Каждую минуту с того момента, когда он узнал о своём новом назначении, он посвятил подготовке к тому, чтобы вписаться в свою новую команду, и этому помогало то, что он достаточно хорошо знал командующих всех трёх своих оперативных групп. И до сих пор он не был уверен, что достиг цели. После почти целого стандартного года вдали от командной палубы он чувствовал себя безусловно устаревшим, и он задался вопросом, как эти трое будут себя чувствовать, выполняя приказы адмирала, потерпевшего абсолютное поражение в последнем сражении, которое он провёл в этой самой звездной системе. Собственно говоря, он сам всё ещё задавался вопросом, что чувства испытывала адмирал Паскаль Лэнгли — командующая основным Флотом — когда почти семьдесят процентов её боевой стены были внезапно отданы для выполнение боевой задачи под чужим командованием. На её месте Лестер Турвиль напился бы вдрызг — и плевать на тех, кто узнал бы об этом.

Правда первоначальный план предусматривал назначение командующим воссозданным Вторым Флотом Томаса Тейсмана, и никто, даже с хорошо-известным характером Лэнгли, не мог помыслить оспорить эту точку зрения. Но как бы то ни было, всё изменилось в тот момент, когда были пересмотрены цели контакта с Филарета. Предположение, что Тейсман мог бы наиболее эффективно действовать с чужого флагмана, высказала Герцогиня Харрингтон, но несколько неожиданно для Турвиля, было с энтузиазмом подхвачено самим Тейсманом, что оставляло Второй Флот без адмиралов, имеющих реальный боевой опыт управления полномасштабными флотскими соединениями.

За исключением «оказавшегося под рукой» Лестера Турвиля.

— Ладно, народ, — обратился он к командующим своими оперативными группами. — Коммандёр Адамсон сейчас отсылает вам команду на исполнение. Отсчёт пошёл. Кто-нибудь хочет произнести какие-нибудь исторические слова?

Он вопросительно изогнул бровь, тем временем извлекая из старомодной серебряной зажигалки крошечный шарик плазмы и, пыхтя, тщательно раскуривая ароматную сигару.

— Адмирал, я не знаю «исторических слов», — с эксцентричной улыбкой отозвался вице-адмирал Оливер Диамато, — но я думаю, что мы будем готовы, как только получим сигнал. — Он покачал головой. — Но, тем не менее, я должен сказать, что всё ещё задаюсь вопросом — когда мы наконец очнёмся от этого странного наваждения?

— Может быть это и наваждение, Оливер, — возразила со своего дисплея вице-адмирал Дженнифер Белльфью, — но, откровенно говоря, идея о драке с солли в союзе с манти мне импонирует гораздо сильней, чем сотня любых других идей!

Вице-адмирал Симпсон Герми, командующий третьей оперативной группой Турвиля, со смущённой улыбкой только покачал головой. Он был почти столь же молод как и Диамато, что было несомненным достижением для офицера его возраста, и он был одним из немногих оставшихся в живых членов достаточно известной семьи бывших Законодателей. Турвиль знал его хуже Диамато или Белльфью, но его послужной список был безупречен. Если бы это было не так, то Томас Тейсман никогда бы не назначил бы его командующим оперативной группы.

Особенно командующим одной из этих оперативных групп.

— Ну что ж, — задумчиво подытожил Турвиль, прищурясь и смотря вдаль сквозь вьющиеся под струями вентиляторов полоски дыма, — всем нам здесь, за исключением Симпсона, манти в своё время надрали задницы. Так что я вполне представляю, что каждый из вас сейчас чувствует себя немного странно. Но, честно говоря, я думаю, что Дженнифер права. Не знаю как вы, но лично я должен признаться, что часть меня действительно хочет увидеть как с этих высокомерных солли собьют спесь. Кроме того — его улыбка исчезла — мы теперь знаем, кто наш настоящий враг.

Его голос и глаза стали жёсткими, и его подчиненные, соглашаясь, ответили ему столь же твёрдыми взглядами. Он на миг вгляделся в них, затем продолжил более мягким тоном.

— Хотелось бы надеяться, что всё обойдётся без стрельбы на поражение. Но это зависит от степени глупости Филареты. И если он не сдастся, то тогда мы его прижмём. Понятно?

Все три вице-адмирала решительно кивнули.

— Отлично.

Он поглядел на цифровой дисплей, равномерно мигающий на краю тактической схемы, затем перевёл взгляд на Молли Дилэни, своего начальника штаба.

