Вследствие расходов на военную оккупацию этих областей и устройство новых факторий, пристаней и дорожных станций Леопольд опять начал испытывать недостаток в средствах, в третий раз обратился к европейским колониальным державам и при поддержке кайзера в мае 1893 года получил согласие на введение в Конго чрезвычайно высоких импортных пошлин.

В 1895 году бельгийский полковник Тис закончил строительство конголезской железной дороги; с этого момента начинается планомерная и систематическая эксплуатация Конго. Добыча каучука находилась частично в руках государства, частично же во владении крупных международных концессий, распространивших свое влияние на три континента и располагавших сложной системой средств принуждения.

С помощью этих концессий, в которых служащими и агентами работали одни лишь бельгийские чиновники и офицеры, Леопольд намеревался экономически освоить огромную, изобилующую всевозможным сырьем страну и тем самым увенчать свою миссию по «цивилизации Африки», как он называл собственную колониалистскую деятельность.

Он никогда не выдавал концессии акционерному обществу, не получив хотя бы половины его акций. Кроме того, он изобрел способ быстрого и дешевого получения каучука: по его указанию правительство Конго издало ряд весьма суровых законов, сущность которых заключалась в том, что всем туземцам вменялось в обязанность безвозмездно отрабатывать в свободное время сорок часов в месяц на «благо страны».

В дальнейшем во всем бассейне Конго начали использовать туземцев для сбора каучука в тропических лесах, назначив им определенную месячную норму. За ними наблюдали две тысячи белых агентов, каждому из которых подчинялся целый район с несколькими населенными пунктами, причем все они получали свою долю прибылей от государства или от акционерного общества, В непосредственном подчинении у агентов находились так называемые капитасы — вооруженные туземцы-надсмотрщики, обычно жившие в деревнях, чтобы постоянно подгонять жителей на этой принудительной работе.

Некогда землями у великой реки правили конголезские царьки; на них лежала кровавая тень братоубийственных войн и религиозного фанатизма; христианские миссионеры проложили сюда путь португальским королям, английским пиратам и арабским работорговцам, развязавшим здесь ту разнузданную торговлю черным товаром, которая за четыре века унесла жизни миллионов африканцев и доставила сотни тысяч черных рабов на рудники и плантации Бразилии, Ямайки, Гаити и Кубы; и вот после десятилетий запустения страна эта стала ареной планомерной массовой хищнической эксплуатации. По берегам рек, между озерами горных районов, вдоль узкоколейной железной дороги, в степях и болотах, на побережье и в дебрях лесов возникли новые торговые города и деревни; плетки из кожи бегемота и кабальные контракты помогали ежемесячно наполнять каучуком складские помещения двух тысяч районных факторий.

После двадцати пяти лет неустанной коммерческой деятельности Леопольд решил на склоне лет предоставить концессию в Конго тресту «Кассаи» — восьмому по счету акционерному обществу, находящемуся под его контролем. А поскольку король, верный своему принципу, с самого начала оставил за собой большую часть акций этого общества, он должен был оплатить правлению треста стоимость своей доли. Однако в его распоряжении не было соответствующей суммы, и поэтому сегодня утром нарочный отвез Александру де Тьеж приглашение его величества.

— Четыре миллиона франков, — в раздумье повторяет де Тьеж. — Ваше величество не сочтет обычные проценты чрезмерными?

— По различным соображениям я желаю, чтобы заем был бессрочным.

— Доверие вашего величества для меня большая честь.

Леопольд спокойно взирает на человека, чье богатство уже несколько десятилетий назад открыло ему двери королевского дворца и чей трезвый коммерческий ум завоевал доверие Леопольда, советником и кредитором которого он стал уже давно.

Де Тьеж выражает опасение:

— Не используют ли социал-демократы предоставление концессии тресту «Кассаи» как повод для новых нападок в парламенте? Мне кажется, что господин Вандервельде замышляет объединиться с либералами против нас.

Леопольд пожимает плечами.

