Марк Борисович совсем опешил и смотрит испуганно на охрану, поскольку не знает, может найти он время или нет. Но охрана стоит с каменными лицами и никаких знаков не подает.

– Ну как? Придете или нет? – спрашивает переводчик.

– Приду, – говорит Семечкин и падает в обморок.

Президент дальше пошел, а Семечкина оттащили встречающие, дали валерианки и понесли в автобус.

Приезжает Семечкин обратно на фабрику, бежит в профком, все рассказывает. В профкоме все ужасно удивляются и ведут его в отдел кадров, потому что там люди более компетентные по таким вопросам. Отдел кадров тоже удивляется, чего это вдруг Семечкин так Президенту приглянулся, начинает выяснять: не родственники ли они, а может, знакомые?

– Первый раз вижу! – плачет Семечкин. – А родственников у меня не только в Маландии, но и на нашей территории никого. Сирота я. И женился на сироте… И двое детей у меня тоже сироты…

– Тогда, – говорит профком, – это ошибка. Не волнуйтесь!

– Как же не волноваться? – говорит Семечкин. – Мне же надо знать: идти мне или не идти?

Отдел кадров звонит куда-то по начальству, выясняет, потом говорит:

– Есть мнение вам пока никуда не ходить. Езжайте домой, не волнуйтесь. Если что – вам позвонят.

– Как же? – не унимается Семечкин. – У меня и телефона дома нет.

– Не волнуйтесь, – говорят. – Если что, вам в дверь позвонят.

Ладно. Поехал Семечкин в свои Черемушки (они тогда, как и теперь, Черемушками назывались), надел свой единственный темный костюм, галстук, принял успокоительное и сел в таком виде смотреть телевизор…

Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается. Идет в посольстве Маландии торжественный прием. Все как положено: беседуют, тосты произносят, бокалы поднимают. В общем, весело. Только Президент Хосе-Мария-Ибрагим сидит мрачный и все время на дверь поглядывает…

Тогда наш Николай Викторович его и спрашивает:

– А что вы, Хосе-Мария, не весел? Чего закручинился?

– Да как же мне не кручиниться, – отвечает Хосе-Мария, – пригласил я сегодня на прием одного вашего джентльмена по фамилии Семечкин. Обещал прийти, а не пришел… А он мне очень нужен.

– Этого не может быть, – говорит наш Президент Николай Викторыч. – Ежели наш джентльмен чего обещал, то сделает… Сейчас мы его поторопим.

Подзывает он помощника, тот – другого помощника, тот третьего, и через пять минут понеслась по Москве черная машина к Черемушкам.

Марк Борисович уже разделся, спать ложиться собрался, только вдруг открылась дверь, и вошли два добрых молодца.

– Вы что, – говорят, – Марк Борисович, никак спать ложиться собрались? Вас же ждут… Ай-ай, нехорошо…

В общем, через пятнадцать минут ввели Семечкина в приемный зал tet a tet. Хосе-Мария-Ибрагим как раз в этот момент беседовал с гостями о какой-то международной проблеме. Но, увидев Семечкина, оставил собеседников и поспешил к гостю.

– Ах, – говорит, – господин Семечкин, как я рад. Думал, уж не придете.

– Извините, – бормочет Семечкин, – опоздал… Дела… Квартальный отчет… То… се…

А сам по сторонам смотрит. А там – такие люди, которых он только на портретах видел и то – только во время демонстрации.

– Да, да, понимаю, – говорит Президент. – Поэтому задерживать вас не буду, перейдем сразу к делу… Видите ли, господин Семечкин, дело в том, что я – страстный коллекционер… шапок. У меня одна из самых крупных коллекции в мире… Лучше – только у премьер-министра Великобритании, но даже у него нет такой, какая была у вас на голове… Где вы такую достали?

Семечкин даже пошатнулся от неожиданности, но собрался с силами, говорит:

– Ей-богу, даже и не помню… Ах да… Купил я ее в Красноярске на барахолке у какого-то охотника. А что?

– А то, – говорит Хосе-Мария-Ибрагим, – что это – седой волк. Вольвус-альбиносус… Редчайший экземпляр. Так вот, не смогли бы вы мне продать за любую цену…

Семечкин снова пошатнулся и стал смотреть по сторонам, потому что вопросик был не простой. И действительно, кто его знает, можно продавать шапку Президенту или нет?

А тут еще подошли к ним Николай Викторыч с гостями. Все стоят слушают, не могут понять, в чем дело…

Первым не очень понял Николай Викторыч.

– В чем, собственно, дело? – спрашивает.

