Почему он так на меня смотрит? Ишь, уставился, — думал Евгений, настороженно поглядывая на конника.

И тут его словно обухом по голове ударило. — Он же красный! А я только что с аристократического бала. Значит, для него я — буржуй. То есть, классовый враг…

Эти мысли, не смотря на свою идиотичность, не на шутку испугали Женю, и он почувствовал себя мелкой букашкой, на которую вот-вот обрушится массивный валун. Слабый, безоружный человечек ничего не мог противопоставить лихому коннику, вооружённому винтовкой и шашкой. Он ждал, что наездник вот-вот выстрелит в него, или же без лишних церемоний пронзит штыком. Но тот бездействовал. На его героическом открыточном лице оставалась неизменная, загадочная печать какой-то обиды, или разочарования. Было трудно понять. Обычно так неодобрительно смотрят умудренные сединами старики на неразумных детей, сотворивших какую-то нелепую выходку. Как бы там ни было, убивать Евгения он не собирался.

— Где же я мог тебя видеть? — ломал голову парень. — А! Точно! В ТЮЗе, был какой-то спектакль о гражданской войне. Наш класс туда водили. В каком же я был классе тогда? Во втором, кажется. Или в третьем.

Кавалерист печально покачал головой, развернул своего фыркнувшего коня, и неторопливо поскакал прямо на свет прожектора, превратившегося в заходящее солнце. Было слышно, как он задумчиво напевает себе под нос:

Бой идёт горячий, конь в атаку скачет…

Облегчение, которое испытал Евгений, тут же сменилось новым щемящим чувством тоски, словно скачущий в закат всадник уносит с собой какую-то дорогую частицу его самого. Уносит навсегда.

Сначала он побрёл следом за ним, потом ускорил свой шаг, перешёл на трусцу, и, наконец, побежал. Но человек с открытки удалялся от него всё быстрее и быстрее, не смотря на то, что его конь едва плёлся, а Женя бежал изо всех сил. Он догонял лишь обрывки его затихающей песни.

Цок-цок-цок, слышен стук подков…

Фигура всадника становилась всё меньше и расплывчатее, пока наконец не превратилась в сплошное подёргивающееся пятно.

— Подожди! — кричал вдогонку выбившийся из сил Евгений. — Я с тобой! Я тоже хочу к солнцу!

Но пятно продолжало плавиться в огромном солнечном диске, и вскоре растворилось в нём полностью.

Жар, источаемый светилом, становился всё плотнее. Окутав Евгения со всех сторон душным одеялом, он вдруг начал подталкивать его наверх — в стратосферу.

Словно пузырь воздуха, поднимающийся с огромной глубины, преодолевая чудовищное давление, Евгений рвался на поверхность. Это напоминало выход из глубокого сна. Безумные порывы, разрывавшие его душу изнутри, на какое-то мгновение словно отстали от пробуждающегося сознания, оставив лишь какой-то полубредовый сумбур, и полное непонимание происходящего.

Когда он открыл глаза, то зрение не сразу смогло сосредоточиться на окружающих объектах, заставляя изображение расплываться пролившимся киселём. Заторможенное сознание постепенно брало управление на себя, и словно включало восприятия, сегмент за сегментом. Наконец, абстрактная чехарда перед глазами остановилась, и он увидел перед собой следы на сиреневом песке. Он понял, что сидит на ровной поверхности, уперев руки в рыхлый песок. Проследовав взором по цепочке уходящих следов, он поднял глаза, и увидел Ольгу, стоявшую к нему спиной. Разум всё ещё спал, но что-то внутри, в самом центре рассудка, отчётливо просигналило, что этот момент имеет какую-то великую значимость для него, и необходимо во что бы то ни стало остановить девушку.

— Эй! — окликнул он.

Вершинина содрогнулась, и, медленно повернувшись к нему лицом, спросила:

— Чего ещё?

— Я должен сказать тебе…

— Что ты должен мне сказать? Жень, по-моему, мы с тобой всё уже обсудили.

— Да, да, конечно. Я всё понял. Всё понял, — было видно, что Евгению очень трудно говорить. Что-то словно душило его изнутри.

— Тогда в чём дело?

— Ты должна… Вы должны, — тут он скорчился от какого-то жуткого спазма, и задёргался в судорогах.

— Что с тобой? — Ольга озабоченно подбежала к нему, и присела рядом.