Капитан Дилэни тоже посмотрела на него, и в ее глазах мерцала голодная тьма. У неё было больше причин, чем у более молодых сотрудников его штаба, быть недовольной мыслью о союзе Республики со Звездной Империей, и не только потому, что она потеряла очень много своих друзей в войнах с Мантикорой. Она запрятала эти причины так глубоко внутри себя, что не было ничего удивительного в том, что любой, кто не знал её достаточно хорошо, мог не понимать, что она чувствовала. Но она была рядом с Турвилем дольше любого другого члена его штаба и он по настоящему хорошо её знал, но всё же, когда он всмотрелся в её глаза, он почувствовал её несомненную готовность к тому, что должно было произойти. И, в её случае, не только потому, что она ненавидела солли, хотя она любила последних не более любого другого флотского офицера, когда-либо ощутившего на себе их высокомерие, но и потому, что была нетерпелива.

Филарета был всего лишь досадным препятствием перед истинной целью, к которой она стремилась. Вся Солнечная Лига была всего лишь препятствием, от которого она хотела избавиться настолько быстро, насколько это было возможно. Молли Дилэни могли не нравиться мантикорцы, и у нее действительно было несколько приступов растерянности, когда она обнаружила, что они стали союзниками, но и это было вторично, по сравнению с воспоминаниями о кошмарной резне во время Битвы за Мантикору. В общем-то, она не обвиняла самих манти в той резне. Они могли ей не нравиться, но она по-настоящему уважала их, а они делали точно то же самое, что сделала бы она, защищая свою домашнюю звездную систему. Кроме того, она знала теперь, что некто управлял Звездной Империей так же умело, как и самой Республикой — некто, кто хотел видеть их обоих уничтоженными. И теперь она знала, кто виноват в срыве переговоров на высшем уровне на Факеле, каковой факт и стал причиной отправки Второго Флота в тот Холокост. Она хотела уничтожить этих людей с чистой и сверкающей страстью, и она была готова сражаться в союзе с кем угодно, кто мог помочь ей добиться этой цели.

— Время, Фрейзер, — сказал Турвиль, отводя взгляд от Дилэни. — Время.

Одиннадцатый Флот пересек гиперграницу, устремляясь к Сфинксу на набранной скорости в чуть более чем пять тысяч километров в секунду. Переход через гиперграницу не сопровождался какими-либо физическими проявлениями, но сейчас, в тот момент, когда значки кораблей группы пересекли периметр янтарной сферы, указывающей на гиперграницу Мантикоры-A, по флагманскому мостику корабля ФСЛ «Филип Опенгеймер» словно пронёсся глубокий тихий вздох.

Адмирал Флота Филарета безмолвно, с тщательно контролируемым выражением лица, стоял, прикипя глазами к тактической схеме. Танго-Два всё ещё оставалось неподвижным, даже не пытаясь уклониться от его Флота, и ожидание — горячее и нетерпеливое — пульсировало где-то глубоко внутри него. Он чувствовал, что те же самые эмоции владели и сотрудниками его штаба, но всё же было что-то ещё. Ощущение бесповоротности решения. Победа или поражение, выбор был сделан, но, несмотря на все симуляции с новыми ракетами, несмотря на огромное превосходства над Танго-Два, призрак того, что произошло с Сандрой Крэндол, вновь и вновь проносилось у них перед глазами.

«Черт, если бы они были в такой момент спокойны, то я счёл бы их сверхлюдьми!» — с холодной решимостью подумал он. — «Но что бы ни случилось — Танго-Два обречено. Нет ничего в этой Вселенной, что сорок супердредноутов могут противопоставить защитной и наступательной мощи четырехсот тридцати!»

Прошла минута. Две минуты. Три.

Скорость Одиннадцатого Флота увеличилась до 5 647 км в сек. Гиперграница осталась в 963 тысячах километров позади «Опенгеймера», а дистанция до Танго-Два упала до 12,3 миллионов километров. Манти уже находились в 3,2 миллионах километрах внутри паспортного эффективного радиуса действия «Кольчуги», даже без введения баллистической фазы в управляющий профиль атаки, хотя прогнозируемая точность на дистанции в сорок одну световую секунду будет плачевна. С другой стороны, ему надо было побеспокоиться всего о сорока целях, а у каждого из его супердредноутов было двенадцать ракетных подвесок, буксируемых за кормой. Это давало ему более пяти тысяч подвесок с десятью ракетами в каждой — и это не считая его собственных бортовых пусковых. И пусть каждый из его супердредноутов лишился по паре пусковых на борт в обмен на щиты «Эгиды» — всё равно их оставалось по три десятка на сторону. Если бы он выплеснул все свои подвески в одном залпе и дал бы полный бортовой залп с каждого из своих супердредноутов, то мог бы одномоментно отправить в пространство 64 тысячи птичек.