Меншиков. Иван! Сукин кот! Где ты? Не один, что ль?
Головкина. Один он, один… (Поспешно собирает парикмахерские принадлежности.)
Меншиков. Пошла вон! Бесстыжая! Придумали на курляндский манер с мужиками париться…
Головкина. А то я с вами на русский манер не парилась…
Меншиков. Иди отсюда, кому говорю!
Головкина испуганно убегает.
Совсем в России порядка не стало. Уж и в бане под каждой шайкой – шпиен… Ну, здорово, Иван!
Балакирев. Здравствуйте, Александр Данилович!
Обнялись.
Меншиков. Вот мы и снова свиделись. И снова ты голый, как тогда в полку… на дежурстве, когда первый раз увидел. (Втянул носом воздух.) Фу! Как она тебя Шафировым-то провоняла… Придется дух его перешибать! (Полез в карман, достал флягу.) Давай помянем государя нашего великого, друга моего незабвенного Петра Алексеевича… (Налил Балакиреву в чарку, сам глотнул из фляги.)
Балакирев (выпив). Ух! Крепка водка княжеская…
Меншиков. Царский рецепт. Спирт, на «гонобобеле» настоянный… Ну, давай по второй… За дам. За царицу нашу обожаемую, Екатерину Алексеевну!
Балакирев. Святое дело!
Выпили.
Меншиков. И сразу по третьей, чтоб разговор потек…
Балакирев. Не откажусь! На посошок!
Меншиков. Далеко ль собрался?
Балакирев. В деревню… В отставку думаю проситься…
Меншиков (погрозил кулаком). В отставку солдат только в гробу уходит! Понял? Ты мне тут надобен… Пей!
Выпили.
Меншиков (завинчивает пробку). Фляга пулей семь раз простреленная, а не течет. Всю северную войну со мной прошла, в кунсткамеру отдал… А ныне обратно вернул. Такое времечко пришло, Иван: не выпьешь с утра – дня не проживешь. Царь-то, умирая, завещания ведь не отписал… Сказал только: «Оставляю все…» – и душа отлетела. А чего «все»?.. Кому «все»?! Сразу тут такое началось!.. Народ зашумел. Сенат затрясся. Кабы я тогда ночью не ворвался во дворец с преображенцами, не быть бы Кате царицей… А все же трудно державу держать без ясного Петрова указа. Бояре мальчишку, внука его, на трон тянут… Нас, конюховых детей, люто ненавидят. Да и соратнички мои, графы да бароны, которым я же родословные подарил, теперь под меня и копают! Ягужинский – с одной стороны, Шафиров – с другой… Прямо Полтава на Неве. (Таинственно.) А хуже всего с Катериной… Уж, кажется, знаю царицу давно, и душевно, и на ощупь… а вот нет. Подсадил на трон – она умом поехала… Взаправду решила, что державой командовать сможет… Пить начала. Трубку курит… Вакханкой сделалась! И указы издает… «Исполняя волю нашего покойного государя, повелеваю…» А волю-то Петра по снам разгадывает… Ей-богу! У нее на эту дурь совсем ум за разум зашел. Говорит, вещие сны ей снятся каждую ночь… И она по им живет. Ты, Вань, сны толковать умеешь?
Балакирев. Не очень. Так, чему бабка учила: хлеб видишь – к дождю, говно – к деньгам…
Меншиков. Нет… Это и я знаю. У царицы совсем непонятные сны… Вот вчера рассказывала: иду, говорит, в горах, Альпах, с козленочком… Подходят к ручью… Козленочек и говорит: сестрица, сестрица, можно воды напиться? А она его вдруг как толкнет в пропасть… И сама смеется… А он пьет… Нет, погоди, напутал… Он летит… Она пьет… Или оба?.. Такой вот дурацкий сон! К чему?
Балакирев (подумав). Может, и вам не пить боле, Александр Данилович?
Меншиков. Не получается, Ваня… (Достал флягу, хлебнул.) Струны внутри натянуты, колки надо чуток отпустить. Ведь всю жизнь под страхом живешь… Вот я ныне всего достиг, генерал над генералами стал, а все равно, как Петра вспомню, мурашки бегают… (Перешел на шепот.) Говорят, он и сейчас часто ночами по дворцу ходит…
Балакирев. Кто?
Меншиков. Царь усопший.
