Лицо незнакомца поразило Хейса. Он продолжал наблюдать. Человек заковылял по Одиннадцатой улице, гротескно горбясь, словно голова была для него непомерной ношей. Он смотрел себе под ноги, и потому не заметил или не обратил внимания на присутствие главного констебля, следовавшего за ним как тень.

Теперь сыщик понял, кто перед ним. Да, это был именно он, и никто другой: Эдгар По, поэт.

Детектив подал знак кучеру. Бальбоа тут же подогнал ландо с той стороны улицы и стал ждать приказаний хозяина, не выпуская поводьев из рук.

Опираясь на руку своего чернокожего слуги, констебль тяжело поднялся в экипаж.

— Скорее! — закричал он своему верному помощнику, сидевшему на козлах. — Лошади наших подозреваемых идут отнюдь не медленным похоронным шагом.

Негр щелкнул поводьями, и два красивых мерина тронулись с места.

Усевшись на своем привычном месте, Хейс обернул ноги грубым шерстяным одеялом, пытаясь защититься от жгучего полночного холода, пока Бальбоа силился догнать телегу с гробом, мчавшуюся в нескольких кварталах впереди.

На перекрестке Четвертой авеню и Двенадцатой улицы толпа пьяниц преградила путь карете. Кучер попытался остановиться, однако они чуть не раздавили пьяную ватагу.

Толпа завопила: сначала от страха, потом от ярости.

Хейс, собиравшийся было высунуться из окна экипажа и обрушить свой кулак на головы алкашей, вдруг заметил По. Писатель каким-то образом добрел сюда и теперь стоял позади кучки пьяниц, с трудом переминаясь с ноги на ногу. На нем была военная шинель. Этот нелепый огромный наряд развевался под сильными порывами ветра. Критик плотнее закутался в шинель, потом зашелся в приступе громкого хриплого кашля, а когда приступ наконец прошел, сплюнул мокроту на землю и печально вздохнул. Констебль снова подумал о Мэри Роджерс, о причастности этого человека к ее истории, и задался вопросом: а что поэт делает здесь? Просто развлекается таким странным образом или тут есть что-то еще? По огляделся и провел пальцами по растрепанным волосам. Потом стал лихорадочно ощупывать бока, словно искал кошелек или ключи. Взглянув в дальний конец Четвертой авеню, туда, где скрылась погребальная телега, он подошел поближе к витрине, и тут сыщик заметил, что заведение это не что иное, как книжная лавка.

Бедняга через стекло разглядывал разложенные на прилавке книги — Хейс с такого расстояния не мог разглядеть ни названий, ни фамилий авторов.

Через несколько секунд поэт очнулся и пошел прочь, бормоча что-то себе под нос: сделал шаг в одну сторону, потом в другую. Он вел себя как безумец, не знающий, куда ему идти. Главный констебль внезапно ощутил смутный прилив сочувствия к этому человеку — сломленному; возможно, пьяному; возможно, накачанному опиумом. Прошлой ночью, пока дочь читала ему «Лигейю», детектив пришел к выводу, что По похож на червя-победителя.[14]

«Ради Бога, приятель, возьми себя в руки! — готов был закричать писателю сыщик. — Прекрати терять время. Если собираешься преследовать их, давай!»

Томми Коулман и его ребята были уже далеко впереди, и разрыв все увеличивался.

И тогда начальник полиции, как будто против собственной воли, позвал:

— Мистер По!

Поэт обернулся и стал вглядываться в темноту, не понимая, кто это мог его окликнуть.

Хейс стал делать ему знаки из окна экипажа, и бедняга подошел поближе.

— Вы знаете, кто я такой? — спросил детектив.

Критик моргнул, потом еще раз, словно пытаясь рассмотреть лицо собеседника через несуществующий туман.

— Да, сэр, — сказал он. — Главный констебль города.

Полицейского снова поразил напевный выговор поэта, очарование его южного акцента.

— Залезайте! — приказал он.

По медленно поднял голову.

— Зачем вы здесь? — спросил он. — И куда направляетесь?

— Мало какому человеку не случалось порой со смутным волнением уверовать в сверхъестественное, — ответил Хейс, открывая дверь экипажа. — Я всего лишь слабый и усталый путник в погоне за призраками и духами, которыми кишит эта черная ночь.

