Когда девушку

Козулеподобную

С черными зернами глаз

На снежном шелке лица

Толстый кавалер

Робко спросил:

— После обеда вы что делаете дома?

Та отвечала

Басом профундо:

— С п л ю!

И толстоватный кавалер

От смущения

Проглотил свою шею…

В грязи на кухне мировой

Валялось много городов и трупов,

Парламентеры с веткой сиротой,

Как школьники, ревели глупо.

А мы, узнав, что бог — верховный людоед,

Отсчитали ему процентов двадцать,

С весельем бросили на обед

И предались работе с ненасытной страстью!

Себя мы обожгли в кирпич,

Душа огнеупорней глины,

Ослеп верховный сыч

И наши векселя повыронил!..

И, заключив похабный мир,

Мы сделали святей всего, что знают святцы!

Какой на небе поднялся кабак

Под визг нетопырей и желтых херувимов!

Цари теперь душа бурлацкая,

Что всех святых отринула!

— Стареньких подслеповатых Сергиев

С ехидной книгой,

Что за девчонкой куцой бегали,

Вертя поддельною веригою!.. —

Мы само боги, над нами НИКОГО!

Удобно жить, развалясь в своей квартире,

Когда заштукатурен крепко потолок,

И не сочит небесной сыростью!..

Коньяком опоили Богоматерь;

— Она думала, что росой окропили цветы, —

Покрова валялись алые под альковом ресторана,

Кружились хамелеоном восковые черты…

И перегарно спиртные дымы

Ползли к ней на амвон,

Стопудово чугунные бабы

Гуляще ухали с куцых колонн!

Хихикали носы шакальи,

Облизывая рваные десна:

— Полюбуйся, обманутая Богоматерь,

Как мы грациозны!

Дай поцеловать тебя, красотку,

Давно не видали таких прелестей,

Не вороти ротик от зубастой глотки,

Лучше с нами браги смертной испей.

Змеился рот Небесной судорогами отвращения,

Отрекаясь своей невинной святости.

И только в мокрых бульварных аллеях

Обезумевший рыцарь в бреду целовал ее прозрачные кисти

Ея уповальные руки

Тонким жемчугом обвились вокруг его склоненной шеи,

И в небе изломанно — ясном

Опавшие листья хоругвями рдели…

Нет, не хватило квасу!

Пылью завален порт.

На порыжелую шхуну льют известку;

Собака, прицепленная к музыканту,

От безветрия — сдохла…

К вечеру оскалом бешенным смотрит солнце,

В нефти качается сплющенный шар,

Чадит прокисшим маслом,

На жесткие сваи сядет без плеска перегруженный корабль…

А сухой ночью угольная луна крадется еще тише

Кто-то кажется в слуховом окне.

В 12 появляется удавленный на крыше.

Старуха напротив задыхается,

Кривляясь от хохота на ЧУЧЕЛЕ.

Дред

Обрядык

Дрададак!!!

ах! зью — зью!

зум

дбр жрл!.. жрт!.. банч! банч!!

фазузузу

зумб!.. бой! бойма!!

вр! драх!..

дыбах! д!

вз — з — з!..

ц — ц — ц!..

Амс! Мае! Кса!!!

ЛОПНУВШИЙ ТОРМ

       A3

— ПОСТРОЕНО ПО МЕХАНИЧЕСКОМУ

         СПОСОБУ —

В Р З Н Б …

   К …

Ц…

   Р Ц П…

   Р Ж Г…

     р…

НАДГРОБНОЕ СЛОВО ПРОШЛЯКУ:

Бе — тя! Бе — ля!

Незве мена э-эйла!

Иe еиу нае

Эйла ла — ла ейля ли у-у лiя-я

Лiе нае уска!

Минна ли — ле велли

      Левин вила

МОКА! РОКА! ФОКО! ФЛАКОН!

Мафо! ложа! фера!

Рзее Вирзе Винте

Ама не — ли лаха —

    дочь потерявшая башмаки

      попала в рай!..

ТЦАК ЗЯРОСТНО

После снежных завесов

C края бездо-о-нного

Вонзится в ухо

Теплая капля бродяга!

Сердце, с цепи сорвавшись оттаяло,

Полнокровные

  Набухают солнечных рук жилы,

Тащут деревья за жидкие кудри,

Свистят атласно,

Маникюрят стебли и стволы!..

УЖЕ

МЕЖ ГЛЫБ эфира

Яички голубые

Весенних туч порхают,

И в голубянце полдня

Невыразимые весны

Бла — го — у — ха — ют!

Там авиаторы,

Взнуздав бензиновых козлов

Хохощут сверлами,

По громоходам

Скачут!

Задрав хвосты

Ковырком —

В небье

И землю

32 кукиша!..

Пониже

Мюр-Мерилиз

Запыхавшись

— Зок — Зок! —

Машине Зингера

Стрекочет темя

И юрких птиц оркестр

По стеклам неба

Как шалугун

Трезвоном:

— Ц-цах!

Синь — винь

Цим — бам, цим — бам, цим — бам!

А на пригорке пропотевшем

В сапожках искристых

Ясавец Лель

Губами нежными,

Как и Иосифа пуховаго

Перед зачатием Христа,

Целует пурпур крыл

Еще замерзшего

Эрота!