– Ты больна, ma tante! – с отчаянием воскликнула она. – И уже давно. Сколько раз я просила, позволь послать за доктором.

Бессильно прислонясь к молодой женщине, та с трудом перевела дыхание.

– Не поможет мне доктор. У меня очень сильные боли вот здесь. – Бертранда медленно коснулась рукой правой груди, в первый раз признав, что в самом деле больна. Раньше она всегда объясняла свое недомогание усталостью и возрастом. – Как видишь, капитан был прав, настаивая, чтобы школу вела ты. У меня действительно совершенно нет сил.

Со слезами на глазах Маргарет выслушала горькое признание, что только сильное ухудшение здоровья могло вынудить на это ее мужественную подругу.

– Но мы можем… помогать друг другу, – шептала Бертранда, пересиливая боль. – Мне легче… когда ты плетешь кружева… а я надеюсь, что поддерживаю тебя… твою решимость… Ты… закончишь это дело, поверь мне.

Она тихонько пожала руку Маргарет, и та неуверенно взялась за коклюшки.

– Да, да, для меня это самое утешительное. – Старая француженка закрыла глаза, и на ее бледных губах заиграла слабая улыбка. – Это перестукивание как будто уносит меня от боли, и я представляю, как растет и расцветает кружево.

Так Маргарет работала около часу, заставляя себя торопиться, время от времени с болью поглядывая в посеревшее лицо подруги, умоляя Господа не дать ей понести еще одну невосполнимую утрату.

Вдруг в дверях замаячила чья-то фигура, и Маргарет подняла глаза.

– О, Тим, это ты, – улыбнулась она синеглазому мальчугану. – Каждый раз, как тебя вижу, у меня становится легче на сердце. Ты выглядишь уже получше. Видно, плохим аппетитом не страдаешь?

– У-у, Маргаритка, лучше не спрашивай. Ем без конца, а меня все равно тянет поближе к кухне. Уж я столько дров переколол, чтобы меня не гоняли.

– Ну и ешь на здоровье. Надеюсь, ты там ничего не тащишь? Еще один раз – и нам придется расстаться. Помнишь наш уговор? Все необходимое тебе я куплю сама, если, конечно, сочту необходимым. А уж то, что мальчишкам твоего возраста не положено, даже не проси.

– Увы, Маргаритка, я все помню, – удрученно вздохнул Тим, – не волнуйся, больше этого не будет, раз я дал слово.

– И, пожалуйста, не зови меня при дворе Маргариткой, это неприлично. Называй меня мадам.

Огорченный Тим шумно шмыгнул носом. Маргарет понимала его: на него один за другим сыпались запреты – не кради, не ругайся, а теперь называй ее мадам, когда он в душе относится к ней, как к подружке.

– М-м, мадам, – выдавил он и вопросительно посмотрел на нее, ожидая одобрения. Сдерживая улыбку, Маргарет кивнула, и он продолжил: – Так мы пойдем сегодня к тому старому джентльмену? Ох, и грозный он на вид, того и гляди, перережет горло, если ему не угодишь.

– Пойдем, только позже. – Не будь Маргарет так расстроена, она бы рассмеялась, такую комичную пару должны были представлять собой ее дед и Тим. – И помни, если ты хочешь стать подмастерьем, тебе нужно произвести хорошее впечатление на капитана. А для этого ты должен, как следует слушаться старого графа, ведь в случае чего он станет всем на тебя жаловаться, понял?

– А не пойти ли нам к графу сейчас? Можно взять Пэйшенс, если она уже проснулась, – раздался вдруг голос Бертранды.

Маргарет обернулась и с облегчением увидела, что та уже распрямилась и выглядит гораздо лучше, видно, приступ прошел.

Молодая женщина заглянула в переднюю комнату, где с удивлением обнаружила свою дочку не спящей, а раскачивающейся в одной рубашонке на лошадке-качалке, которую ей подарил Джонатан. Маргарет быстро одела дочку.

– Ну, пойдемте, познакомим дедушку с Тимом и заодно посмотрим, как он принимает горькое лекарство.

Этот ежедневный ритуал доставлял Маргарет какое-то озорное удовольствие, как и вообще возможность помыкать властным дедом, внезапно оказавшимся беспомощнее ребенка.

– А сказки? – Пэйшенс потянула Маргарет за рукав. – Дедушка расскажет?

