Обжегшись на молоке, дуешь на воду. В общем, река нам прибавила работы. Большой луг, который мы видели в своем воображении уже ровной пашней, во многих местах подвергся затоплению. Наледи появились в низинах луга, у опушки леса и далеко от реки, у подножия второй террасы, как бы ограничив со всех сторон сухую площадь.

Нечего было и думать намечать под распашку те места, куда достигал зимний паводок. Они, безусловно, исключались: ведь наледи тают весной очень долго и земля не успеет согреться. Мне приходилось видеть такие наледи в долинах, что и вовсе не успевают растаять за лето; во время таяния лед постепенно покрывается песком, грязью, листьями и старой травой. Эта покрышка защищает его от лучей солнца, становится все толще, надежнее и сохраняет под собой лед на много, много лет. Такой лед называют уже ископаемым. Нам пришлось забраться еще дальше по долине, и здесь удалось разыскать гектаров до трехсот ровного и чистого луга, пригодного под распашку. Метеостанция оказалась между двух будущих массивов пашни.

— Великолепно, — потирал руки очень довольный Петр Николаевич.

Мы не совсем понимали его.

— Это же так просто, ребята, — сказал он. — Чем больше распаханных земель, тем лучше климат или устойчивее микроклимат. Так, Варя?

— В общем так, — отвечала она с таинственной улыбкой.

Они что-то скрывали от нас. Две совершенно одинаковые метеоплощадки. Необъяснимая радость при мысли о крупных земельных массивах. Секрет? Оставалось ждать, когда они не выдержат тяжести секрета и поделятся с нами.

— Чисто метеорологическая загадка, — усыпляя любопытство, говорил Зотов. — Потерпите. Все станет ясным через полгода, никак не раньше.

При этом он со значением смотрел на Варю, из чего следовало, что автором метеорологического секрета являлась, по-видимому, она.

Петр Николаевич не первый раз поражал нас своей изобретательностью. Явление, которое мы все считали изученным, он вдруг мог увидеть совсем иными глазами. Что это было — врожденное свойство характера или особое проникновение в окружающую нас природу, — сказать трудно, но качество несомненно хорошее, крайне необходимое исследователю.

Мы проклинали топкое место на склоне. Даже зимой здесь курчавился такой мох под снегом и стояли такие кочки, что сломать ногу было сущим пустяком.

— Склон — и вдруг болото? Как совместить? — спросил как-то Смыслов, убежденный, что по горе стекает любая вода.

А Зотов вдруг сказал:

— Уверен, хорошая пашня будет.

— На болоте?

— Внизу песок, отличная аэрация. Потому и болото. Глубоко протаивает, вода стоит, как в пригоршне. Сдерем мох и кочки, оголим пески, добавим навозу, и у нас получится превосходный огород. Как, Леша? К тому же южный склон.

— Согласен, — сказал наш начальник. — Глубоко видишь, — похвалил он Петра Николаевича.

Зотов зарумянился. Бычков редко кого хвалил.

И с опытным огородом Петя придумал ловко: самое убедительное — дать овощи уже в этом году. Пусть немного, но симпатии горняков будут завоеваны.

И с площадками… Но что это такое, Зотовы помалкивали.

Ладно, долго не протянут секрета. Мы теперь работали всего в одном километре от метеостанции. Леша Бычков вел теодолитную съемку. Точнее сказать, вел ее Серега Иванов, а Бычков только консультировал его и поправлял. Я вообще заметил, что наш начальник уже давно и всерьез «натаскивает» способного к математическим наукам и точного в работе Серегу и не только заставляет его делать практическую съемку, но и просиживает с ним целые вечера над геодезическими учебниками. В долгие и морозные ночи Иванов и сам любил обстоятельно сиживать над таблицами Гаусса, рассчитывал многоугольники, разбирал и собирал приборы. Леша готовил из парня топографа. Почему он так поступал, выяснилось несколько позже. Но я, кажется, отвлекся.

