— Вам плохо? — в тревоге воскликнул Виджеркио.

Мишель сразу вернулся к реальности.

— Нет-нет, ничего, — неумело солгал он и выпрямился, пытаясь справиться с нервным напряжением. — Послушайте, друг мой. Вы говорили о странных растениях, которые заполонили долины Ломбардии. Кардано вам их описал?

— Нет, в своем письме он их только упомянул. Похоже, он этим сильно обеспокоен.

— У него есть на то веские основания.

Мишель вспомнил будоражащие и пугающие, при всей своей примитивности, иллюстрации на первых страницах «Arbor Mirabilis». Появление чудовищных растений служило первым сигналом того, что один мир вторгся в другой и земному времени близится конец. Начал ли Ульрих осуществление апокалиптического проекта иллюминатов? Вряд ли. Скорее всего, хотел испытать свое могущество, которое, судя по всему, действительно потрясало.

— Послушайте, Антонио, — продолжил он, вглядываясь в лицо друга. — Вы и сами не знаете, что, возможно, спасли мне жизнь. Я не поеду в Милан. Я вернусь в Прованс, потому что не нашел никаких следов того, что искал в Италии.

— Я думал, что вы приехали сюда по научным соображениям.

— Нет. Я шел по следам мертвеца, который продолжает преследовать меня даже из могилы.

Мишель снова перебрал все свои бесплодные шаги в поиске Диего Доминго Молинаса или того, кто встал на его место, и понял, что попал в западню. Этого было более чем достаточно, чтобы держаться от Милана как можно дальше.

— Окажите мне последнюю услугу, Антонио. Добудьте мне карету, двуколку или просто лошадь. Я не рискну просить об этой милости синьора де Фината, он и так много для меня сделал.

Аптекарь развел руками.

— Я ничем таким не располагаю. Если хотите, я могу поговорить с синьором Маганьоли: у него есть конюшни и большой выбор экипажей.

— Конечно, прошу вас.

— Пойдемте со мной в город.

Савона от жилища де Фината располагалась довольно далеко и раскинулась гораздо ниже, в долине, за лесистыми холмами. Погода стояла чудесная, с моря дул прохладный ветерок, и двухэтажные домики, прилепившиеся друг к другу, смотрелись очаровательно. Однако более внимательный взгляд легко заметил бы признаки все той же нищеты, которая отличала окраины всех европейских городков. По счастью, низший клир заботился о том, чтобы накормить голодных.

Поэтому погруженный в свои невеселые мысли Мишель не удивился, заметив, что к ним по тропинке приближается молодой священник, и на руке у него висит корзина с едой. Бедняки смущенно высовывались из домов, протягивали руки к корзинке, которую тот пустил по кругу, и снова ныряли в сырость своих лачуг.

Когда Мишель поравнялся со священником, какая-то таинственная сила заставила его взглянуть ему в лицо, и увидел он совсем не того человека, что шел ему навстречу. Сам не зная почему, Мишель упал на колени и склонил голову.

— Благословите меня, ваше святейшество! — сказал он и сам удивился.

Священник засмеялся.

— Ваше святейшество? Вы что, шутите?

Виджеркио тоже удивился:

— Мишель, что это на вас нашло? Вы спутали его с новым Папой? — Он взял друга за плечо и заставил подняться. — Это Феличе Педретти, анконский священник, известный своим милосердием. Как поживаете, дон Феличе?

— Прекрасно, а вот этот синьор с вами, кажется, нездоров, у него, наверное, лихорадка.

Мишель проклял себя за потерю самоконтроля, а заодно и те сущности, которые шаг за шагом помрачали его разум.

— Простите, падре, — пробормотал он, — я принял вас… за Папу Сикста… короче, совсем за другого!

Священник еще больше удивился.

— За Папу Сикста? Но Сикст Четвертый уже шестьдесят лет как умер! Нашего понтифика зовут Юлий Третий, — Он улыбнулся, — Занятно, что вы спутали меня с Папой. Если бы я был Папой, я бы не носил такой дырявой рясы, как вы думаете?

Мишель совсем смутился, еще и оттого, что его охватывал все больший и больший страх. Он боялся находиться на людях, боялся галлюцинаций, смешения навязчивых видений с реальностью.