Балакирев (испуганно крестится). Свят… свят…
Меншиков. Охрана видала… Появляется, сказывают, такой весь бледный… в голубом парадном комзоле… шляпе… в башмаках стоптанных… О, гляди!!
При этих словах Меншиков вдруг издал какой-то странный звук ужаса и ткнул пальцем в глубь коридора. Балакирев испуганно обернулся.
Из темноты медленно и торжественно к ним плыла фигура Петра, одетого в парадный камзол…
Меншиков и Балакирев разом рухнули на колени.
Меншиков. Не погуби, мин херц!! Не погуби! (Крестится.)
Балакирев (бьет лбом об пол). Невиновный я, Петр Алексеич. Враги очернили… Отпусти меня, царь, со двора! Я боле в тюрьму не хочу!
Меншиков. И я не хочу! За обоих, Ванька, проси… За обоих!..
Фигура Петра остановилась перед ними. Из-за нее вышел худенький старичок, художник Растрелли.
Растрелли (глядя на стоящих на коленях Меншикова и Балакирева). Ноте белло, синьоры! Нехорошо!.. Нельзя молиться истукан!.. То первобытное язычество есть…
Меншиков (поднял голову, обалдело смотрит на старичка). Ты кто?
Растрелли. Я есть итальянский художник Растрелли. А это – восковой фигур царь Петр Романов. Сделан мной по приказу императриц…
Меншиков (поднимается с колен). Ну, дед… Ну, Растрелли хренов… Да тебя уже за одну фамилию к стенке ставить пора!! Ты что, совсем одурел – такую особу по коридорам возить?!!
Растрелли. Императриц велель доставить сей фигур в Большой зал…
Меншиков (передразнивая). «Императриц велель»… Так ты доставь как положено. Чай, не шкаф везешь?!. Предупреждать же людей надо! У всех нервы сейчас как тетива… (Берется за ручку тележки, на которой установлена фигура.) Отойди, итальянец!.. Твое дело слепить, а дальше уж мы сами своего государя до места доведем… Подмогни, Иван!
Балакирев взялся за ручку. Вдвоем они медленно повезли фигуру по коридору, выкрикивая: «По-берегись!! Русский царь Петр Алексеевич идет! По-бере-гись!!!»
Затемнение.
Картина шестая
Резкий музыкальный аккорд, напоминающий звук охотничьей трубы.
Топот копыт. Лай собак. Выстрелы…
Через анфиладу дворцовых комнат гневно шагает Екатерина. У нее на голове треуголка Петра, в руках – трость. В зубах – трубка.
За царицей семенят испуганные фрейлины. Среди них – Анисья Кирилловна и Бурыкина.
Екатерина. Всех выгоню!.. Всех! Не зря, видать, царь Петр об вас дубинку сломал, надо и мою на прочность проверять! (Замахнулась на фрейлин тростью, те рухнули на колени.)
Анисья Кирилловна. Казни, царица, но не виноватые мы…
Бурыкина. Не виноватые!..
Екатерина. А кто ж виноватый?
Анисья Кирилловна. Коли начистоту – принц Голштинский… Карл-Фридрих-Теодор…
Бурыкина. Голштинский… Теодор…
Анисья Кирилловна. Это он, принц, взял поутру царевича Петрушу на охоту.
Бурыкина (подсказывая). На псовую…
Анисья Кирилловна (Бурыкиной). Не кукуй ты, мать, над ухом! (Екатерине.) На псовую…
Екатерина. И что?
Анисья Кирилловна. Поначалу – ничего. Потом двоих подстрелили…
Екатерина. Кого? Псов, что ль?
Бурыкина. Одного – пса… Другой – егерь оказался.
Екатерина. Господи! Пресвятая Богородица! Что творят! (Испуганно крестится.)
Анисья Кирилловна (Бурыкиной). Погоди ты пугать царицу, Степановна! Успеем ешшо! (Екатерине.) Не подстрелили, а так – чуток подранили… Пес, конечно, сдох, а егерь ничего… Да и что ему сделается – мужик беспородный. Ему свинец в жопе – только крепче сидеть!!
Бурыкина. Это верно. А уж потом…
Анисья Кирилловна (перебивая)…А уж потом охотнички наши разогрелись, перезарядились… И тут как раз из кустов энтот французский посол… как его прозывают-то… месье Де Тертерьян…
