. — Объяснила Аля. — По телевизору видала.

— А-а… — протянула Надя. — А ты давай, Халимон, давай, не примазывайся…

Халимон развернул Монну Лизу и пошагал обратной дорогой.

Здешнее лето кончается быстро. Запунцевели листья грабов. Небо опустилось еще ниже. Вместо солнышка светились в палисадах куртины яркой календулы. Календулы в этих местах было много. Обильно политая дождями, ветет она пышно, радостно, до самых заморозков. Женщины употребляли ее от расстроенной алкоголем печени. Вместо чая. А Любаня Продуманная вообще решила, что на чае надо экономить. Надя мнения была другого. Она пропагандировала зеленый чай, помогавший от той же беды. Но календулу заваривала и себе и Вовушке. Последний раз с братом они выпивали по поводу хорошей новости. Беременность Вовкиной шмары закончилась выкидышем… которого не было. Оказалось, она обманула Вовку, представившись беременной. А Вовка не будь дураком да и посетил ее гинеколога. Вышел он оттуда обалдевший, потому что прояснил — у нее детей просто быть не может, так как матка ее детская, а это не лечится.

Была и еще новость. Вовка в интернете познакомился с русской немкой из Кельна. Неподалеку от Кельна жила и старшая сестра его Наташа. Роман стремительно развивался. Настя готова была приехать к нему познакомиться поближе. В городе у нее проживали материны подруги и дальние родственники.

— Вот и натешился. — Не нарадовалась Надя. — Может, теперь от Шмары избавимся.

В медпункт приехали врачи — гинеколог и терапевт. По плану. А Татьяна забыла накануне повесить объявление на доску у Красного магазина. И теперь она, запыхавшись, летала по улицам и стучала во все двери и окна.

— Приходите, тетя Аля. Поскорее. Терапевт и гинеколог. По плану.

— К гинекологу бы надо.

— Такой доктор, чудо! Красавец молодой! Иван Александрович.

— Что!? — изумилась Хроменчиха. — Мужик, что ли? Нет, к мужику я не пойду.

— Он же доктор, теть Аль!

— Он мужик. А я привыкла в темноте с мужиками иметь дело.

— Может, кому надо, а? Теть Аль, будь другом, позвони. У тебя же телефон. Еще кому-нибудь позвони.

Бабы, как одна, отказывались от помощи молодого гинеколога, хотя считали, что мужчина, несомненно, лучше женщины в этом деле разбирается. Доктор, расположившись у гинекологического кресла, скучая, пил чай, намазывал деревенскую сметану на теплый душистый хлеб. Причмокивал. Давно ему не было так вкусно.

А за фельдшерским столом, в другом кабинете, принимала терапевт — его жена — хорошенькая, молоденькая, похожая на русскую матрешечку. Ей было не до чая. Очередные пациенты уже ожидали на лавочке, хотя накрапывал дождь и дул пронзительный ветер.

Из магазина, как всегда не торопясь, а куда торопиться в 84 годочка — разве только на кладбище, — но нет, туда баба Дуся пока не желала, возвращалась она привычным путем к дому. Была она женщина не изработанная. Жизнь ее сложилась, прямо сказать, счастливо. И муж, и дети, и внуки, а теперь уже правнуки всегда радовали. Бабе Дусе можно было только завидовать.

Эту тему обсуждали в деревне довольно часто — вот повезло, так повезло. Ни одного урода в семье, ни одного пьяницы и двоечника — все дети золотые, а один даже священник. Правда, далеко от родителей живет. За что простецким старикам такая жизненная благодать? И насчет деньжат все путем. Накоплено немало. Хранили они свои трудовые и подаренные заботливыми детьми денежки в стеклянных банках, поскольку погода здесь сыромерзкая. Только этим банкам и доверяли. В долг никому не давали, с односельчанами держались строго, с достоинством. Компаний не водили, жили обособленно. Хозяйство — куры. Зато какие! Породистые, яйценосные. Вот поэтому и яички бабы Дусины были лучшими.

Баба Дуся одевалась чистенько, по моде пятидесятых своих любимых годов. И сейчас на ней было светло-серое пальто с английским воротником и большими пуговицами. Голова покрыта цветной косынкой. Это была самая стройная старуха на всю деревню. Спина у нее была прямая, и сроду не знала она, что такое остеохондроз. В руках, как обычно, баба Дуся несла пакеты с продуктами. Два. Для равновесия. Она интуитивно все делала правильно.

У медпункта, она приостановилась. Массовое скопление людей вызывает любопытство старух в любом возрасте.

— Что это сегодня? — поинтересовалась она.

— Очередь. Врачи приехали.

— Кто крайний? — баба Дуся долго не думала. Она смолоду была активисткой и не пропускала ни одного интересного мероприятия.

— Баб Дуся, тебе к терапевту или к гинекологу?