Виджеркио протянул другу сверток со сменой белья и помог прикрепить его к седлу.

— Помните, о чем я вам говорил, Мишель: возобновите занятия астрологией. Знание себя самого и своего положения в космосе придаст вам уверенности и поможет понять ваше истинное призвание. Даже если вам суждено быть врачом, вы не хуже меня знаете, как важно соразмерять положение звезд с ощущениями тела. Но я не уверен, что ваше призвание — в медицине.

— В чем же оно?

— Появление на свет под знаком Стрельца говорит ясно: надо нацелить стрелу к небосклону и достичь восьмого неба, откуда можно обозреть целиком все время. Иными словами, пророчествовать.

В обычных условиях Мишель ничего бы не ответил. Но он был настолько выбит из колеи, что прошептал еле слышно:

— Но ведь именно от этого я столько страдал!

Виджеркио кивнул.

— Только потому, что не достигли полной власти над вашим природным даром. Повторяю, совершенствуйтесь в астрологии: в ней кроется и тайна вашего расцвета, и конец ваших метаний.

Он легонько хлопнул коня по крупу, и тот, сначала медленно, а потом все быстрее поскакал по дороге к морю. Мишель сердечно помахал другу рукой.

Катерина начинала терять терпение. Она большими шагами мерила комнату, ведущую в покои кардинала Алессандро Фарнезе в Авиньоне. Когда-то огромное здание было папской резиденцией, и о былом блеске и величии напоминали настенные фрески XIV века. Комната на третьем этаже, в которой она находилась, в эпоху особой строгости нравов служила авиньонским папам кабинетом. Нынче в замок от случая к случаю наведывался легат. Но он так любил путешествовать, что редко оставался надолго. Не было никакой уверенности, что кардинал Фарнезе сохранит свою должность, после того как в феврале 1550 года конклав объявил Папой Юлия Третьего. Профранцузски настроенному высшему духовенству, во главе которого стоял кардинал Фарнезе, такой выбор пришелся не по вкусу.

Катерина уселась на каменную скамью рядом с окном, в котором виднелось ясное и прозрачное ноябрьское небо. Когда наконец на пороге спальни появилась ее дочь, герцогиня встала ей навстречу, критически оглядывая ее наряд, находившийся в некотором беспорядке.

— В следующий раз, раздеваясь, складывай платье поаккуратнее, — проворчала она, помогая Джулии зашнуровать полуоткрытый лиф.

— Алессандро был так нетерпелив, что не дал мне времени опомниться, — ответила Джулия, на губах которой еще играла улыбка.

— Он хороший любовник?

— О, великолепный! Сразу чувствуется, что ему всего тридцать: он в самой силе и такой нежный… Он, должно быть, хорошо знает женщин: не помню, чтобы он ошибся взглядом или жестом.

Катерина почувствовала легкий укол зависти и резко рванула шнурок.

— Девочка моя, мужчины по-настоящему постигают искусство любить, только достигнув приблизительно сорокалетнего возраста. Кардинал делла Ровере был слишком стар и язвителен, потому у него как следует и не получалось. Но вообще мужская зрелость приходит позже и длится короче нашей.

Джулия скорчила недоверчивую гримаску.

— Бертран де Нотрдам был ровесник кардинала и прекрасно справлялся. И вообще, старикашки мне не нравятся.

— Ты просто дурочка, вот что. Те, кому между сорока и пятьюдесятью, вовсе не старики.

Не эта тема волновала ее больше всего, но она все равно раздраженно потянула последнюю петлю шнуровки, так что Джулия застонала. Сама того не замечая, Катерина перевела разговор с мужской зрелости на женскую.

— Диана де Пуатье гораздо старше короля Франции Генриха Второго, однако он и не смотрит в сторону молодой и недалекой Екатерины Медичи и почти каждую ночь проводит в постели у любовницы. Это должно бы тебя кое-чему научить.

— Может быть, он ищет в женщине мать, — заметила Джулия, не сознавая всей чудовищности своих слов.

Катерина побледнела. Она с трудом удержалась, чтобы не дать дочери пощечину, но сдержалась и только прошипела:

— Я уже сказала, что ты дура, но ошиблась в определении: ты полная кретинка.

