" Прилег, " Прилег, позабылся и стал вспоминать о жизни, о смерти, о доме, и стало казаться — баюкает мать меня в полутьме, в полудреме. Еще молодая, как будто вчера, — и волосы не поседели. А я недоступен для зла и добра, я просто лежу в колыбели. Ни славы, ни денег не надобно мне — я где-то на грани сознанья. Я чист, словно снег, и безгрешен: я — вне коварства, любви и страданья. А песенка, светлая словно капель, журчит, обнимает, прощает… А море качает мою колыбель и в детство меня возвращает. " Обламывая плавники, " Обламывая плавники, бока о камни руша, из моря лезли косяки, в ручей рвалась горбуша. За сотни верст ее сюда влачило и тащило, и время Страшного суда для рыбы наступило. Инстинкт! Психоз! К спине спина, и через водопады — как бы чума или война, где не было пощады. На брюхе, на боку — вперед, как говорит природа, и слово «рок», и слово «род», и смерть во имя «рода». Метала горсточку икры и этой горстки ради вдруг выходила из игры и затлевала в смраде… Я шел рекой в разгаре дня. Я умирал от жажды, но пить не мог. И у меня когда-то были жабры. Под хрип собак, под крик ворон я был не в силах вынесть нечеловеческий закон, его необходимость. Не принимал я — человек — такого возрожденья, последний блеск, предсмертный всплеск самоуничтоженья. ДАЛЬНИЙ ВОСТОК Самолет пожирает пространство… Час. Другой. Не видать ни зги, ни деревни, ни государства, ни огня — бесконечное царство бездорожья, тайги и пурги. Вы, романтики и мореманы, алкоголики в якорях, добровольцы и графоманы, комсомольцы и капитаны, вам просторно в этих краях. Места хватит — а это значит, можно шастать туда-сюда, кочевать, корчевать, рыбачить и судьбу свою переиначить, если есть такая нужда. Не хватает нам постоянства, потому что версты летят, непрожеванные пространства, самоедство и святотатство у России в горле сидят. А когда эта жажда охватит — до свиданья, родной порог! Мне хватило, и сыну хватит, и его когда-то окатит околесица русских дорог. " Неестественен этот разбег, " Неестественен этот разбег, неестественно чувство полета, неестественен этот рассвет и пронзительный вой самолета. А когда&то в калужском селе я увидел поля и дорогу. А когда&то по теплой земле начинал я ходить понемногу. И не знал, для чего облака, умывался дождями и снегом… И не знал, что земля велика, и счастливым ходил человеком! " Одну и другую неделю " Одну и другую неделю не видно воздушных путей, и ты предаешься безделью среди работящих людей. В часы предрассветных прогулок идешь поглядеть на прилив, покуришь и бросишь окурок в холодный Курильский залив. Ну что ж, ты дошел до предела, а значит, приблизился срок — душа для работы созрела, пора раздувать огонек, разжечь из печальных раздумий, из сырости, из ничего — высокое пламя иллюзий, и выживешь возле него. Слепить из морского тумана частицу земного тепла… А после, как это ни странно, смеяться и делать дела. " Живем мы недолго, — давайте любить " Живём мы недолго, — давайте любить и радовать дружбой друг друга. Нам незачем наши сердца холодить, и так уж на улице вьюга! Давайте друг другу долги возвращать, щадить беззащитную странность, давайте спокойно душою прощать талантливость и бесталанность. Ведь каждый когда-нибудь в небо глядел, валялся в больничных палатах. Что делать? Земля наш прекрасный удел — и нет среди нас виноватых. " Надоело мне на скоростях " Надоело мне на скоростях жить, работать, спешить, улыбаться… Транссибирская жизнь второпях, — надоело твоё азиатство! Ты, диктуя законы свои, слишком долго душою владела. А теперь — без меня поживи. Мчись, как хочешь, — а мне надоело. Высоко самолёты летят, и трещат пароходные трапы, и устало и жалко кричат на вокзалах кормящие бабы. Что там женщина ждёт у окна? Что лукавит глазами чужими? До свиданья! Ты мне не нужна, я уже позабыл твоё имя. Моя жизнь в середине — пора, я далёкою родиной болен, где стоят над водой вечера, где туманы гуляют над полем. Жажда странствий, я больше не твой. Жажда скорости — что же такое?! Ты навек расстаёшься со мной и становишься жаждой покоя. |
