— Мы прибыли! — крикнул кучер.
Пьетро Джелидо резко проснулся, и Катерина поспешила спрятать кинжал. В глубине души она об этом не пожалела. Убийца Серве не должен был умереть так легко: он должен был страдать, страдать долго, испытывая муки человека, которого жгут на костре. Катерина не была уверена, что на том свете существует правосудие, а потому решила свершить его сама.
Она посмотрела в окно. Карета стояла напротив богатой виллы, освещенной так ярко, словно там был какой-то праздник. Кучер помог ей сойти, а Пьетро Джелидо тем временем отдавал ему распоряжения:
— Дайте лошадям отдохнуть, но не распрягайте и не отвязывайте багаж. Я не уверен, что нас здесь примут.
— Рад служить вам и нашему делу.
— Не говорите так, нас могут услышать.
Он указал на слуг, которые вышли навстречу путешественникам с факелами в руках. Человек, одетый в более элегантную, чем у других, ливрею, вышел вперед и поклонился.
— Вас ожидают, господа?
— Нет, но ваш хозяин не замедлит нас принять. Это герцогиня Чибо-Варано, а я брат Пьетро Джелидо. — Он поднял глаза на фасад здания. — А что нынче за праздник?
Усталые глаза мажордома заволокло грустью.
— К сожалению, это не праздник. Вилла так ярко освещена, потому что из Тосканы пришли дурные вести, и многие прибывают, чтобы узнать подробности. Но вам об этом расскажет монсиньор Торнабуони, — Он снова поклонился, — Прошу вас, подождите.
Недолго прождав в саду под легким и ласковым бризом, Катерина и Пьетро Джелидо были приглашены подняться на виллу. Их провели в смежную с внутренним двориком гостиную, прекрасно обставленную и украшенную картинами религиозного содержания. С верхнего этажа до них долетали обрывки оживленной беседы. Похоже, там собралось много народу. Но, как только за ними закрылась дверь, они оказались в полной тишине. Вскоре к ним вышел Альфонсо Торнабуони.
Катерина с трудом узнала епископа. С его морщинистого лица исчезло прежнее выражение нарочитого благодушия, и маленькие глаза светились неприкрытой жестокостью. Он весь словно высох. Видимо, давал о себе знать возраст, но не только в возрасте было дело. Епископ держался враждебно, и было такое ощущение, что его гложет страдание, с которым он не в силах совладать.
Он не дал гостям руки для поцелуя и остался стоять посреди гостиной, не садясь сам и не приглашая их сесть. Наконец он сухо начал:
— Этого следовало ожидать. В самый черный день для императора и для герцогства Тосканского не хватало только визита моих самых негодных и бездарных агентов.
Катерина вздрогнула, и даже Пьетро Джелидо, обычно бесстрастный, выказал какие-то признаки чувства.
— Вы имеете в виду людей там, наверху? — спросил он спокойно.
— Я имею в виду вас, и вы это прекрасно знаете.
На миг Пьетро Джелидо смешался, но быстро взял себя в руки и попытался говорить высокомерно:
— Позволю себе напомнить вам, монсиньор, что я не являюсь вашим агентом. Я всего лишь получил распоряжения от герцога Козимо, и свои донесения я отправляю лично ему.
— Я тоже отправляю ему свои донесения — относительно вас. — Торнабуони злобно рассмеялся. — Вы даже представить себе не можете, сколько я их отправил, не считая донесений его величеству Карлу Пятому.
Пьетро Джелидо побледнел.
— Монсиньор, я полагаю, что верно служил императору, равно как и герцогу.
— Верно служили? Я бы этого не сказал. Оба они католики, как и я, а вот о вас идет слава как о неистовом и фанатичном гугеноте. В Лионе вы без зазрения совести руководите консисторией еретиков, а в Париже вас разыскивают как убийцу стражи. Инквизитор Ори указывает на вас как на преступника и подстрекателя надругательства над изображениями святых. Дня не проходит, чтобы я не получил из какого-либо уголка Франции донесения о ваших бесчинствах… И вы еще говорите о верности!
Катерина поняла, что Пьетро Джелидо пропал, и втайне этому порадовалась. Он уже готов был сдаться и выискивал аргументы, пытаясь вяло защищаться.