Джулия наконец была одета. Расправив складки на юбке дочери, Катерина взяла ее за руку и повела к лестнице на первый этаж.

— Пойдем, его преосвященство не должен видеть нас здесь, когда выйдет.

Когда они спускались по ступенькам, выбитым ногами поколений французских пап, Джулия спросила:

— А где сейчас Бертран? Все еще в тюрьме?

— Нет, он провел там всего три недели, а потом его выпустил граф де Танде.

— И чем он занимается?

— Думаю, состоит на военной службе у графа. Вот уж кто меня абсолютно не волнует.

Катерина остановилась, опершись о перила, придававшие лестнице благородный вид.

— И тебя он тоже интересовать не должен. Джулия, забудь об этом юноше. И что только тебя в нем привлекло, кроме того, что мы обе знаем?

— Он был очень страстен.

— Ну, теперь он страстен со своей супругой. Оставь его, он нам был нужен, только чтобы добраться до его брата Мишеля.

— Вы уже несколько месяцев не вспоминали о Мишеле, мама. Вам все еще так хочется его уничтожить?

С ответом Катерина подождала до последней ступеньки.

— С Мишелем де Нотрдамом у меня свои счеты, но я не спешу их свести. Новый Папа может снять с меня отлучение и вернуть мне доброе имя, не требуя сдачи еретика взамен. Юлий Третий держит притворный нейтралитет, а на самом деле поддерживает Карла Пятого и разрушает все интриги его предшественника. Я уже давно выбрала империю. И то, что я продолжаю оставаться вне церкви, — это абсурд.

— И тайны Ульриха из Майнца вас больше не волнуют?

— Напротив, чем больше проходит времени, тем больше они меня волнуют.

Этой фразой Катерина выдала глубоко скрытый мотив своего настойчивого желания познакомиться с автором «Arbor Mirabilis», но она знала, что Джулия не поняла намека.

— Этот тип, с которым мы встречались в Милане, доктор Пентадиус, сказал, что Ульрих собирается вернуться во Францию, помнишь?

— Но он ни разу не упомянул Ульриха, — поежившись, ответила Джулия.

Было видно, что и на нее произвела впечатление мрачная фигура Пентадиуса.

— Он сказал, что собирается ехать в Прованс, где его будет ожидать учитель. Для посвященных все достаточно ясно.

Они спустились в просторный внутренний двор, который называли Большим двором. Было обеденное время, и по двору туда-сюда пробегали слуги, пританцовывая от холода. Катерина нетерпеливо огляделась:

— Его еще нет.

— Придет. — Похоже, Джулии не терпелось продолжить прерванный разговор, — Вы еще не отказались от мысли отомстить за Молинаса?

— Отказалась? Ты шутишь?

Катерина машинально провела рукой по предплечью, которое она жгла над свечой в прошлом году, в наказание за то, что не смогла впутать Нотрдама в убийство Лоренцино Медичи. Это странное движение она сделала помимо воли и тут же о нем пожалела.

— Вовсе не отказалась. Я знаю, где находится Мишель, и схвачу его при первой же возможности.

— Его жена вам пишет?

— Да, и очень регулярно. Пока он считает ее неграмотной, она может ни о чем не беспокоиться, — Лицо Катерины неожиданно озарилось, — А вот и Пьетро! Пойдем скорее!

Они прошли через двор, направляясь к башне, именуемой Белым Кардиналом. Там появился Пьетро Джелидо в своей аккуратной сутане. Руки сложены, на лице застыло выражение торжественной скорби, которое делало его просто неотразимым.

Приблизившись, Катерина в который уже раз поборола в себе желание поцеловать тонкие, бескровные губы. После беглого рукопожатия в карете она безрезультатно ждала от священника хоть какого-то стремления к близости. Но тот держался особняком и ни разу не намекнул на дорожный эпизод. Казалось, он ждет, чтобы герцогиня сама сделала первый шаг. Но она не находила в себе сил: ее пугала мысль об очередном унижении.

Брат Джелидо даже не поздоровался с дамами.

— Вы добыли информацию, о которой я просил?

Катерина вопросительно посмотрела на дочь, и та кивнула.