Он привлек ее к груди и страстно зашептал на ухо:

– Теплота твоей одежды благоухает лучше, чем мирра… И когда ты дышишь, я слышу запах от ноздрей твоих, как от яблоков… Сестра моя, возлюбленная моя, ты пленила сердце мне… Как зовут тебя?

– Суламита… – прошептала девушка, слабея от ласк царя.

– Как прекрасно имя твое… «Соломон – Суламита…» Имена похожи и перетекают друг в друга, как вино из кувшина в бокал. Сотовый мед каплет из уст твоих, невеста, мед и молоко под языком твоим… О, иди скорей ко мне, ибо изнемогаю от желания…

– Нет… Возлюбленный мой… не сейчас… Братья мои стерегут виноградник мой…

– Тогда скажи, где дом твой?.. Я приду сегодня ночью…

– Заклинаю тебя, любимый… Заклинаю сернами и полевыми цветами, не тревожь возлюбленную, пока она не позволит… Ибо братья мои стерегут дом мой и страшны они во гневе…

С шумом раздвинулись кусты. Суламита в испуге отпрянула от царя.

На дорожке появились двое мальчиков: старшему было лет десять, младшему – лет пять. Старший держал в руках палку, младший – камень. Лица их были суровы…

– Братья… – начала что-то объяснять Суламита, но старший прервал ее:

– Отойди, сестра!

А младший добавил:

– Отойди, Суламита, когда говорят мужчины!

Суламита отошла, а братья двинулись к царю…

С трудом сдерживая улыбку, Соломон сказал:

– Двое против одного! Не очень честный бой…

– Можем биться по одному, – сказал старший. – Но знай, это будет семь поединков… Нас – семеро братьев, и честь сестры священна для каждого…

– Тогда я хочу поговорить с самым старшим… Где вы живете?

– Забудь дорогу в наш дом! – сказал младший.

– Прежде чем забыть, надо запомнить… Итак, где дом ваш, ревнители чести?

– Там, за рекой… Через мост, что выше Силоама… У источника…

– Забыл, – сказал царь. – А пока – объявляю перемирие…

Он отстегнул золотую пряжку и протянул старшему:

– Передай это своему отцу, мальчик…

– Наш отец умер.

– Тогда отдай старшему в доме… Он поймет цену этой вещицы…

– Старший – я! – сказал старший. – И цену этой вещицы я знаю… – Он размахнулся и зашвырнул золотую пряжку за каменный забор. – А теперь беги, пока мы тебя не поколотили…

Царь секунду смотрел на гневные лица мальчишек, потом издал громкий крик и побежал через кусты виноградника.

Мальчишки со свистом и гиканьем кинулись за ним…

Суламита со счастливой улыбкой смотрела ему вслед и шептала слова, которые потом будут венчать одну из самых лучших песен в мире:

«Беги, возлюбленный мой; будь подобен серне или молодому оленю на горах бальзамических».

Дворец царя Соломона. Трапезная. Утро

Утреннюю трапезу царя разделяли с ним его многочисленные сыновья, рожденные в его громком разноплеменном гареме.

Десятка два юношей разных возрастов – бледнолицых, темнокожих, рыжих, черноволосых – сидели за длинным мраморным столом по обе стороны от царя. Чуть поодаль, за отдельными столиками, приготовились писари со свитками папируса, ибо завтрак, по установленным царем правилам, посвящался не только приему пищи, но беседе с детьми и поучениям, которые потом становились притчами, нужными всем людям.

Из женщин к завтраку допускалась лишь мать Соломона, но к пище не прикасалась, и глаза ее были полузакрыты…

– Ну, вот… сыновья мои драгоценные… – произнес Соломон, и сразу за столом воцарилась тишина, а писари склонились над свитками. – Послушайте наставление отца и внимайте, чтобы научиться разуму, ибо и я был сын у отца моего, нежно любимый и единственный у матери моей…

Соломон чуть склонил голову в сторону Вирсавии, и юноши повторили его жест, оказав бабушке почтение.

– …И отец говорил мне: да удержит сердце твое слова мои, храни заповеди мои и живи. Приобретай мудрость… Не оставляй ее, и она будет охранять тебя… И пусть мудрые наследуют славу, а глупые бесславие…

Соломон встал и начал двигаться вдоль длинного стола, обращаясь к каждому из сыновей и заглядывая каждому в глаза, словно проверяя, понимает ли тот значение слов.