В этот мартовский день мы почувствовали, пожалуй, впервые, что солнце в Май-Урье не только светит, но и греет. На припёке, если сесть спиной к солнцу, тепло проникало сквозь ватную телогрейку и приятно щекотало спину. Весна… Весна идет! Рябило в глазах от ослепительной игры солнца на снегу, воздух стал прозрачным, ядреным и каким-то даже вкусным; снежный наст за ночь смерзался и по утрам удерживал человека без лыж; наледи лениво дымились; промороженные лиственницы, мертво стоявшие всю зиму, зашептались, по их голым веткам нет-нет да и пробегал теплый воздух, навевая мысли о жизни, о тепле. Весна…

Устроив перекур, мы уселись спиной к солнцу и блаженствовали в затишке за густым кустом шиповника. Вдруг отрывисто тявкнул Казак. Мы обернулись. Уши собаки настороженно торчали. Казак внюхивался в какие-то ведомые только ему запахи и не спускал глаз с реки.

Он тявкнул еще и еще раз и беспокойно оглянулся на нас. Леша поднял бинокль и долго всматривался в белое безмолвие долины.

— Кто-то едет сверху, — сказал он. — Похоже, нарты…

— Геологи, кто же еще, — уточнил Зотов.

— А может, твой приятель, проводник, — сказал Серега.

Мы встали, оживились. Теперь и без бинокля на белом прорыве русла была видна черная точка. Казак волновался, рвался вперед. Саша взял его на ремень. Послышался заливистый лай. Собачий потяг.

Через несколько минут упряжка пронеслась под берегом. Мы закричали, замахали шапками. Каюр вонзил в снег крюк, оглянулся. С нарт соскочил кто-то грузный, тяжелый, в широком тулупе, и, неуклюже став на лыжи, пошел к нам прямо по целине. Упряжка пронеслась дальше в поисках отлогого подъема на берег.

— Ребята, это же Руссо! — крикнул Смыслов. — Явление народу…

Действительно, это был Руссо. На широком и добром лице агронома сохранялось тревожное выражение даже в первые минуты встречи.

— Откуда вы, какими судьбами, почему сверху, с гор? — Мы забросали его вопросами.

— Постойте, постойте… — сказал он, беспокойно оглядываясь. — Где Зотов?

— Я здесь. — Бородатое лицо Зотова возникло перед глазами агронома. Апостол Петр, русифицированный и одетый для прогулки по морозным далям.

— Вы?.. — Руссо огляделся, улыбнулся. — Ах да, прошу прощения. Фу, как я боялся!.. — Он опустился на поваленную лесину, вытер рукавом лоб.

— Объясните, наконец, — нетерпеливо произнес Бычков.

— Сейчас, сейчас. Значит, это вы? — Руссо еще раз посмотрел на Зотова и дотронулся до него, не доверяя глазам своим. — Ну и виду вас! Алеша Попович. — Он засмеялся. — Да и все вы, друзья.

— Итак… — начал Бычков, заражаясь волнением приезжего.

— Итак, я очень рад, что вижу вас всех вместе и в добром здоровье. Прошу выслушать меня внимательно. Я послан Зубрилиным, чтобы предупредить об опасности, которая грозит вам, особенно Петру Зотову.

— Опасности? — переспросил Бычков.

— Да. Конах появился в вашей долине.

Мы переглянулись. Значит, история не кончилась, она продолжается, она догоняет Зотова, находит его и здесь. Прошлое опять ворвалось в наши дни.

Свернув работу, мы отправились домой. Известие было очень серьезным.

Ночью снова залаял Казак. Саша и Сергей вышли посмотреть. Вернувшись, они сказали, что вверх по долине промчались четыре потяга с людьми

— Это туда. К Зубрилину, — сказал Руссо. — Будем ждать известий. Теперь, когда я вас предупредил, боюсь за нашего замполита. Остался один на один с врагом.

На другой день мы увидели целый обоз. Он шел с верховьев реки. Нарты остановились, Зубрилин подозвал Зотова и отвернул брезент.

— Узнаешь?

Зотов побледнел.

— Кто его?

— Неважно. Одним преступником меньше. Но учти, с его смертью опасность не миновала. У Конаха здесь сообщники.

— Кто?

— Не знаю. Надо выяснять. Я сейчас еду на прииск, потом вернусь к вам. Будьте осторожны, друзья.

В тот же день мы с Серегой переселились в домик Зотовых. Так оно надежнее.

Тревожные дни Скалова. Капитан Омаров в затруднительном положении. Выводы агронома Руссо. Снова о дневниках Зотова-старшего.