Эти слова были украдены непосредственно из «Тайны Мари Роже». Несчастный писатель никак не ожидал услышать их из чужих уст в холодном ночном воздухе, и в глазах его выразилась благодарность, выражение лица смягчилось. Эдгар слегка помедлил, а потом залез в коляску и занял указанное ему место напротив главного констебля.

Бальбоа пустил лошадей во весь опор, и ландо устремилось вверх по Четвертой авеню. Темнокожий кучер срезал дорогу, объехав вокруг парка, как, вероятно, сделали и те, кого преследовал главный констебль. Они ехали вдоль Гарлемской железной дороги, потом с Тридцатой улицы свернули на Миддл-роуд, добрались до Пятой авеню и двинулись на север, надеясь, что именно так поступили и беглецы. Наконец путники оказались на Сорок второй улице, где на холме в лучах лунного света красовалась чудесная рощица и блестел новый городской резервуар.

Но и тут они не обнаружили никаких следов бандитов. Бальбоа натянул поводья.

А потом они с хозяином стали торопливо обсуждать дальнейший маршрут. Они решили двигаться на северо-восток, в низине у реки Гарлем свернуть на восток и пересечь ее в районе Хеллс-Гейт в надежде, что смогут перехватить там Томми Коулмана с его бандой.

Пока ландо мчалось мимо ирландских свиноферм, немецких огородов и чередующихся со скалистыми отрогами средней части острова болот, Хейс начал расспрашивать По, желая выяснить, что писатель делал у могилы Джона Кольта.

Писатель, как-то странно на него посмотрев, медленно покачал головой — так, словно она действительно весила очень много и причиняла ему неудобство.

— Я пришел почтить память друга туда, где он обрел свой последний покой, — сказал поэт.

— А когда вы увидели, как эти парни раскопали его могилу и сбежали вместе с гробом?

— Я был возмущен. Захотелось пуститься вслед за ними и вернуть останки моего собрата по перу.

Сыщик смерил его взглядом.

— Достойные восхищения намерения, хотя и нереализуемые.

— Верно, осуществить мой порыв оказалось невозможным, — согласился По. — Я вскоре осознал, что это безнадежно.

— Поэтому вы позволили себе отвлечься на витрину магазина?

— У всех есть свои слабости.

— Могу я поинтересоваться, что именно в витрине магазина до такой степени привлекло ваше внимание, что первоначальные планы были забыты?

На глазах писателя выступили слезы.

— Диккенс, — пробормотал он. — Ах, этот вездесущий человек, будь он трижды благословен! Его «Барнеби Радж», этот проклятый ворон Грип…

В голосе По Хейсу послышалась печальная жалоба, если не зависть.

— А ваших произведений там не было? — спросил он. — Даже экземпляра «Ледис компэнион» с повестью о Мари Роже?

Критик несколько раз моргнул, потом невесело рассмеялся:

— Вот видите, главный констебль, вы уже так хорошо меня знаете.

На Восемьдесят четвертой улице, у Сенека-Виллидж, Бальбоа направил экипаж по узкой грунтовой дороге и более получаса ехал на северо-восток. Добравшись до реки, он натянул поводья. Они стояли молча, среди всеобщей тишины, прислушиваясь к плеску Ист-Ривер, и даже лошади перестали сопеть, а потом кучер снова погнал животных, теперь уже на север, к Хай-бридж. Там путники перебрались на другую сторону покрытого рябью потока, к деревням, лежащим на восточном берегу.

Было уже около четырех часов утра. Вверх по реке, держась ближе к манхэттенскому берегу, прошла плоскодонная баржа. Вода замерцала, освещенная лампами на китовом жире, висевшими на судне: корабль тащили вдоль берега несколько измученных мулов.

Хейс слышал только шум воды, стремительно ударяющейся в борта, и мягкий плеск волн.

Главный констебль бесстрастно смотрел в поток, По сидел напротив него. Он, кажется, еще больше погрузился в свои мысли и бормотал что-то под нос, глядя на течение реки.

— Больше никогда, — проговорил Эдгар; Хейс не мог объяснить себе, что это значит. — Никогда… Больше никогда.