— Господин Вандервельде, — наконец произносит он, — уже однажды пытался сколотить против нас блок с либералами, помните, после предоставления концессии обществу «Ломами», однако ему это не удалось.

В то время, когда происходит этот разговор, Эмиль Вандервельде, руководитель бельгийской рабочей партии, начинает свой доклад на тему «Бельгия и мировой колониализм» в переполненном зале клуба брюссельского Общества просвещения рабочих.

Текст речи, написанной им за одиннадцать ночей, лежит перед ним на кафедре, словно он приготовился заняться обычной юридической казуистикой, к которой его вынуждает профессия адвоката вот уже около двадцати лет. Однако опытный и искусный оратор, не заглядывая в рукопись, рассказывает, как нынешнюю развитую индустриальную державу — Бельгию — некогда попирали римские легионы, угнетал произвол франкских королей, грабили алчные испанские наместники; как она сбросила господство английских монархов, изгнала французских тиранов, поднялась против кровопийц голландцев и в 1830 году, после двух тысячелетий гнета и нужды, добилась наконец независимости, отбив в последний раз наступление голландской армии. Зал разражается бурными аплодисментами.

— А что было потом? Потом избрали королем Леопольда Саксен-Кобургского, немца, который служил в России, принял английское подданство, потом греческую корону, однако вскоре отказался от нее и, наконец, принял и сохранил бельгийскую корону. Можете полюбоваться его бронзовой статуей на колонне в память Конгресса. Он способствовал росту и развитию бельгийской промышленности, а тем самым — косвенно — становлению мощной армии бельгийского пролетариата. Но он не любил свой народ, в 1830 году вышедший на улицы с требованием свободы. Он всегда держал сторону баронов, крупных дельцов и отцов церкви, и те сторицей воздали ему. Впрочем, и они не любили друг друга.

В гневной филиппике он презрительно высмеивает длившуюся сорок лет борьбу за власть, в которой столкнулись дворянство, крупная буржуазия и католические клерикалы, сначала совместными усилиями расколовшие и подавившие единый фронт демократических сил, а затем уступившие лавры победителей клерикалам, которые вот уже четырнадцать лет удерживают свои позиции правящей партии.

— С 1865 года королем у нас Леопольд II, сын Леопольда I; этот больше заботится о колонизации Африки, чем о бельгийском народе. А мы хотим знать: кто же заботится о нас?

В зале тихо. Ряды стульев забиты до отказа, в проходах и у входной двери стоят, внимательно слушая оратора, фабричные рабочие из предместий, молодые парни с руками, покрытыми мозолями и пятнами машинного масла, убеленные сединами ветераны труда, люди, покрытые шрамами боевых ранений, ремесленники, безработные, инвалиды и сочувствующие буржуа, студенты и кузнецы, редакторы и каменщики, наборщики, шлифовальщики бриллиантов — социалисты из всех районов города, где в течение трех лет вел борьбу Карл Маркс, высланный отсюда в 1848 году, и где семь лет назад II Международный рабочий конгресс привел в смятение фабрикантов и землевладельцев.

Вандервельде сравнивает подъем пролетарского движения в Бельгии за последние пятьдесят лет с образованием снежной лавины. Он напоминает о массовых выступлениях шестидесятых годов, клеймит позором тех, кто потопил в крови стачки шахтеров в Шарлеруа и Серене, указывает в то же время, что избирательная реформа, завоеванная всеобщей забастовкой 1893 года, является историческим достижением, а пятьсот девяносто четыре тысячи голосов, отданных за рабочую партию на дополнительных выборах 1898 года, называет гарантией будущего. Своим авторитетом и даром красноречия ему удается внушить своим слушателям иллюзорную надежду на то, что трудное дело переустройства общества является законом природы, действующим стихийно. Он аргументирует этот тезис теми же доводами, из-за которых у него несколько лет назад возник такой острый конфликт с революционным крылом германских социал-демократов, что их вождь Август Бебель с тех пор называет Вандервельде предателем рабочего класса.