— Простите меня, ваше свят… святой отец. Мне действительно нехорошо, и мне надо поскорее уйти отсюда!

Он схватил под руку Виджеркио и потащил его дальше, не обращая внимания на то, что к башмакам липнет грязь. Когда он пришел в себя, то прежде всего оглянулся. Маленького священника не было видно. С облегчением он нащупал руку друга.

— Я повредился в уме, — сказал он со слезами на глазах, — и разучился отличать сон от реальности. Несомненно, это продолжают действовать травяные настои, которые я в изобилии принимал в юности. Право, лучше уж умереть.

Виджеркио, вместо того чтобы его уговаривать и разубеждать, медленно покивал головой.

— Я не только понимаю вас, Мишель, — я знаю. Знаю вещи, вам неизвестные. Скажите мне, когда вы родились?

— Тринадцатого декабря тысяча пятьсот третьего года.

— В какой час?

— В полдень.

— Значит, у вас должно быть Солнце в Стрельце, а Луна, скорее всего, в Близнецах. Поэтому вы все время в движении и в беспокойстве. Не забывайте, что Стрелец тоже все время в движении. Ваш знак указывает также на стремление к более высоким небесным сферам и на дар пророчества. Не отрицайте этого дара: звезды говорят за вас.

— Не знаю, ничего не знаю, — Мишель затряс головой, — Я не знаю, кто я и что делаю. Если бы я не верил в Бога, я подумал бы о самоубийстве.

Виджеркио с досадой махнул рукой.

— Это потому, что вы либо не сознаете своего могущества, либо не научились держать его под контролем. Тут поневоле придешь в замешательство. Вы смолоду изучали язык звезд, ведь так?

— Да, но потом от этого отрекся. Я сжег Птолемея и другие книги.

— Почему?

— Потому что я добрый христианин.

Мишель произнес эти слова с такой решимостью, словно сразу хотел отмести все возражения.

— И нашими судьбами, и звездами управляет Бог. Верить в противоположное означает поддаться дьявольскому искушению.

— Да неужели? — Виджеркио улыбнулся. — Тогда почему Иисус сказал: «И будут знамения в солнце и луне и звездах»?[19] Или вы забыли Евангелие от Луки? Это Сын Божий велел нам изучать космос, чтобы узнать свою судьбу. Так вы и должны поступать, Мишель, и вы вернетесь к согласию с самим собой.

Мишель не нашелся что сказать. Он брел к центру городка, и улицы становились все чище, лавок и харчевен все больше, чаще стали попадаться пешеходы: женщины, моряки, торговцы, стража в ярких мундирах. Нищих было тоже много, но меньше, чем в пригородах. Несмотря на то что на каждом углу были свалены мусор и нечистоты, скверного запаха континентальных городов здесь не ощущалось.

Виджеркио немного помолчал, потом продолжал:

— Луна в Близнецах обычно означает два брака. Вы никогда не рассказывали мне о своей жизни.

Мишель вдруг резко остановился, так что встречная карета вильнула в сторону, чтобы на него не наехать.

— Луна в Близнецах действительно означает два брака?

— Да. Разве вы никогда не интересовались своим гороскопом, когда занимались астрологией?

— Нет, я всегда избегал этого.

— Это-то и плохо. Если бы вы его знали, это прибавило бы вам сил.

Мишель снова впал в прострацию. Он вспомнил горячие объятия Жюмель и влажную расселину внизу ее живота. Два года абсолютного воздержания не тяготили его, но теперь он испытывал острую потребность в нежности и близости. Он впервые отдал себе отчет, что все провинности жены на расстоянии как-то потускнели, померкли. Он ощутил, как внезапная эрекция вздыбила его изящные, облегающие панталоны, и властное желание захлестнуло его. Он желал не просто женщину, он желал темноволосую красавицу Жюмель.

Виджеркио, видимо, почувствовал какой-то сдвиг в душевном настрое друга, и его улыбка стала еще шире.

— Палаццо Маганьоли находится в двух шагах. Пойдемте, через пару дней вы будете дома.

Ближе к вечеру, выйдя за стены города, Мишель поглаживал взятого в кредит пегого коня. Ловким движением он вскочил в седло. Конь затанцевал под ним и поднял голову, словно ожидая команды. Свежий ветерок шевелил ему гриву.