Глаза Хейса расширились.

— И что, на подобные сочинения есть спрос?

Дочь пожала плечами:

— Вероятно. Ведь мистер Харпер, кажется, сильно рассердился из-за всей этой истории. Как выяснилось, подобную книгу уже печатали несколькими годами раньше в Шотландии, а По, по всей видимости, заполучив рукопись, взял ее себе в качестве образца, сделав незначительные изменения в основном тексте, введении и терминологии. Когда мошенничество раскрыли, беднягу обвинили в плагиате. Похоже, издатель так и не простил его.

— Это все? Именно поэтому мэр и его приспешники не любят По?

— Я бы не стала говорить, что его не любят, — ответила Ольга. — Ты должен понять, папа: люди скорее боятся По, чем не любят. И у них на то есть веские основания. Эдгар — заметная личность. Беспощадный критик. Он идет на риск с полным сознанием происходящего. Постоянно нападает. Навряд ли ожидается, что последствий не будет. Хуже того, писатель обвиняет других в мошенничестве, в котором и сам, как оказывается, виновен.

— Ты снова имеешь в виду историю с плагиатом и моллюсками Харпера? — спросил Хейс.

— Да. После того скандала выяснилось, что поэтическая теория По, которую все так много обсуждали и которой нехотя восхищались, списана — буквально слово в слово — с теории стихосложения, опубликованной Сэмюэлом Тэйлором Кольриджем.

— И это правда?

— Думаю, что да.

— А как это открылось?

— Достаточно будет сказать, что издательство выпускает Кольриджа в Америке. После истории с книгой о моллюсках Харпер не мог отпустить По. Он стал следовать за ним по пятам, и с того самого дня, в качестве самозащиты, бедняга обвиняет других в том же мошенничестве, в каком уличили его самого. Не так давно он занялся Лонгфелло, поэтом из Новой Англии. Эти двое ведут беспощадные битвы в газетах, хотя, должна сказать, нападает определенно Эдгар, а не его противник.

— И в чем дело на сей раз?

— По большей части обвинения начались с сопоставления поэмы «Добрый Джордж Кэмпбелл» с шотландской балладой «Добряк Джордж Кэмпбелл». Честно говоря, все это мелочно и смешно, папа. Недавно мистер По обвинил оппонента, что последний списал свою поэму «Осажденный город» со стихотворения самого По «Заколдованный замок», называя поступок Лонгфелло настоящим плагиатом и неявным воровством.

— И что, его осудили за подобные грязные обвинения?

— Да, так оно и было, — серьезно проговорила Ольга. — «Бостон атлас» в ответ на театральные выпады против их земляка обозвала поэта «дубиноголовым критиком». Кроме того, его окрестили «пляшущим псом» и «кувыркающейся мартышкой». Пресса Новой Англии назвала Эдгара «Пу». Моя подруга Линчи любезно сообщила, что это явный и грубый намек на его отца, актера-неудачника, которого прогнали с бостонской сцены при унизительных обстоятельствах под такие же злобные крики.

— И как мистер По отреагировал на эти нападки?

— Он попросту повторил свои наветы и обвинил во всем Джеймса Харпера, а заодно и всех прочих своих врагов. Издатель назвал поэта плагиатором. Писатель обвинил «Харперс» в пренебрежении американскими авторами, поскольку иностранцам не нужно отчислять проценты с продаж ввиду отсутствия международного авторского права.

— Это правда?

— Издательство считает, что граждане нашего государства, испытывающего недостаток в капиталах и в культуре, должны получать пищу для ума и развлечение за небольшие деньги.

Хейс натянуто улыбнулся.

— Так считает Харпер?

— Да. И он не одинок. Я уже упоминала, что мистер По, как и любой из наших, американских, писателей, является горячим защитником международного авторского права. Многие издатели хотели бы от него избавиться. И все же, как бы ни был наш мэр одержим жаждой мести, обвинять поэта в столь ужасном преступлении… Я не нахожу объяснения такому поступку.

— Посмотрим, — сказал констебль. — После разговора с писателем, надеюсь, все станет понятнее. Одно я могу сказать наверняка, Ольга: если он виновен, то предстанет перед судом.