— Монсиньор, я полагал, что служба герцогу Козимо касается только политики, но никак не личных убеждений. Среди его эмиссаров есть Пьетро Карнесекки, который…
Торнабуони в гневе перебил его:
— А вот этого имени вам лучше было бы не произносить! Еще один ведомый кальвинист, фанатик почище вашего!
— Однако Козимо только что вызвал его в Италию, чтобы сделать одним из своих послов в Венеции!
— Вызвал, совершенно верно, но тут же уведомил о его деятельности римскую инквизицию. Если ваш друг Карнесекки еще не в тюрьме, то быстро там окажется, и его ждет костер. — Торнабуони сделал паузу, словно давая понять, что та же угроза повисла и над головой собеседника. — Теперь вам понятно?
Пьетро Джелидо опустил голову.
— Я понимаю, что Козимо хочет любой ценой снискать расположение Юлия Третьего, даже если это будет стоить жизни его самым верным слугам.
Епископ и не пытался это отрицать, наоборот, он с горячностью кивнул:
— Браво, вы недалеки от истины. Вас ограничивает то, что вы идеалист. Такие агенты, как вы, никуда не годятся: вы устраиваете шумиху, когда надо действовать тихо, вы выставляетесь, когда надо вести себя скромно. Вы очень высоко себя цените, а на самом деле вы ничтожество, пустое место.
Катерина, хоть и была рада видеть унижение Пьетро Джелидо, сочла нужным вмешаться:
— Вам не кажется, что вы несправедливы, монсиньор? Так или иначе, а это наша заслуга, что герцог Козимо избежал атак французских войск. Это мы выступили в роли посредников между кардиналом де Турноном…
Торнабуони поглядел на нее с сочувственной усмешкой.
— Судя по всему, герцогиня, вы не в курсе последних событий. Несколько дней назад сиенцы под командованием Пьетро Строцци и других флорентийских эмигрантов прорвали осаду. Герцог Козимо доверился нерадивым и нерасторопным правителям и теперь находится в растерянности и склоняется к тому, чтобы покориться Флоренции. Силы Карла Пятого во всей Центральной Италии оказались под угрозой, и их поражение — вопрос часов, если они уже не сдались.
Катерина с тревогой восприняла известия, но запугать себя не позволила.
— Но вы же не можете обвинить нас в том, что произошло.
— В этом вы совершенно правы, герцогиня. Ценность шпиона определяется результатами его деятельности, а ваши результаты равны нулю. И знаете почему?
— Не знаю. Так почему же? Не изволите ли сказать сами? — Катерина все еще держалась вызывающе.
— Не замедлю. Вам поручили быть посредником между кардиналом де Турноном и Козимо, а вы, герцогиня, занимались уж не знаю какими своими делами и перепоручили миссию другому, некоему Габриэле Симеони, астрологу и так называемому писателю.
— И что же?
— Представьте себе, этот Симеони оказался на службе Екатерины Медичи и короля Франции. Он порвал всякие отношения с Козимо после того, как тот отказался от его липовых гороскопов. И вместо того чтобы заставить французов думать, что Козимо идет с ними на сближение, он раскрыл связи герцога с Карлом Пятым и тем самым сделал гражданскую войну неизбежной.
У Катерины перехватило дыхание.
— Козимо — французский агент? Невероятно!
Епископ коротко рассмеялся.
— Симеони оказался настоящим шпионом: он хорошо знает законы надувательства. Вы же всего лишь легкомысленная, пустая женщина. Что же до него, — он указал на Пьетро Джелидо, — то это негодяй, способный испортить любое дело, в которое ввяжется. Вы оба больше не служите ни Козимо, ни Карлу Пятому, ни мне.
Воцарилось долгое, тяжелое и мрачное молчание. Униженная Катерина ощутила полную опустошенность. Пьетро Джелидо продолжал стоять со скрещенными руками, но не поднимал глаз от пола и бледнел.
Торнабуони первым нарушил молчание и проговорил, скандируя каждый слог:
— Здесь, во Франции, судари мои, вам больше места нет. Мне бы следовало вас наказать, но у меня нет ни времени, ни желания. Кроме того, мне не хочется огорчать дочь мадам, в которой помню доброго друга, — Он вздохнул, — Вам будут предоставлены охранные грамоты до Милана. Герцог Альба готовится принять на себя управление городом. Он в родстве с домом Медичи и, думаю, примет вас дружелюбно. Я же больше не желаю о вас слышать.