Хосе-Мария-Ибрагим по новой объясняет, мол, я – коллекционер, у Семечкина – шапка… Вольвус-альбиносус… И прошу продать, а он думает…

– А чего ж тут думать, – говорит Николай Викторыч, – когда у нас здесь присутствует мой заместитель по пушной промышленности. Пусть он посоветует…

Подходит заместитель по пушному делу, ему все рассказывают, он сразу и говорит:

– Зачем же вам, господин Президент, старая шапка, когда мы вам новую подарим? Можем даже из песца.

Хосе-Мария-Ибрагим говорит:

– Благодарю покорно, но песцов у меня завались. Мне нужен именно вольвус-альбиносус…

– Ну, так в чем проблема? – говорит зампред по пушному делу. – Вольвус так вольвус… Сколько хотите?

– Ах, – совсем разнервничался Хосе-Мария-Ибрагим, – неужели у вас много вольвусов-альбиносусов?

– Да пруд пруди! – сказал зампред по пушному делу.

– О, вы – великая страна! – восклицает Хосе-Мария-Ибрагим. – Я счастлив, что нахожусь здесь… И готов подписать с вами любые соглашения… А вы, господин Семечкин, извините за беспокойство.

С этими словами Хосе-Мария-Ибрагим отходит.

Марк Борисович остался один. Походил он походил, съел бутерброд и не знает, что дальше делать. Но тут к нему подошли кое-кто из присутствующих и говорят:

– Марк Борисович, а ведь вам пора и домой… Здесь, между прочим, не столовая…

В общем, поздно ночью вернулся Семечкин домой. Ночь не спал, все шапку разглядывал, а утром явился на фабрику и попросил отпуск за свой счет на неделю. Чтоб, значит, оклематься после нервного потрясения.

Дали ему отпуск, сел он в самолет и полетел к брату под Красноярск рассказать про то, что случилось…

Быстро сказка сказывается, да не быстро дело делается.

Разъезжает по стране Президент Хосе-Мария-Ибрагим, а в пушном министерстве переполох: нету седого волка. Зампред по пушному делу вызывает всех спецов, говорит:

– Добыть, душа из вас вон.

А ему спецы говорят:

– Никак невозможно! Где ж, – говорят, – его взять, «седого», когда он, можно сказать, один раз в сто лет рождается, да и то долго не живет, поскольку его, белого, в лесу видно… Это, говорят спецы, все уникум ам уникум… Уговорите, говорят, Президента на соболя или еще кого…

Зампред в отчаянии, проклинает свой язык и место свое. Потому как руководить он умел, но в тонкостях не разбирался.

А тут еще Николай Викторыч звонит:

– Как с волком?

– Ищем, – говорит зампред. – Всех охотников подняли на ноги.

– Ну, смотри, – говорит Николай Викторыч, – ты слово дал, я подтвердил. Сам понимаешь, мое президентское слово – не хухры-мухры…

Закручинился зампред, думал-думал и посылает опять машину за Семечкиным. Приезжают на фабрику, ищут Семечкина, а им говорят: нету его. В отпуск уехал. Куда? Неизвестно…

…Садись, Вовочка, тебе бабушка расскажет сказку… Не капризничай! Знаю, ты не любишь сказки, но это будет интересная сказка и совсем-совсем не волшебная. В ней все будет взаправду, как ты любишь. Никакого «вранья», честное слово. Это будет сказка про Деда Мороза. Да, про самого настоящего, я же сказала… И не перебивай! Слушай! Завтра, когда на всей земле наступит Новый год, тебя поведут в детский сад на концерт. Это будет замечательный концерт. Там будут петь, танцевать и дарить вам подарки. И конечно, к вам придет Дедушка Мороз. Очень добрый и веселый Дедушка Мороз… Да, да. Верно, это артист филармонии, конечно, ты это понимаешь. И все дети это понимают… Между прочим, его фамилия Левашов, а зовут – Игорь Петрович… Ах, вы и это знаете? Ну, ладно… Но в принципе это ведь ничего не значит, верно? Если не думать про фамилию, можно даже представить, что это настоящий добрый-добрый Дедушка Мороз из леса… Подожди, подожди, почему он тебе не нравится? Только не ври! Как это он мог тебе «примелькаться», если ты вообще только в пятый раз встречаешь Новый год?! Ну и что из того, что он плохо поет?! А по-моему, совсем не плохо поет для своих лет. Не Боярский, конечно, ты прав, но он и не должен так голосить. Он же Дедушка Мороз из леса… И танцует нормально. По-моему, нормально. А я говорю – нормально!.. Ну, хорошо, не держит ритм! А почему он должен держать ритм? Где его могли этому научить?.. Я же говорю, он пришел из леса. Там нет ритма… Там тихо…