Товарища, который зашел к нам, вызывали на следствие. Он очень удручен. Не знает, что и подумать об убийстве. Кто, зачем?..

Вся эта история заставляет быть начеку. Нам с Варей подчас становится не по себе. Кто бы мог думать, что и здесь неспокойно.

Геолог провел у нас весь день. Когда я рассказал ему о встрече с проводником, он оживился, заставил вспомнить, когда это было и при каких обстоятельствах.

— Странно, странно, — сказал он, узнав о дате нашей встречи.

Оказывается, в этот день Скалов был болен, он отказался идти с геологами в поиск, оставшись в палатке. А сам, значит, ушел за пятьдесят километров. Расстояние, которое не всякий здоровый рискнет пройти, да еще по тайге, через топкие долины и горные ручьи. Наврал проводник насчет болезни.

— Он не говорил, зачем ходил на прииск? — спросил гость.

— Не спрашивал, — честно признался я.

— Жалко. Очень важный факт. Вы не забывайте его, Зотов.

Видите, ребята, какие загадочные события происходят в нашей безмолвной долине. И мы в какой-то степени уже оказались втянутыми в эти таинственные события. Приезжайте скорей, вместе мы быстренько разберемся.

Ваш П. Зотов с супругой».

Третье письмо мы получили в Катуйске уже в дни сборов.

Работа на острове закончилась. Но палатку мы не снимали. В нее вселялась первая группа плотников и подрывников, приехавших строить дома и прокладывать дорогу от побережья.

Иван Иванович Шустов проводил нас до пристани, усадил на катер, проверил, все ли я взял для Зотова, и, вскочив на палубу, сам налил на дорогу «посошок».

— Желаю удачи, ребята. Честно говоря, жалко мне с вами расставаться. Будем считать, что прощаемся не надолго.

Глаза у доброго директора были грустные. Как-никак два года прожили вместе.

Катер вспенил воду бухточки и помчался вдоль берега. Острый скалистый мыс скрыл от нас панораму совхоза.

— Сколько тревог и волнений ждет нас впереди, — задумчиво сказал Серега Иванов, словно предвидел серьезную беду.

— Ладно, не причитай, — бросил Смыслов, но тоже вздохнул.

В городе было неспокойно.

Тревожили сводки с фронтов. Загадочно вела себя союзница Германии, наша восточная соседка Япония. Она уже воевала; восточные моря, где проходили наши морские коммуникации — эта тоненькая ниточка, связывающая Колыму с остальной страной, — сделались ареной битв, везде шныряли подводные лодки и сторожевые корабли. Наши торговые суда шли в Нагаево извилистыми путями, время в пути удлинялось, никто не знал, когда ждать корабли и ждать ли их… Обстановка была нервная, чреватая всякими неожиданностями.

— Совсем плохо с продуктами, — сказал мне Зубрилин. — Вся надежда на подвоз. А с подвозом, прямо скажу, не ладится. Снабженцы не блещут, да и транспорт постоянно подводит нас. Намечаем одно, получается совсем другое. Очень трудно работать. Вот так, друзья.

В магазинах мы видели пустые полки. Вместо хлеба выдавали сухари. Не было курева, начались перебои с сахаром и молоком. Лица людей выражали озабоченность и тревогу. По вечерам на прибрежных сопках стояли жители города и с надеждой всматривались в тусклый горизонт моря. Где долгожданные корабли?

Омаров ездил по совхозам, рыбным промыслам, и оттуда понемногу, но все же шли в столовые и магазины овощи, мясо и рыба. Усилия треста и капитана Омарова не пропали даром: в эти трудные дни совхозы и промыслы поддерживали горняков своей продукцией.

Мы задержались в городе более чем на месяц. Много времени отняли камеральные работы. Никак не удавалось получить оборудование и продовольствие на всю зиму. А уезжать за тысячу километров налегке, надеясь на подвоз в будущем, было слишком рискованно. Это понимали и руководители.

Наш общий знакомый Дмитрий Степанович Дымов, к которому мы с Бычковым обратились с просьбой ускорить комплектование партии, сказал, разводя руками:

— Вы должны понимать, какое сейчас положение. Обеспечим до января. А там — с подвоза.

— Мы будем очень далеко и приехать не сможем, — сказал Бычков.

