Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

Сисси готовила их, следуя его указаниям. Она так гордилась тем, что помогает мужу в работе. Чернила, точная смесь красного и черного, с преобладанием красного, делались так: постепенно добавлялись одна, две, три капли — и черная краска растворялась в красной, превращая кармин в цвет крови.

Блокнот: коричневатые страницы, тщательно нарезанные ее рукой, аккуратно сложенные, перевязанные кожаным ремешком, — гладкая бумага, спрятанная под мягкой, словно сливочное масло, черной сафьяновой обложкой.

Эдгар старается взбодриться. Он снова напоминает себе, что поездка в Нью-Йорк — хороший шанс. В конце концов, ведь этот город — литературная столица, а Э.А.П. — заметная фигура в американской литературе.

А если к английскому написанию фамилии «По» добавить букву «t», получится слово «поэт».[6]

Сказать по правде, Филадельфия не оправдала ожиданий. Он не получил того, что хотел. Сколько рассказов уже опубликовано? Шестьдесят? А стихотворений? А критических статей? И в результате — ничего. Сколько еще времени семья Эдгара Аллана По должна питаться одним только хлебом и патокой? Сколько раз еще смотреть, как добрейшая Мадди с каменным лицом отправляется в христианскую миссию просить подаяния?

Год он прослужил редактором в «Бэртонс мэгэзин», но его очернили перед работодателями, обвинив в пристрастии к алкоголю. Работа была потеряна, хотя дело было вовсе не в спиртном, ибо критик так же далек от пьянства, как день от ночи.

Если хотите знать, дело было в удручающей тупости издателя Билли Бэртона.

«Желчный Билли» — так он его называл.

Графоман, чьи статьи публиковались на заглавной странице.

Бывший клоун.

Когда-то этот человек был успешным комическим актером. Он приехал из Англии, ободренный успехом и славой. Но потом почему-то занялся книгоиздательством и, что смешнее всего, стал сам делать материалы.

Почему этот идиот считает, что у него есть писательские способности?

Невежа!

Издатель Билли Бэртон имел наглость указать поэту По на то, что ему следует снизить тон критических статей и избавиться от недобрых чувств в отношении собратьев-писателей.

Не важно. Нужда в деньгах оправдывает подобное унижение.

— Беды нашего мира внушили вам нездоровые чувства. — так вещал Бэртон, увольняя По. — Надо положить этому конец. Займитесь спортом, приятель! Пробудите в теле энергию. Придите в себя!

Какое невежество! Какая наглость!

«Филадельфия инкуайрер» написала в предисловии к его недавно опубликованному рассказу «Убийство на улице Морг»: «Это произведение является доказательством тому, что мистер По — гений».

Вы можете счесть, что это всего лишь реклама. Но ведь его коллеги, сведущие люди, уважают его. И боятся. Великого ума и острого языка. Тщательно отточенного пера писателя, поэта и критика.

Сколько раз По объяснял Бэртону, что к работе его толкает духовная потребность выполнить свой долг и любовь к искусству? Слава ему безразлична.

— Что мне до суждений большинства, когда я презираю всех, кто его образует? — твердил он. — В большом кошельке обычно прячется очень маленькая душонка.

Сказав это, Эдгар стремглав вылетел из редакции «Джентльменс мэгэзин», предоставив бывшему начальнику таращиться ему вслед маленькими глазками-бусинками, едва заметными на мясистом лице Желчного Билли.

По творил только ради себя самого. Он сам себе судья. Превращать собственные мысли в серебряные монеты по знаку хозяина — наитруднейшая задача, и Эдгар больше не хотел работать на идиотов. Он считал, что большая часть выдающихся авторов современности — пустышки. Ничтожества. Лонгфелло, Купер, Ирвинг, Халлек, Брайант. Их слава раздута на ровном месте, все они — посредственности, недостойные звания писателя.

А прославление недостойных — худшее для достойного, это По мог утверждать наверняка. Притом никто на свете не любил чужую похвалу больше, чем он. Поэт брел по аккуратно вымощенным улицам Филадельфии к Центральному вокзалу, к новым возможностям, к неведомому. Понурив голову, опустив глаза, рассматривая узор булыжников. Бенджамин Франклин сказал когда-то, что жителя Филадельфии всегда можно отличить от ньюйоркца. В Нью-Йорке мостовые выложены столь грубо, что его жители лишь по привычке шатаются, ступая по гладким камням города квакеров.