– …Не отказывай в благодеянии нуждающемуся, когда рука твоя в силе сделать это.

– Не говори другу твоему: «Пойди и приди опять, и завтра я дам», когда имеешь при себе.

– Не замышляй против ближнего твоего зла, когда он без опасения живет с тобою…

Юноша, к которому были обращены эти слова, кивнул в знак согласия и, повернувшись к одному из братьев, погрозил ему пальцем…

– Не будь лжесвидетелем на ближнего своего, – остановил его Соломон, – не говори: «Как он поступил со мною, так я поступлю с ним…»

– Я с ним никак не поступал. Он – лжец! – закричал тот, на кого указали, и вскочил, сжав кулаки. Сосед попытался его усадить…

Соломон насупился:

– Сядь, Елеазар! Начало ссоры – как прорыв воды, оставь ссору прежде, нежели разгорелась она… Благоразумие делает человека медленным на гнев, и слава для него – быть снисходительным к проступкам…

– Снисходительным?! – взволнованно продолжал вскочивший. – Отчего ж ты сам, о великий царь, не снисходителен к проступкам детей своих?!. И не твой ли гнев – причина моего вчерашнего наказания?

– Сядь!! – крикнул Соломон.

– Не могу! – сказал Елеазар и заплакал…

Соломон с удивлением смотрел на него.

Один из юношей, тот, что выглядел постарше других, пояснил:

– Сказано тобою: «Кто скупится на розги, тот не любит сына своего…» Эту мудрость он познал своей задницей…

Все засмеялись.

Соломон тоже печально улыбнулся.

– На разумного сильнее действует слово, чем на глупого сто ударов, – сказал Соломон. – И всякое познание мудрости есть благо. Ученая задница достойна скорее других сесть на трон.

Наступила тишина.

И даже Вирсавия чуть приоткрыла глаза…

– Сколько ударов претерпел ты, Елеазар? – спросил Соломон.

– Тридцать…

– Тридцать мгновений позволяют тебе восседать на моем троне…

Он сделал широкий жест, приглашая Елеазара занять опустевшее место.

Тот нерешительно пошел, сопровождаемый завистливыми взглядами братьев, приблизился к трону, потом влез на него и уселся, превозмогая боль…

– Раз… Два… Три… – начал Соломон считать мгновения…

Лицо Елеазара выражало страдание и блаженство…

Сыновья возбужденно зашумели.

– Кто еще готов за такую плату поцарствовать? – спросил Соломон.

– Я!.. Я! – закричали сыновья и бросились к отцу, отталкивая друг друга.

– Готов снести сто ударов!

– А я двести!

– А я пятьсот!!!

Соломон в ужасе смотрел на обезумевших сыновей, потом тихо произнес:

– Много вижу достойных седалищ, но царством должна управлять голова! Мудрый сын слышит наставления отца своего, буйный не слышит и обличения. Ступайте прочь! Ибо гнев царя как рык льва, и горе тому, кто не распознает его вовремя…

Сыновья, оробев, пошли к выходу… Соломон жестом отослал вслед писарей и охрану.

Теперь они остались за столом вдвоем: мать и сын.

Не глядя на Вирсавию, царь стал молча есть и запивать пищу вином.

Вирсавия наблюдала за ним, и глаза ее были печальны…

Поев, Соломон вытер губы салфеткой и сказал:

– Премудрость построила себе дом, вытесала семь столбов его, заколола жертву, растворила вино, приготовила трапезу; послала слуг своих провозгласить: кто неразумен, обратись сюда! И скудоумному сказала: идите, ешьте хлеб мой, пейте вино, мною растворенное…

– Хватит, Соломон! – устало прервала его Вирсавия. – Хватит премудростей, которых и я уже не понимаю… Говори не для вечности, говори для мамы… Для старой своей еврейской мамы, которая сидит напротив и у которой болит голова…

– Хорошо! – улыбнулся царь. – Что хочет услышать моя любимая еврейская мама?

– Зачем ты мучаешь мальчиков и меня тоже?

– Тебя?!

– Дети – руки женщины, внуки – пальцы… Заноза в пальце больней, чем в руке… Что ты хочешь от мальчиков, Соломон? Они не виноваты, что родились принцами, что в их жилах – царская кровь. Эта кровь закипает, когда речь заходит о троне. За что ж их мучить? Не притчи им нужны, а решение. Назови НАСЛЕДНИКА, остальные со смирением отступятся…