— Не знаю, не знаю… Идите к Омарову. — Он вдруг заговорил с нами сухо и официально.

— Его нет.

— Ну, а я не в силах.

Он тоже нервничал, был явно не в духе. То и дело бегал на рацию, вел переговоры с базой в Находке, но корабли от этих разговоров не шли быстрее. Вскоре и Дымов уехал по совхозам.

Прямо скажем: и он и Омаров отлучились вовремя. Появись они в тот день на глаза директору треста, он вгорячах мог бы сделать им крупную неприятность.

Случилось так, что после отъезда Дымова на горизонте показался дымок парохода. Весть об этом сразу облетела город. «Наконец-то!» Вздох облегчения вырвался из груди тысяч людей, которые ждали транспорта долгие недели. Кораблей с Большой земли ожидали с нетерпением не только потому, что они везли продовольствие. Они были посланцами страны, которая вела труднейшую битву. Увидев пароход, люди посветлели, тревога ушла. Значит, страна не забыла о них, значит, все там в порядке, ничего страшного не произошло, значит… Это много значило в тяжелые месяцы 1941 года!

Корабль входил в бухту вечером. Едва ли не половина населения города и ближних поселков собралась на сопках, в порту и по берегам бухты. Все махали шапками и платками, пароход отвечал гудками, величественно разрезал спокойную воду и медленно подходил к пирсам. Несколько громких команд с палубы — и вот уже опущены сходни. Сотни людей бросились на палубу. И вдруг мы услышали, как восторженные крики сменились воплями негодования.

— Что такое? — громко спрашивали вокруг.

— Вредительство! — неслось с корабля. — Неслыханное издевательство снабженцев! К ответу Омарова!

— Объясните, в чем дело? — кричали из толпы.

— На пароходе нет продовольствия! Техника… Одна только техника! Кто распорядился? Железки, чугун — и ни грамма муки!

Это была правда. Корабль привез тысячу тонн чугунных шаров для обогатительных фабрик, автомобили, запасные части. И это в то время, когда по всему краю не хватало хлеба. Можно понять возмущение людей!

Директор треста вызвал Омарова. Его не оказалось. Стали искать Дымова. Его тоже не было в городе. Начались переговоры по радио, запросы, изучение документов. Искали виновных этой странной истории. Увы, их не оказалось. Заявки, составленные Дымовым и подписанные Омаровым, требовали грузить продовольствие на первые суда. Все правильно, никакой ошибки. Но эти первые суда находились где-то еще в море, а корабль с техникой стоял уже на месте. Попробуй объясни все это людям, истомившимся в ожидании.

Прискакал, вызванный по радио, Омаров. Явился Дымов. Но что можно было вменить им в вину?

Виктор Николаевич Зубрилин ходил мрачный, замкнутый. Сердцем он чувствовал, что происходит неладное, а ухватиться было не за что. Виновных не оказалось. Омаров и Дымов сделали все от них зависящее. Они не могли знать, какие суда надежны и быстроходны, какие нет. Пароходство не в их ведомстве.

Скоро выяснилось, что два парохода с продовольствием находятся еще на траверзе бухты Ванино и медленно продвигаются в Нагаево.

Радиостанция треста установила с ними постоянную связь, капитанов судов торопили. В воздухе уже веяло близкой зимой. Над морем стояли непроглядные туманы.

«Еще полмесяца, три недели, и вы застрянете в штормах, — шептал Дымов, прогуливаясь по берегу бухты. — Вот тогда посмотрим, как вы запоете, что будете кушать и как работать». Он хищно щурился.

В тот день, когда волнение среди жителей, вызванное задержкой пароходов с продовольствием, достигло наивысшего уровня, Дымову некогда было оставаться со своими мыслями наедине. Он бегал из кабинета в кабинет, объяснял, рассказывал, показывал документы, не без успеха пытаясь отвести от себя и от капитана Омарова какие бы то ни было подозрения.

Наконец это ему удалось, и в тресте и в управлении по снабжению все успокоились.

Омаров вечером вызвал Дымова и сказал ему:

— Хорошо, что ты сохранил копии наших радиограмм. Не будь их, директор снял бы с меня шкуру. Попробуй докажи, что не виноват.