Наш герой в тот момент тоже заметно пошатывался, поскольку с каждым шагом его покидали остатки оптимизма и странная, понурая осанка возвращалась к Эдгару, как будто судьба уже произнесла свой приговор и ничего нельзя изменить.

Весь остаток этого тусклого дня он плелся дальше, кутаясь в свою вест-пойнтскую шинель. В Филадельфии, как всегда, было тихо так, словно на дворе воскресенье.

Поднялся ветер. Тучи над головой пришли в движение. Внезапно они разошлись, обнажив ярко-голубую полоску неба и пропустив сияющий, желтый солнечный свет. По с надеждой выпрямился. Голубое небо в разрыве между облаками и теплые лучи солнца — будто кто-то дружески подмигнул ему. Ему, поэту смерти, отвергнувшему какие бы то ни было добрые знаки во Вселенной — мимолетные, словно золотой блеск на небосводе.

Эдгар кашлянул.

Достав потрепанный, но чистый носовой платок из кармана, он прижал его к губам. Господи, спаси ее! Спаси его маленькую невинную жену.

Глава 14

Где-то далеко в лабиринтах улиц

Где-то далеко-далеко — и все же, может быть, удивительно близко — поэт услышал колокола. От их траурного звона глаза его расширились.

По сосчитал неправильно. Стоя в огромном вестибюле вокзала у билетной кассы, под взглядом вялого кассира в круглых очках со стальной оправой, он понял, что денег на билет не хватает.

Эдгар попросил служащего войти в его положение, но получил отказ и вынужден был купить билет до предпоследней станции, а оставшиеся пенни отложил на паром, твердо решив добраться от железной дороги до причала, даже если придется идти пешком. Поэт умел ходить пешком. Ведь ему и раньше приходилось это делать.

Поезд, обдавая паром окрестные равнины, миновал Камден, потом Трентон. Его длинный силуэт казался очень темным из-за непогоды. Приближалась ночь, и при свете масляных ламп на обшитых деревом стенах вагона заплясали зловещие тени.

Блокнот был открыт. Вокруг другие пассажиры уткнулись в дешевые газеты и популярные журналы. Женщины вязали. По сидел в своем кресле с пером в руке, склонившись над листом бумаги, — на столе перед ним стояла чернильница, наполненная жидкостью цвета крови. Эдгар ждал, когда музыка вдохновения зазвучит в его руке, в ушах, в сердце, спасая его от звона колоколов смерти.

Мозг, органическая желеобразная масса, спрятанная в самой сердцевине черепа, — это сложный орган. У писателя слишком большая голова. Огромная. Как крона дерева — большая и крепкая. Если бы только ствол и корень были сильнее. Поэт погрузился в глубокую дрему.

Некоторое время спустя он проснулся от грохочущего голоса кондуктора — мужчины с бакенбардами, — который объявил станцию: «Паттерсон!» По не раздумывая вскочил на ноги и стремительно бросился прочь из вагона.

Он стоял на платформе и вглядывался в окрестный мрак, а поезд, выпуская пар и лязгая железными колесами, уходил прочь, оставляя путешественника одного и наполняя душу тревогой.

Влажный холодный туман поднимался от длинных опустевших путей. По смотрел на дорогу. Что он искал? Какая-нибудь телега пли повозка вполне подошла бы: на ней можно добраться до оружейной фабрики Кольта.

Эдгар вдруг понял, почему проснулся и спрыгнул с поезда в этом пустынном городке. Здесь была фабрика Кольта, завод «Кольт патент файр армс мануфэкчуринг компани», на котором изготавливались револьверы «кольт-паттерсон». Если бы Сэмюэл Кольт оказался на месте и выслушал объяснения По, то, возможно, увеличил бы гонорар за рассказ о своем брате.

Словно бы в знак того, что все будет в порядке, на опустевшей улице появилась повозка.

вернуться

6

В оригинале «По» пишется как «Рое»; если приписать в конце «t», получится «poet», т. е. поэт.

14
{"b":"175749","o":1}