— П-послушай, — Евгений вновь совладал с собой. — Это всё. Это конец. Я п-проиграл…

— Не говори так!

— Но это так. Мне не удалось… В-в об-бщем, вы должны покинуть «Эвридику» сегодня же! Любыми силами сделайте это! Кх-х-х… Любыми, слышишь? Если Генка станет сомнамбулой — убей его. Если ты станешь сомнамбулой — пусть он убьёт тебя. Скажи ему. С-скаж-жи…

— Этого не произойдёт, Жень. Никто не станет сомнамбулой. Мы знаем. Мы подготовлены.

— Т-ты не понима-а-ае-е-шь! Оно уже вырвалось! Оно уже нацелилось на кого-то из вас. И теперь оно знает такое… Теперь оно знает всё! Всё-о-о-о!!!

— Женя!

— Уходи, Оля. Ух-ходи! — он попытался её оттолкнуть, но силы уже оставили его. Рука лишь скользнула по её плечу. — Прости меня.

— Я тебя тут не брошу в таком состоянии. Как мне помочь тебе?

Евгений дёрнулся от мучительной судороги, и закашлялся, отхаркивая тёмно-зелёную слизь.

— Ты не поможешь, — прохрипел он. — Уже.

— Что оно сделало с тобой? — Ольга попыталась схватить его за предплечья.

Но Евгений лишь дёргался в страшных судорогах, закатывая глаза, и кривясь мученическими гримасами. Внезапно его вырвало комком всё той же слизи, прямо на одежду девушки, после чего он сразу затих, опустив голову. Со лба его обильно капал пот.

— Боже мой, — прошептала Ольга. — Что оно с тобой сделало…

Ей было очень страшно. И хоть ей было жалко Евгения, в эту жуткую минуту она готова была броситься сломя голову подальше от этого смертельно опасного места. Проблема заключалась в том, что она не знала, куда ей бежать, и поэтому продолжала держаться за Евгения, как за последнюю ниточку, связывающую её с внешним миром.

На какое-то время Евгений, казалось, лишился сознания. Однако, его мускулы были по прежнему напряжены, позволяя ему ровно сидеть на поверхности, значит отключился он не полностью. Ольга несколько раз пыталась аккуратно его тормошить. В конце концов, он ответил ей таким неестественным голосом, что она тут же отпрыгнула от него в сторону, словно ошпаренная.

— У вас мало времени, — произнёс он.

Говорил он как будто бы двумя голосами разных тембров. Сначала звучал один голос, стонущий и писклявый, а затем, с некоторым запозданием, его дублировал второй — басистый и грубоватый. При этом, оба голоса звучали так, словно фразы произносились на полный вдох, а не на выдох. Начинались с каким-то обратным нарастанием, и захлёбывались под конец.

— Оно уже близко. Оно идёт сюда.

Ольга машинально огляделась по сторонам, но никого не увидела, вплоть до горизонта.

— У меня больше нет сил сдерживать его. Всё, что осталось, я потрачу на то, чтобы вытолкнуть тебя из этого измерения.

— А ты? Что будет с тобой?

— Я — это прошлое.

— Женя!

— Прости, что не сумел…

Тут Евгений как-то странно выгнулся, словно пытаясь оттолкнуть её, раскинул руки, и отклонил голову назад. Из его широко раскрытого рта донеслось тонкое свистящее сипение, точно у начинающего закипать чайника со свистком.

Зловещая чернота выплеснулась из чрева душевного колодца, срывая все заглушки и клапаны, сметая всё на своём пути, фонтанируя чёрными мазутными гейзерами. Ольга с ужасом увидела, как кожа Евгения покрывается тёмными пятнышками. Из каждой поры его тела вытапливалось что-то чёрное, маслянистое. Сначала почернели его руки и ноги, потом туловище, и, наконец, воронёная жидкость, добравшись до лица, начала заливать уши. В этот момент протяжный хрип прервался. Женя высоко отхаркнул пару зеленоватых сгустков, после чего голос его прорезался на миг, превратившись в обычный человеческий вопль, который мгновение спустя уже сменился клокочущим бульканьем.

Чернота вливалась ему в рот, в ноздри, в глаза. Просачивалась в дыхательные пути, струилась через трахею, затапливала альвеолы. С поразительной быстротой эта зараза распространилась по всему его организму. Её было так много, что она не умещалась внутри, плескалась сквозь стиснутые зубы, пузырилась в ноздрях, лилась чёрными слезами из зажмуренных глаз.