— При этом ты понятия не имеешь, где он находится.

— Несколько человек готовы поклясться, что он сейчас в городе. Я надеялся, что миссис Дженкинс сообщит мне точное местонахождение По, но этого не случилось.

— Так как же ты его найдешь?

— Попрошу тебя пойти в «Нью-Йорк сан» и побеседовать с редактором, ответственным за выпуск выдумки насчет воздушного шара: быть может, от него ты узнаешь, где находится автор этой сенсации. Я бы послал одного из полицейских, но, как ты знаешь, их всех безжалостно уволил наш досточтимый новый мэр, мистер Харпер. Тебя-то по крайней мере не уволили, а?

Искоса взглянув на отца, девушка потянулась за дубинкой констебля, словно собиралась побить его, а потом произнесла:

— Я не против, папа.

Она отправилась в путь почти сразу же после ленча, предоставив констеблю убирать со стола и мыть посуду, и вернулась спустя несколько часов.

В редакции «Сан» было полно народу, и не без оснований. Однако особого оживления не замечалось. Газета раскупалась быстро, но не было ничего похожего на безумие, которым сопровождалась «Лунная мистификация», — Ольга хоть и была тогда еще ребенком, но хорошо запомнила эти события.

Она сообщила отцу о разговоре с главным редактором, Моузесом Бичем, и протянула адрес: Гринвич-стрит, недалеко от причала на Баркли-стрит, в двух кварталах от реки. По словам свидетелей, именно там в последний раз видели Мэри Роджерс и ее смуглого кавалера с армейской или флотской выправкой. Оказалось, что по указанному номеру располагался небольшой и ничем не примечательный пансион. Это было двухэтажное кирпичное здание со слуховыми окнами и односкатной крышей.

Спустя час напротив этого дома остановилось полицейское ландо. Дверь открыла толстая женщина с глазами навыкате, одетая в поношенный халат. Увидев у входа главного констебля Хейса, она как будто еще больше надулась.

На его расспросы хозяйка пансиона ответила, что мистер По действительно остановился у нее. Поэт снял одноместный номер на втором этаже, в задней части здания, но недавно его дела пошли в гору. Постоялец рассказывал о какой-то ужасной выдумке, что-то про летающий шар… В общем, он выписал сюда жену, ее мать и кошку и нанял для них соседний номер.

Женщина сказала, что, хотя писателя нет дома, его теща и жена сидят у себя в номере.

— Кажется, бедняжка больна, — добавила она. — Такая молоденькая.

Хозяйка указала на дверь номера, занимаемого семьей По; Хейс постучал, и дверь открыла жена поэта.

Из-за спины Вирджинии показалась пожилая женщина. Она выглядела сурово и мужественно: крупная, широкая, одетая в простое черное платье с белоснежным воротником и фартуком.

— Могу я чем-нибудь помочь вам? — спросила миссис Клемм, вставая перед дочерью.

Сыщик представился, коснувшись полей своего котелка.

— Я главный констебль Джейкоб Хейс, глава нью-йоркских дневной и ночной страж, — сказал он, случайно или намеренно забыв главное: стража только что распущена, и теперь он представляет новорожденную Нью-Йоркскую муниципальную полицию.

Как бы там ни было, на Мадди, судя по всему, его титул не произвел впечатления.

— Я Мария Клемм, — проговорила она без выражения.

Детектив взглянул на жену поэта, стоявшую позади.

Она казалась ребенком, но сыщик знал, что девушке по меньшей мере двадцать. На щеках Сисси сиял яркий румянец; не зная всех обстоятельств, можно было принять его за признак здоровья.

— Это моя дочь, Вирджиния По.

— Рад познакомиться с вами обеими. — Хейс слегка поклонился дамам. — Дома ли хозяин?

— Мистер По в городе, по работе.

— Ясно.

— Если это насчет долга, то Эдди недавно добился успеха. В данный момент идет работа над статьей. Так что можете не сомневаться, он получит гонорар и оплатит все счета.

Констебль покачал головой.

— Я не по поводу счетов, — заверил он ее.