– Посмотрим, есть ли у него настроение. Может, если хорошенько попросишь, он согласится.

К всеобщему удивлению, оказалось, что ее дед знает множество сказок и, если хотел, мог заставить долго безмолвствовать зачарованную ими Пэйшенс.

Новый слуга графу не понравился. Он сурово нахмурился, когда Маргарет подала горький настой, и выпил его, сморщившись. На Тима он даже смотреть не хотел.

– Зачем мне нужен этот оболтус? Что прикажете с ним делать?

– Дедушка, Тим целиком в вашем распоряжении. Требуйте от него все, что вам нужно.

Граф поставил на столик пустую кружку и нехотя щелкнул пальцами.

– Давай делай что-нибудь, бестолочь! Убери это и принеси мою накидку.

– Маргаритка, он теперь всегда будет меня так называть? – жалобно спросил Тим, исполнив приказание графа.

– А ты и есть бестолочь, и я буду тебя так звать, пока не докажешь другое, – сварливо ответил дед вместо Маргарет. – И не смей так фамильярно обращаться к моей внучке. Она мадам Кавендиш, заруби это себе на носу. Ты должен научиться ко всем во дворце обращаться подобающим образом, особенно когда прислуживаешь. А иначе тебя посадят на две недели под замок на хлеб и воду, понял? Стань прямо. Смотри мне в глаза и скажи: «Да, милорд».

Привыкший беззаботно распоряжаться собой, Тим, видимо, больше всего испугался угрозы своей свободе и, потрясенный, вытянулся, поедая графа глазами.

– Вот так с ними и нужно обращаться, – решительно заявил граф. – Я знаю этих негодных мальчишек. А вы, мадам, можете вернуться к работе. У вас важное дело, – дед со значительным видом смотрел на Маргарет. – Насколько я представляю, пропажа манжеты должна держаться в секрете, однако даже я, безотлучно находясь в этой самой комнате, знаю обо всем. Так что научитесь получше хранить тайны. Идите прочь, чего вы ждете? И вы тоже, мадемуазель, – приказал он Бертранде, не в состоянии скрыть своего удовольствия от возможности распоряжаться. – Никто не должен оставаться без дела. Вы ведь можете наматывать нитки или еще черт знает, что вы там делаете. Тим, согрей мне вина! Нет уж, – поднял он руку, прежде чем Маргарет успела возразить. – Не смей даже напоминать мне, что можно, а что нельзя. А ты, бездельник, что медлишь? Пойди на кухню и принеси молодого сидра. Уверен, что это не вызовет вашего возражения, мадам Приставала.

– А я – тоже? – тоненько спросила Пэйшенс, решившая, что, как и все, должна немедленно заняться каким-нибудь делом.

Дед бросил на правнучку притворно строгий взгляд, в котором можно было заметить гордость.

– А вы, мисс, будете упражняться в умении вести себя тихо, поскольку это для вас самое трудное. Когда мастер Бездельник вернется, я расскажу тебе сказку. Тим, прежде чем ты уйдешь…

Мальчуган остановился на полдороге к двери и быстро обернулся:

– Милорд?

– Не смей нигде говорить о кружеве, не то я убью тебя своей рукой. – В подтверждение граф показал кинжал, вытянув его из-под подушки.

Маргарет ахнула.

– Немедленно уберите это, дедушка. Вы не должны…

Она с изумлением обернулась к неожиданно рассмеявшейся Бертранде.

– Ну, Маргарет, вот теперь мне ясно, что твой дед выздоравливает. Я так рада!

Граф откинулся на подушки, заметно утомленный, хотя ни за что не признался бы в этом.

– Пришли ко мне этого… своего мужа, когда он сможет, – приказал он Маргарет. – Мне нужно с ним поговорить.

Дни мелькали, как во сне, и вот уже до назначенного срока оставалось двенадцать дней. Маргарет часами не вставала из-за стола, и работа медленно, но верно продвигалась.

Рано утром, войдя в комнату деда с чашкой целебного настоя, она застала там поразительную сцену.

Ее муж сидел на кровати рядом с дедом, опиравшимся на подложенные подушки. Через всю комнату один за другим со свистом пролетали кинжалы, брошенные рукой Тима, и вонзались в стену, на которой была укреплена мишень для стрельбы из лука. Двое раскрасневшихся, как мальчишки, мужчин бурно обсуждали каждый бросок, даже не заметив появления Маргарет.